Протокол Сигма - Роберт Ладлэм

В Нью-Йорке, как он рассчитал, сейчас десять часов вечера. Скорее всего отец до сих пор на ногах - он обычно поздно ложился и рано вставал, так было всегда, а если даже Бен и поднимет отца с постели, то это его не заботит. Больше не заботит.

Прогуливаясь по Университетштрассе, чтобы размять ноги, Бен удостоверился, что его телефон подключен к европейскому стандарту GSM, и набрал номер Бедфорда.

Трубку взяла миссис Уолш, экономка.

Миссис Уолш, которую Бен всегда считал ирландской версией миссис Дэнверс из "Ребекки" [Роман известной английской писательницы Дафны Дюморье (1907- 1989)], проработала в их доме больше двадцати лет, и Бен никогда не принимал за чистую монету ее обычный высокомерный и холодный тон.

- Бенджамин? - сказала она. Ее голос показался ему странным.

- Добрый вечер, миссис Уолш, - устало ответил Бен. - Мне надо поговорить с отцом. - Он заранее настроился выдержать сражение с этим стражем отцовской крепости.

- Бенджамин, ваш отец уехал.

Бен похолодел:

- Куда уехал?

- Я не знаю.

- А кто же знает?

- Никто. За мистером Хартманом сегодня утром заехал автомобиль; он никому не сообщил, куда собирается. Ни слова. Он только сказал, что "какое-то время" его не будет.

- Автомобиль? За рулем был Джанни? - Джанни, веселый и беззаботный человек, являлся постоянным шофером отца, и старик был привязан к нему, хотя, конечно, не показывал виду.

- Нет, не Джанни. Автомобиль был не вашей фирмы. Он просто уехал, без каких-либо объяснений.

- Не понимаю. Он же раньше так не поступал?

- Никогда. Перед тем как выйти из дома, он взял с собой свой паспорт.

- Паспорт? Ну, это уже о чем-то говорит, вам не кажется?

- Но я звонила в его офис, говорила с секретаршей, она ничего не знает - ни про какие международные поездки. Я думала, что, возможно, он что-нибудь говорил вам.

- Ничего. Ему кто-нибудь звонил?

- Нет, я не... Подождите, я загляну в книгу сообщений. - Минутой позже она подошла к трубке снова. - Звонил только мистер Годвин.

- Годвин?

- Да, там написано - профессор Годвин.

Это имя застало его врасплох. Принстонский историк Джон Варнс Годвин был научным руководителем Бена, когда тот учился в колледже. И еще, понял Бен, в том, что Годвин звонил Максу, не было ничего странного: несколько лет назад, под впечатлением рассказов Бена о знаменитом историке Макс дал Принстону деньги на основание Центра изучения человечества, директором которого стал Годвин. Но почему этим двоим взбрело в голову пообщаться между собой именно в это утро? А потом Макс исчез.

- Дайте мне его номер, - сказал Бен.

Узнав номер, он поблагодарил миссис Уолш и отключился.

"Странно", - подумал он. Бен представил, что отец куда-то сбежал, ведь ему теперь известно, что его прошлое раскрыто или вот-вот окажется раскрытым. Но эту мысль он сразу же отбросил как бессмыслицу: от чего бежать? И куда?

Бен знал, что в том состоянии, в каком он находится - изможденный физически и морально, - он не может ясно мыслить. Ему совершенно необходимо поспать. Он чувствовал, что все выводы, сделанные им сейчас, далеко не самые логичные.

Он начал рассуждать: Питер знал нечто, нечто о прошлом их отца и о компании, которую Макс помог основать, и вот Питер убит.

А потом...

А потом я нашел фотографию основателей этой компании, и мой отец оказался среди них. Затем в хижине Лизл и Питера я нашел страницу из учредительного документа корпорации. А потом они попытались убить нас обоих - меня и Лизл - и скрыть улики, взорвав дом.

Так что вполне возможно, что они... снова эти безликие и безымянные Они... вышли на моего отца и дали ему знать о том, что секрет перестал быть секретом. Секрет его прошлого или, может быть, секрет этой непонятной корпорации? Или всего сразу?

Вероятно, так все и было, очень вероятно. И теперь они пытаются уничтожить любого, кто знает об этой компании...

Что еще могло заставить Макса так внезапно и таинственно исчезнуть?

Может быть, его заставили куда-то поехать и там с кем-то встретиться...

Бен был уверен только в одной своей догадке: внезапное исчезновение отца было каким-то образом связано с убийствами Питера и Лизл и с обнаружением документа.

Он вернулся к "Рэнджроверу", заметив в свете восходящего солнца глубокие царапины, испортившие краску на боках, и поехал обратно на Зерингенплатц.

Поставив машину у тротуара, он уселся поудобнее и позвонил в Принстон, Нью-Джерси.

- Профессор Годвин?

Судя по голосу, старый профессор уже спал.

- Это Бен Хартман.

Джон Варнс Годвин, специалист по европейской истории ХХ века, был в свое время самым популярным лектором в Принстоне. Хотя он давно уже отошел от дел - ему исполнилось восемьдесят два года, - но все равно каждый день приходил на работу в университет.

Бену представился Годвин - высокий, костлявый, седой, с морщинистым лицом.

Годвин был для Бена не только научным руководителем, но и в какой-то степени заменял отца. Бен вспомнил, как однажды они сидели в заваленном книгами кабинете Годвина в Дикинсон-холл. Янтарный свет и особый - смесь плесени и ванили - запах старых книг.

Они беседовали о том, каким образом ФДР [Франклин Делано Рузвельт 32-й президент США] вовлек придерживающиеся изоляционистской политики Соединенные Штаты во Вторую мировую войну. Бен писал работу о ФДР и сказал Годвину, что его больно поразила нечистоплотность поступков Рузвельта.

- Ах, мистер Хартман, - ответил Годвин. Тогда он называл Бена именно так. - Как там у вас с латынью? Honesta turpitudo estpro causa bona.

Бен тупо посмотрел на профессора.

- Если цель хороша, - перевел профессор с лукавой улыбкой, медленно и раздельно проговаривая слова, - то и преступление есть добродетель. Публилий Сир. Этот человек жил в Риме за сто лет до Христа и сказал много умных вещей.

- Не думаю, что я с этим согласен, - заявил Бен, наивный студент, охваченный праведным негодованием. - По мне, в этих словах нет ничего, кроме оправдания обмана. Надеюсь, что я никогда такого не скажу.

Годвин внимательно посмотрел на него, кажется, он был озадачен:

- Я думаю, что именно поэтому вы и отказываетесь войти в отцовский бизнес, - многозначительно произнес он. - Вы предпочитаете остаться чистеньким.

- Я предпочитаю учить детей.

- Но отчего вы так уверены, что хотите именно учить? - спросил Годвин, прихлебывая темно-золотистый портвейн.

- Оттого, что я люблю это занятие.

- Вы совершенно в этом уверены?

- Нет, - признался Бен, - как можно в двадцать лет быть в чем-то совершенно уверенным?

- О, я считаю, что двадцатилетние совершенно уверены во многих вещах.

- Но почему я должен заниматься делом, для меня неинтересным - работать в компании, основанной моим отцом, делая деньги - больше, чем мне когда-либо может понадобиться. Я имею в виду - какая от наших денег польза обществу? Почему я должен быть богатым, в то время как у других на столах пусто?

Годвин закрыл глаза:

- Это большая роскошь - воротить нос от денег. У меня в классе были очень богатые студенты, даже один Рокфеллер. И они стояли перед той же самой дилеммой, что и вы - не позволить деньгам управлять своей жизнью, или держать себя в четко очерченных границах и делать что-то общественно полезное. Ваш отец, однако же, один из величайших филантропов страны...

- Ну, да, а разве Рейнольд Найбур [Найбур, Рейнольд (1892-1971) американский теолог и философ] не говорил, что филантропия - это одна из форм патернализма? Что привилегированный класс старается сохранить свой статус за счет подачек неимущим?

Годвин удивленно возвел глаза к потолку. Бен изо всех сил старался не улыбаться. Он просто прочел эти слова на занятиях по богословию, и они прочно засели в его памяти.

- Один вопрос, Бен. Решение стать учителем в начальной школе - это на самом деле бунт против отца?

- Может быть, и так, - ответил Бен, не желая врать. Он хотел еще добавить, что именно Годвин вдохновил его на то, чтобы стать учителем, но это могло бы прозвучать слишком напыщенно. Да, слишком.

Ответ Годвина очень его удивил:

- Молодец! Для того чтобы принять такое решение, нужно мужество. И вы будете первоклассным учителем, я в этом не сомневаюсь.

Теперь же Бен сказал:

- Извините, что я так поздно звоню...

- Ничего, Бен. Откуда вы звоните? Связь...

- Из Швейцарии. Послушайте, мой отец пропал...

- Как это "пропал"?

- Сегодня утром он вышел из дома и куда-то уехал. Мы не знаем куда, и я решил спросить у вас, ведь вы говорили с отцом утром, как раз перед тем...

- На самом деле я просто ответил на его звонок. Он хотел поговорить насчет еще одного дара Центру, который намеревался преподнести на днях.

- И все?

- Боюсь, что да. Насколько я помню, ничего необычного. На всякий случай, если он мне еще раз позвонит, как я могу с вами связаться?

Бен дал Годвину номер своего мобильного телефона.

- Еще вопрос. Не знаете ли вы в Цюрихском университете кого-нибудь, кто занимается тем же, что и вы - историей современной Европы?