Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер

Первая беспроволочная телеграмма через Ламанш. И кому же? Господину Бранли! Чудаковатый француз, вероятно, поймет, что это означает. В благовоспитанном обществе не отвечают резкостью на предупредительную учтивость. После такого жеста Маркони господин Бранли может и воздержаться от дальнейших нападок. Услуга за услугу!

Попов не взял извозчика, хотя от Красного переулка, где помешалась мастерская, до дому было не так уж близко. Надо было пересечь добрую часть кварталов Кронштадта. Но он чувствовал, что ему надо пройтись и обдумать, как он любил, на ходу. Очень обдумать.

Перед глазами все еще мелькала обстановка мастерской, где он только что был. Смотрел приборы, готовившиеся к новым испытаниям. Опытно-механическая мастерская, над входом в которую было выведено затейливыми буквами имя лейтенанта Колбасьева. Энергичный, предприимчивый Евгений Викторович приспособил сначала это небольшое помещение для выделки собственных мелких изобретений, а затем для исполнения других несложных заказов. В последнее время Попов стал волей-неволей одним из таких заказчиков. Лейтенант Колбасьев везде довольно шумно брал его сторону, но не забывал потом напомнить: «Я надеюсь, моя мастерская вам пригодится».

Сначала изготовили у Колбасьева магнитные реле для приемника волн. Несколько спиралей Румкорфа. Потом разные прерыватели тока, играющие роль телеграфного ключа. Конденсаторы, разрядники… — все, что трудно было сделать собственными силами в Минном классе. А теперь Колбасьев вызвался соорудить целиком приемную станцию для предстоящих испытаний на дальность. Попов только что видел ее в мастерской на сборочном столе. Еще не полностью законченная. С отдельными, еще не встроенными узлами. Нельзя сказать, чтобы очень совершенная, тонкая работа. Многое довольно грубовато, по-кустарному. Но, кажется, и на том спасибо. У себя, в Минном классе, они справились бы, вероятно, не лучше. И неизвестно еще, сколько бы с этим провозились. А в мастерской как-никак стараются к сроку. Главный мастер Иван Елизаров все-таки тот человек, с которым можно кое-чего добиться. Он часто ворчит на «затеи» Попова, но сам-то любит над ними поворожить.

А Колбасьев… Сегодня Колбасьев вдруг раскрыл себя. После осмотра заготовленных узлов станции отвел его, Попова, в сторону и завел разговор, пряча глаза. Беспроволочный телеграф… Заинтересованность флота… Оснащение кораблей… Вопрос о производстве аппаратуры…

— Прошу, Александр Степанович… Если будут заказы, помяните наш опыт, моей мастерской. Замолвите при случае.

— Вы думаете здесь? — спросил Попов, окидывая скудную эту обстановку. — По плечу ли?

— Ну, можно расширить, — небрежно заметил Колбасьев.

Он замолчал выжидающе.

— Да уж не знаю… — в смущении замялся Попов.

— Небольшую услугу, Александр Степанович, — добавил Колбасьев, еще более понижая голос. — Я всегда был другом вашего изобретения.

«Небольшую услугу»… — звенело до сих пор в ушах всю обратную дорогу. Странные все же превращения! Вот человек, которого он уж как будто знает. Вполне порядочный, несмотря на свой несколько желчный. раздражительный характер. Готовый даже постоять за правое, когда считает нужным. Но вот… Стоит ему только немного обзавестись, пусть собственное «дельце», хотя бы и небольшое, — и он уже не тот. И уже прикидывает, рассчитывает про себя, и юлит, смотрит на тебя, что бы получить в обмен. Небольшая услуга за небольшую услугу.

Лицо Попова исказилось словно от боли. Не хотел он, не хотел вступать в этот мир, чуждый ему, непонятный, где он часто чувствовал себя совершенно потерянным. Мир дельцов, корыстных соображений, расчетливых поступков.

Но все толкало туда. Толкали обстоятельства. Толкало, увы, собственное изобретение! Надо выводить его в жизнь, свое изобретение, на широкое поле практики, а у него нет для этого ни сил, ни возможностей, ни умения. Он ученый, исследователь, он сделал все, что мог. Он создал новое, невиданное средство связи. Поставил его на ноги. Доказал его свойства, пользу. Но он не может брать на себя все, сверх всякой меры. Он должен быть и преподавателем, и исследователем, и лектором, и консультантом всяких чужих работ, и экспертом всяких комитетов, и членом всяких обществ… И теперь он должен стать еще производственником. Заботиться об изготовлении аппаратуры. Настоящего практического телеграфа. Для кораблей, для флота, для наземных станций… Все сам, всюду сам. Один.

В ответ на его предложения в Морское ведомство пока что ему прибавили еще нагрузку: читать еще лекции в Минном классе по курсу электрических машин. «Ну, уж как-нибудь, Александр Степанович!»

Производство. Производство его аппаратов. Настоящее большое производство. Где же он его найдет? Рядом Петербург, столица. Центр российской промышленности. Но там нет своего электротехнического производства. Лишь один скромный заводик Авилова, который, пожалуй, и не справится с такой новейшей аппаратурой. А все остальное — в чужих руках. Иностранные фирмы, иностранные представительства, иностранные торговые конторы…

Есть, конечно, и в Петербурге свои искусные мастера, опытные механики, но их так мало, что известны даже наперечет их имена. И они разбросаны по разным мелким углам, артелям. Это не производство. Надо собрать их силы, тогда…

Он резко остановился посреди улицы, будто невмочь ему было нести дальше ношу своих размышлений. Он может изобретать, создавать, но он не может вступить один на один с тем, что лежит гнетом над всей страной и чему он не хочет сейчас подыскивать даже названия.

Вспомнились слова Доливо-Добровольского: «И не дай вам бог это узнать когда-нибудь на себе!»

Так что же ему остается?

Дома он сел за стол и начал писать докладную записку. Без докладных записок, без рапортов и резолюций не мог он ничего предпринять, сделать ни одного шага. Итак, докладная «Его превосходительству главному инспектору минного дела».

Он писал: «При настоящем состоянии вопроса новый способ сообщения должен быть введен в общее употребление…»

И дальше:

«Телеграфные аппараты могут изготовляться…»

Перо на мгновение замерло. И он все-таки написал: «…изготовляться в России в разных мастерских…» Опять немного помедлил и дальше:

«…и легко могут быть приобретены за границей».

Подумал и, обмакнув перо, ясно вставил:

«…в случае нужды за границей».

Он писал, склонившись над столом, а нужда распростерла над ним свою громадную тень.

Этот корреспондент писал ему уже не раз. Изящные конверты на голубой и сиреневой подкладке, пахнущие, казалось, цветами. Господин Дюкрете из Парижа, ученый инженер и владелец фирмы электрических приборов.

Сначала в вежливых выражениях он просил Попова прислать его статью в журнале «Русского физико-химического общества» о приемнике волн. Потом сообщил, что статья переведена на французский язык и вызвала немалый у него интерес. Он, Дюкрете, также намерен построить станции для беспроволочной передачи по схеме Попова и произвести опыты. Затем он демонстрировал в Париже передачу сигналов с Эйфелевой башни в здание Пантеона. А когда выступил со своими шумными опытами Маркони, в ответ публично выступил он, Дюкрете, и заявил,