Безумие стали - Андрей Погудин

Высокие сосны переговариваются меж собой; разводы коры складываются в старческие морщинки, длинные бороды, раскрытые рты. Прищуренные глаза неодобрительно косятся на воинов, вскрывающих древнюю гробницу. Эти глаза видят, как из саркофага вырывается белесое облачко, носы осквернителей кривятся от неприятного запаха, но ядовитые щупальца газа уже проникают в легкие. Хрипящие глотки извергают кровь, люди падают, содрогаясь в корчах. Глаза набухают красными прожилками и лопаются. Воплощенные в деревья друиды одобрительно ухают, шумят ветви. Радость преждевременна, следом подходят те, кто умнее. На них богатые одежды, крепкие доспехи, особенно выделяется один – со вставшим на дыбы жеребцом, выбитым по центру панциря. (Ульрих вздрагивает, ворочается, но вновь засыпает, желая досмотреть сон). Прадед легко спрыгивает в гробницу и безо всякого почтения выбрасывает из саркофага истлевшие мощи. Открывается темный лаз. Гром Тронвольд улыбается, обнажает меч и первый бросается в подземный ход. Слышится конское ржание.

Ульрих сел на скамье, протирая глаза. Карета не двигалась. Слышался голос леди-матери, в открытую дверцу тыкалась лошадиная морда с белым пятнышком на носу. Уль погладил Звездочку и выбрался наружу. Солнце клонилось к дальнему лесу, славно он поспал! Но что за странный сон? Вдруг пророческий, показывающий прошлое? Тогда получается, что не было никакой кавалерийской атаки, и прадед взял замок яндов хитростью, а не доблестью? Ну и что с того? Главное – победил! Гридо повел лошадей на конюшню, из трактира вышла мать.

– Ульрих, наконец-то ты проснулся! Понял теперь, что значит ночь не спать? Пойдем, мы остаемся здесь на ночь. Я проверила, комнаты тут чистые и просторные, к тому же кормят на вид чем-то съедобным.

Они ночевали на постоялых дворах, а поутру вновь отправлялись в путь. Миновали Вартилен с его донжонами, проехали меж Холмов Ильбеда, полюбовались на причудливую архитектуру Фортукана, и везде стражники вытягивались во фрунт, завидев герб эрла Тронвольда. Карета теперь двигалась быстро, сопровождавшие кирасиры разгоняли встречные подводы, копыта бойко цокали по камням. Между центральными городами дороги мостили еще со времен Робурга Завоевателя, когда он озаботился быстрой переброской полков – ведь почти на всех границах Валезии шла война. Новоиспеченный король покорил или истребил всех соседей меньше чем за двадцать зим, прирастив государству земель, и завещал содержать тракты в порядке, чтобы вовремя реагировать на возможные происки врагов, и не в последнюю очередь – для удобства купцов и простых жителей. Последние справедливо считали, что Робург даже без своих завоеваний должен остаться в истории. Хотя бы за дороги.

На третьи сутки пути Шума начала распадаться на рукава. Течение несло из притоков реки небольшие льдины, самые удачливые из них могли проскочить городскую дамбу, хитросплетения каналов и достигнуть озера Мармитак. Подвод стало больше. Фермеры и торговцы везли в столицу всевозможные товары – начиная с мяса и заканчивая тканью. Изредка по реке проплывали галеры с плоским днищем, степенно следовали баржи, груженные оловом, медью и другими металлами, добываемыми в Острожных горах. Второй день светило солнце, снег сошел вокруг тракта совсем, над рощами кружились стаи птиц, вернувшихся после зимовки из Шайлама и южных провинций Зарии. Далеко впереди засверкали золотом шпили королевского дворца.

Эрл Тронвольд владел трехэтажным особняком в центре Таггарда, но как бы леди Кларисса не торопила возницу, засветло они в столицу не поспевали. Еще со времен Десятилетней войны стражники неукоснительно соблюдали обычай запирать на ночь все ворота Кряжа, а уж что там творится на Выселках – забота других служивых. Будь ты хоть любимый племянник его величества – стой и жди до утра, никто не откроет; леди прекрасно это знала и велела вознице остановиться в придорожном трактире.

Эти места считались окраиной Таггарда. В стороне подмигивало свечными огоньками село, справа темнела обширная роща, куда иногда выезжал поохотиться сам король. Завидев представительную карету, конюхи бросились распрягать уставших лошадей, кирасиры заполонили двор и переругивались с двумя купцами, успевшими нагло прошмыгнуть на подводах в открытые ворота. Ульрих спустился с подножки и потянулся. Он устал трястись по пыльному тракту, пусть и на мягких подушках; надоело выслушивать назидания матери, облаченные в форму поучительных историй; хотелось развалиться на пышной перине, но сначала отведать чего-нибудь вкусненького. Желания не совсем воинские, но почему бы не отдохнуть как следует, если обстановка располагает? Кирасиры его явно поддерживали.

Трактир пользовался популярностью. Многих путников застигла в пути неверная ещё по весне ночь – темнело вроде бы поздно, но быстро. В зале стоял гул, свободных столов не было. Юркий трактирщик тут же подскочил к леди Клариссе и повел знатную госпожу к боковой двери, где обнаружилась просторная комната с разожженным камином и большим столом. Скобленое дерево накрыла белоснежная скатерть, мать села на резную скамью, Ульрих примостился рядом, воины разместились на двух лавках. Слуг хозяин усадил вдоль стены в общем зале. В комнату впорхнули две девушки, неся блюда с горячим. Кларисса Тронвольд принюхалась, трактирщик напрягся, но тут же расслабился – знатная гостья благосклонно кивнула. Ульрих уже расправлялся с бараньим боком, ему нравилось всё.

Через приоткрытую дверь долетал звук лютни. Трувер лениво перебирал струны, настраивая инструмент. Набившиеся в трактир фермеры обсуждали цены на городских рынках, два рыцаря в преддверии нового турнира вспоминали прошлогодний, пьяная компания сменившихся стражников громко требовала пива. Уль покончил с мясом и украдкой взглянул на мать. Она морщила нос, но терпела шум из зала – усердный трактирщик растопил камин и перестарался, в комнате стояла жара. Воины давно поснимали кирасы, а теперь работали ножами и вилками, желая показать манеры перед женой господина, но делали это так громко и неловко, что леди морщилась еще сильнее. Ульрих видел, что она с удовольствием поужинала бы в одиночестве, но обычай предписывал кушать в окружении людей, охраняющих в пути твою жизнь и честь, пусть даже от этих людей воняет чесноком, вином и потом. Сам он не видел в этом ничего страшного, давно свыкся, но мать даже в вычищенном слугами замке редко выходила из своей умащенной благовониями комнаты.

Трувер наконец-то подстроил лютню, резким перебором привлек к себе внимание – умолкли даже захмелевшие стражи – и нежно тронул пальцами струны, рождая мелодию. Звуки баллады поплыли по притихшему трактиру. Голос у певца оказался приятным, Ульрих перестал жевать и прислушался. В задымленном светильниками воздухе соткались образы призрачного защитника предназначения, обвинителя неравной любви и мудрого проповедника, радеющего за покорность судьбе. Кларисса нетерпеливо дернула рукой – ближний к двери кирасир распахнул створку полностью. В комнату хлынули слова последнего куплета:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});