Хочу тебя любить (СИ) - Тодорова Елена

– Тихо, – сиплю без надобности, ведь она и так молчит. – Тихо, родная… – прижимаюсь к губам.

– Почему ты на этой машине приехал?

Меньше всего ожидаю подобный вопрос.

– Потому что своей у меня нет. Ни хрена у меня больше нет!

– У тебя есть я, ты, придурок! – все еще голая, все еще задыхается, но кричит. Пробивает с размаху. – У тебя есть я!

– Варя… – натуральным образом реву.

– А ты у меня? – перебивает дрожащим голосом. – Как ты мог оставить меня? Придурок, идиот, козел… – задыхается. Приближаясь, невесомо выдыхаю ей в рот собственный кислород. Забирает. И без паузы продолжает: – Я без отца привыкла. Даже без мамы справлялась… А без тебя не могу, Бойка! Без тебя – сирота. Пон-нимаеш-шь? Ты это понимаешь?

Как тут не понять, когда ее слова резким ударом клинка входят в грудь. Сердце на части раскидывает. Где теперь эти гребаные клоны? Как мне, мать вашу, жить?

Глава 49

Перестать тебя любить – все равно что попытаться развернуть планету и заставить ее крутиться в другую сторону.

© Кирилл Бойко

­– Родная… – все, что я способен выдохнуть, когда Варя обнимает и тянет к себе. Подставляюсь, чтобы гладила, как раньше, затылок и шею. Бешеный колотун разбивает тело. Не могу понять – отходняк ловлю или новый приход. Просто дико трясет. – Родная…

– Я люблю тебя, Кирилл… – вырывается у нее уверенно и, определенно, умышленно. Резко вдыхаю перезаряженный воздух. Как комета, по тому самому небу рассекаю – сгорая на ходу. Уже не на кайфе, а из-за всего, что сказала. И продолжает ведь говорить. – Я люблю тебя, Кирилл, – шепчет на повторе. Я тебя люблю, – акцентирует тверже и яростнее, словно всего предыдущего недостаточно, чтобы полностью вспороть мне грудь. – А ты? Скажи, Кир… Я же чувствую, что и ты тоже…

Дрожит, но не прекращает обнимать. Целует везде, куда придется. Прилетает и в шею, и в ухо, и в щеку, и в подбородок… Я сам летаю. Знаю, что падать будет еще больнее, но остановить все это не могу.

Натужно перевожу дыхание и поднимаю голову, чтобы найти ее глаза. Совсем слабо, но вижу. Набираю полные легкие воздуха, чтобы выдать то, что держать попросту не в силах.

– Пытался не любить. Поставить на паузу. Включить заморозку. Тормознуть хоть как-то… Не получается, Центурион. Перестать тебя любить – все равно что попытаться развернуть планету и заставить ее крутиться в другую сторону. Нереально, блядь, что бы меня, на хрен, ни держало, – выдыхаю поверженно. – Ты – центр, Центурион. Вокруг тебя вращаюсь, как с собой ни воюю.

– Зачем же воюешь, Кир? Почему не за нас? Ты просил не плакать, я не плакала! Я держалась. Держусь! Но… – снова целует. Просто прижимается губами к подбородку, а у меня срывает крышу. – Ты должен рассказать мне, что происходит… Из-за чего все? Что ты делаешь? Ты… Ты… Из-за того, что без машины, без квартиры… Думаешь, мне все это нужно? Думаешь? Я с тобой где угодно готова… Мне нужен только ты! Без тачки, без хаты, без шмоток! Ну, это же просто смешно! – а сама срывается едва не на плач. – Кир… Бойка мой…

Снова тяну кубометры кислорода в грудь. Только чтобы придержать все, что расшатало, осторожно поцеловать ее пересохшими губами и тихо сказать:

– Оденься, пока не замерзла. Закончим на передних сиденьях. Я обогрев включу.

Отстраняюсь и, так и оставшись стоять на коленях, выпрямляюсь. Подбираю портки. С трудом заправляю в трусы, а следом и в штаны, вновь вставший ноющий член.

Варя садится. Пару секунд за мной наблюдает.

– Я не хочу обогрев, – выпаливает упрямо. – И на передние сиденья не хочу… Хочу рядом. Близко.

Ближе, блядь, просто некуда.

Затянув ремень, сам ищу ее одежду. Она оказывается разбросанной по всему салону.

– Ой… Блин…

Настораживает этот писк. Сосредотачиваю снова все внимание на Любомировой.

– Что случилось?

– Из меня вытекает… Дай что-нибудь вытереться…

Сжимая зубы, стараюсь не вспоминать, как именно это выглядит. Но память, конечно же, наперекор моим желаниям подкидывает. В воздухе стоит чистый концентрат секса – самая охуенная смесь ее и моего запаха, а я озабоченная, правильно Варя сказала – ебливая скотина. С трудом держусь, чтобы снова на нее не наброситься. Похоть шаровой молнией долбит. Простреливает по самые яйца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Возьми, – якобы спокойно выговариваю я.

– Это же мои трусы!

– Другого ничего нет.

– Совсем ничего? Мне что, потом без трусов обратно идти?

– В штанах же! Вон, у тебя еще колготки есть.

– Бойка!

– Извини, я не готовился.

– Все ты готовился! Только этот момент не продумал.

– Может, и так. Прости, говорю, – уже грубее. Почти требую, по привычке. Но и она ведь повышает тон и ехидничает. – Одевайся.

Хоть и темно, на всякий случай, пока она подтирается и копошится, взгляд отвожу. Напоминаю себе про человечность, адекватность и злоебучее время. Давно пора вернуть Варю в общагу. Нас хоть и не выследить, долгое отсутствие выглядит подозрительно.

– Все. Я готова, – произносит пару минут спустя. – Говори.

Обнаружив ее прижатой к спинке сиденья – прямой, как струна, тягостно выдыхаю и устраиваюсь рядом. Расставив ноги, сцепляю в замок руки и опускаю между ними.

– Нам нельзя сейчас маячить. В принципе быть вместе нельзя. Отец… – сломавшись, решаю выдать хоть часть правды. Объяснить свое поведение так, чтобы ей не было больно. – Отец против. Сказал, что наши отношения – ебучий позор, – выплевываю и закипаю. Давал себе слово не вырабатывать в сторону этого подонка никаких эмоций, но как-никак долбит. – Пригрозил посадить меня, если будем вместе сейчас. Собрал все мои косяки за год. Весь нелегал по сети, который я проворачивал на заказ, когда ушел из дома. В общем, там и правда на «десятку» затянет, – выговариваю с тяжелым дрожащим выдохом. Внутри и снаружи горю от протеста. Сам свои слова ощущаю, как самую конченую брехню. Но пусть лучше так… Пусть лучше считает меня сыкуном и соплей. Истинную причину озвучить не могу. Уверен, что заденет она не только меня, но и Варю. Всю жизнь комплексует ведь. Безумие и храбрость, блядь… – Так что я не только бомжара, почти под следствием.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Молчит долго. Ошарашена. Еще бы! Но мне вроде как неожиданно легче становится. Не за себя, конечно. Выраженная трусость – это не про меня. Раскрученное эго сбивает центр и тянет в очередные чигири. Однако я стараюсь давить все это и навешивать себе, что уже по хрен. Главное, что за Любомирову спокойнее – теперь она точно понимает, что причина не в ней.

– Давай, я поговорю…

Резко поворачиваю к ней голову.

– Нельзя, – останавливаю жестко, чтобы вкурила всю серьезность. – Не для того рассказал. Слышишь? Папаша ставил условие, чтобы ты за бортом оставалась.

– Зачем?

– Он перед другими – кем-либо – всегда хочет выглядеть чистеньким. Зависим от общественного мнения. Думаешь, он с твоей матерью, как слеза? Очередная ролевуха!

– Но как же… – потерянно шепчет Варя. – У них ведь скоро ребенок появится… И как… Как это дальше… М-м-м… – мотая головой, какие-то эмоции сдерживает.

Обнимаю уже неосознанно. Она льнет, я прижимаю к себе.

– Значит, любишь точно так же? – выдыхает мне в грудь, обжигая частым дыханием.

– Блядь, за месяц голодухи даже выше. Хули, на полпути от Урана до Нептуна.

– Боже, Бойка, лексикон, – ругает, но без особой злости.

– Соррян… Прости… Я на нерве.

– Значит… Значит, поэтому все так… Блок, тайна, машина, конкретный выход, телефон… Он что, за тобой прям следит?

– Угу, – подтверждаю. И спешу закрыть ненавистную тему: – Пора возвращаться. И так много времени, судя по всему. Так долго не планировал. Так долго нельзя.

– А завтра ты приедешь? Так же…

– Нет. Нельзя. Слишком рискованно.

– Ясно… А-а… Иногда? Да?

– Тяжело, – едва хватает сил выдохнуть.