Друзья и возлюбленные - Джоанна Троллоп

— Что за поле?

— Неподалеку от Эддерли-Ридж. Помнишь, мальчики там воздушных змеев запускали.

— Вот и славно. Поехали.

— Но нельзя же…

— Можно. Обед закончился, на кухне убрано. Если что, Дон на месте. А Джордж где?

— Тоже дома. Я его только что отругала за Софи.

Лоренс помрачнел.

— Господи…

— На этот раз все обошлось. Надо только узнать, как там Софи…

— Не сейчас.

— Хорошо.

— Пойду предупрежу Дона и Джорджа, — сказал он. — А ты найди ключи от машины.

— Лоренс…

— Что?

— Послушай… — Хилари набралась храбрости и сняла очки, чтобы не слишком хорошо видеть лицо мужа. — Я с удовольствием с тобой побеседую, но учти, пожалуйста, что это не очередной промежуточный разговор. Никаких «не знаю» или «еще не решил». Я этого просто не вынесу. У нас будет итоговый разговор, понимаешь? Окончательный.

Гас не сразу ее заметил. Он смотрел крикет по телевизору, включив звук на всю громкость — не потому, что ему так нравилось; просто он сидел дома один и мог делать что захочется. Адам куда-то запропастился, Джордж работал внизу, а Лоренс с Хилари укатили вдвоем на машине — видимо, чтобы найти какое-нибудь пустое поле и вволю поскандалить. Перед отъездом папа спросил его, все ли нормально, и Гас, не отрываясь от телевизора, ответил: «Да, да». Крикет он не очень любил, но надо же было как-то отвлечься. И потом, Гасу хотелось услышать чьи-нибудь голоса — голоса безразличных людей, которые составили бы ему компанию, не докучая расспросами.

— Гас! — громко позвала его Софи, перекрикивая комментаторов.

Он резко обернулся. Она стояла в дверях и выглядела очень повзрослевшей. У нее была новая стрижка и новая шелковая рубашка, а в руках — цветочный горшок.

— Можно войти?

Он кивнул, потянулся к пульту и с силой нажал кнопку выключения звука. В комнате стало неестественно тихо.

— Смотри, что я тебе принесла. — Софи поставила горшок на журнальный столик. В нем была только черная земля. — Это косточка от авокадо. Я ее специально для тебя посадила — скоро деревце вырастет. Ну, я надеюсь.

Гас промолчал и поглубже забился в диван. Черт, он же не маленький! Может, детям и любопытно смотреть, как проклевываются семечки, завернутые в промокашку. А он не ребенок!

— Я вчера вечером слопала целое авокадо — объелась как не знаю кто, — сказала Софи и села на диван, чуть поодаль от Гаса. — Я не поеду во Францию.

Он не ответил.

— Я остаюсь тут. Поживу у бабушки в маленькой комнате. Она размером с телефонную будку, честное слово.

Гас взял подушку, пару раз ударил ее кулаком и прижал к животу.

— По выходным буду ездить в Лондон… — Она ненадолго замолчала. — Ты бы тоже мог иногда приезжать.

Он медленно покачал головой.

— Я сбежала к отцу не из-за Джорджа, а из-за того, что ты мне рассказал. Я не выдержала.

Гас положил подушку на колени и перегнулся через нее, спрятав лицо от Софи.

— То, что мы сделали с Джорджем… — неуверенно продолжала она, — ничего не значит. Мы друг другу даже не нравимся. Просто все навалилось… родители, сам понимаешь. — Она сунула руки между коленей и сдавила их. — Еще я боялась, что забеременела.

Гас вздрогнул.

— К счастью, это не так.

Молчание.

— Джорджу я ничего этого не скажу. Маме сказала, потому что жутко обрадовалась. И папе тоже сказала, но он вроде не слушал. А тебе говорю, чтобы ты все знал. Никаких сюрпризов — как ты любишь.

Гас поднял голову и немигающим взглядом уставился на картину с ирландскими рыбаками на берегу реки.

— Я никого не люблю. В смысле у меня нет парня, мне никто не нравится. А ты мне нравишься и всегда будешь нравиться. Но мы вроде как все сначала пробуем разных людей… — Она несколько секунд смотрела на его лицо в профиль. — Ты очень красивый.

Гас не пошевелился. Софи еще немного посмотрела на него и встала.

— В понедельник я приду в школу. Страшновато — все-таки неделю пропустила. Мама говорит, я не обязана ничего объяснять, но я, наверное, скажу, что не ходила на уроки по семейным обстоятельствам. Ведь так оно и есть. За это лето мы с тобой больше других узнали о семейных обстоятельствах…

Она чуть-чуть постояла, не зная, что еще сказать.

— Пока, Гас. Увидимся в школе. Заходи в гости. Когда Софи ушла, он несколько минут сидел не двигаясь. Потом закрыл лицо подушкой и лег на диван. Снова сел и посмотрел на цветочный горшок. Хороший горшок, из терракоты. Он сунул палец в землю и нащупал гладкую твердую косточку от авокадо.

Наконец Гас встал, вытер палец о джинсы и, взяв горшок обеими руками, отнес его в свою комнату. На узком подоконнике ютилось множество моделей самолетов и сувенирных кружек с разных футбольных матчей. Там же лежали груды свернувшихся почтовых марок, детали от автоматических ручек и дохлые мухи. Гас поставил горшок на пол, раздвинул хлам в центре подоконника (некоторые вещи попадали на пол) и водрузил на него авокадо, ровно между кружками «Спитфайр» и «Манчестер юнайтед». Потом он еще долго на него смотрел, точно силой мысли заставляя расти.

Любимое поле Хилари вспахали.

— Озимые посеяли, — предположил Лоренс.

Широкая полоса для комбайнов осталась нетронутой. Сорная трава на ней подросла и теперь казалась грубее, бесцветнее и живучее.

— Я обычно начинаю здесь. — Хилари положила руку на калитку. — Спускаюсь вниз, иду вдоль заросшего ежевикой ручья и возвращаюсь по другой стороне поля.

— Понятно. — Лоренс залез на забор и, балансируя наверху, протянул ей руку. — Давай сегодня все сделаем наоборот.

— Думаешь, стоит?

— Ага. Уверен.

Она перелезла через забор и спрыгнула на поле рядом с ним.

— Здесь мы вроде пускали змеев? Вот с этого холма? — спросил Лоренс.

— Да.

— И чей-то пес еще сожрал змея Адама…

— Да. Бедный его хозяин…

Они стали пробираться по полосе вперед, перешагивая через комья земли и высокие сорняки.

— Я вся дрожу, — сказала Хилари.

— Хочешь, пойдем за руки?

— Пока нет. Может быть, позже.

— Хорошо. Я не хочу тебя злить, просто не знаю, с чего начать разговор.

Хилари остановилась.

— Все. Не могу больше идти и волноваться.

Она опустилась на холмик, поросший травой. Лоренс немного постоял и сел напротив.

— Хилари, можно мне остаться?

Она не смогла поднять на него взгляд, только собрала юбку и скрутила ее под коленями, затянув в тугой узел и собственные чувства.

— Ты права насчет нашей семьи. Я все еще люблю тебя. Наш брак не погиб, но серьезно переболел. Я в самом деле тебя люблю. Без этой любви я не выживу. Ты в моем сердце, в самом его основании. Я не только не вижу без тебя жизни, нет: я твердо знаю, что она невозможна. Ну, какая-то жизнь будет — хромая, кособокая, но с прежней ее не сравнить.