Бунт Хаус (ЛП) - Харт Калли

— Да.

Точки, где мое тело соприкасается с его — мое колено, бедро и плечо — все это кажется прижатым к чану с кипящей водой, и этот чан постепенно становился все горячее и горячее, пока я сижу здесь, и это происходит так медленно, что я не замечаю, что он слишком горячий, пока контакт внезапно не обжигает меня. Я хочу отстраниться, но Рэн наклоняет голову, смотрит на меня искоса, и я застываю на месте, не в силах пошевелить ни единым мускулом.

— Я не могу обещать, что не причиню тебе вреда, малышка Эль. Но я могу обещать, что если и сделаю это, то не нарочно. Я также могу пообещать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло. — Он судорожно сглатывает, его адамово яблоко подпрыгивает. — Как ты думаешь, этого будет достаточно?

Воздух настолько насыщен напряжением, что кажется сладким, когда он просачивается в мои легкие. Его мышцы напрягаются, плечи слегка приподнимаются, пока он ждет моего ответа. Понимая, насколько все это глупо, я медленно киваю.

Глаза Рена оживают.

— Ну и слава тебе, мать твою.

Извиваясь, он хватает меня, держит мое лицо в своих руках, и его рот оказывается на моем прежде, чем я успеваю отреагировать. Жар с ревом поднимается от самых подошв моих ног, заливая мое тело, пока не начинает жечь самую макушку, и ничто, ничто больше не кажется стабильным. Кровать наклоняется, пол сдвигается, мой разум опрокидывается, и я двигаюсь, карабкаясь, чтобы быть ближе, забираясь к нему на колени, как дикий зверь, пытаясь обернуться вокруг него.

Это не медленный огонь. Мы уже исполнили наш маленький танец, наши движения взад и вперед друг с другом за последние несколько недель были более чем достаточной прелюдией для нас обоих. Его язык проскальзывает мимо моих губ, переплетаясь с моим собственным, пробуя меня на вкус, облизывая, исследуя мой рот с безумной настойчивостью, которая заставляет меня задыхаться и скулить, как нуждающаяся собака. Руки Рэна двигаются к моей пояснице, притягивая меня к себе, и я выгибаюсь, прижимаясь к его груди, так сильно желая быть еще ближе. Рэн испускает стон, тяжело дыша мне в рот, и эти звуки зажигают фейерверк в моей голове.

Это происходит.

Это реально происходит?

— Элоди, — выдыхает он.

Я запускаю пальцы в его волосы, наслаждаясь их густотой, глотая воздух, пытаясь справиться с этим сумасшедшим, неуправляемым чувством, которое бушует в моей груди, как ураган.

— Элоди, — повторяет он. Он немного отстраняется, дергая меня за волосы так сильно, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. — Это та часть, где я должен сказать тебе, что мы должны остановиться, если ты не... если ты... если ты этого не сделаешь…

— Заткнись и трахни меня, Рэн.

Его глаза вспыхивают зеленым так ярко и интенсивно, что они крадут кислород прямо из моих легких.

— Как вам будет угодно. — Одним быстрым, мощным движением он переворачивает меня и швыряет на кровать, ухмыляясь, как демон, когда опускается на колени надо мной, глаза блуждают вдоль и поперек моего тела без малейшего намека на стыд. — За каждую твою грязную мысль обо мне, Стиллуотер, я в десять раз превзошел тебя. Ты даже не представляешь, сколько раз я обхватывал рукой свой член и заставлял себя кончить, мечтая о тебе здесь, в этой постели. Сколько раз я чуть не прокусил свой собственный гребаный язык, чтобы не выкрикивать твое имя, когда кончал на свой собственный живот. Я всегда был развратным и грязным существом, Элоди Стиллуотер, но мысль о тебе развратила меня до безумия.

О.. мой... гребаный... Бог.

Сама мысль об этом. Сама мысль о том, что он лежит здесь, в этой кровати, трогает себя, гладит свой член, закрывает глаза и рисует себе картины меня, когда его наслаждение нарастает…

Это просто чертовски мощно. Желание обжигает меня между ног, так настойчиво и требовательно, что мне приходится прижимать бедра друг к другу, чтобы они не дрожали. Рэн наблюдает за мной; он видит, как остекленели и голодны мои глаза, и это только подстегивает его.

— Я рисовал тебя на холсте, малышка Эль, но этого было недостаточно. Все, что я хотел сделать... — Он хватает меня за нижнюю часть рубашки, сжимая край тонкой ткани. — Все, что я отчаянно хотел сделать... — Он разрывает ткань пополам, отрывая ее от моего тела, обнажая живот и грудь. — Это раскрасить все твое тело своей спермой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рэн совсем не застенчивый. Он протягивает руку и проводит ладонью по моей груди сквозь черный кружевной лифчик, рыча сквозь зубы хищно, собственнически, так что моя спина выгибается дугой от кровати. Он склоняется надо мной, сопя носом, целуя и облизывая кожу на моей шее, и все ниже, ниже, ниже, пока не оказывается прямо над моей грудью. Сколько раз я смотрела на его жесткий, прекрасный рот и беспокоилась о том, сколько вреда он способен причинить? Было слишком опасно даже вообразить, какое удовольствие он мог бы им доставить. И вот теперь я здесь, распростертая перед ним на его кровати, узнав из первых рук, насколько он способен…

Он трется подбородком о мою грудь, затем прижимается к тонкому прозрачному материалу, зажимая мой сосок зубами, и...

— Твою мать! Рэн!

Вспышка боли освещает меня, яркая и ослепительная, и злая, греховная улыбка расплывается по его лицу. С мучительной медлительностью он скользит рукой вверх по моему телу, начиная от бедра, двигаясь по животу, ребрам, плечу, на мгновение хватая меня за шею, хотя и не сжимая крепко пальцы, а затем продолжая подниматься, пока его ладонь легонько не прижимается к моему рту.

— Поверь мне, малышка Эль, ты не хочешь, чтобы они это услышали.

Конечно, он говорит о Паксе и Дэше. Его придурочные соседи, вероятно, прячутся там в коридоре, шлепают друг друга и ведут себя как придурки, напрягаясь, чтобы услышать, что здесь происходит. Выражение лица Рэна — сплошное предупреждение.

— Я могу трахнуть тебя, Элоди. Могу заставить тебя затаить дыхание. Я заставлю тебя кончить вокруг моего члена так чертовски сильно, что ты не сможешь ходить прямо целую неделю. Но ты не должна издать ни звука. Ты понимаешь? Если они услышат…

Он не заканчивает фразу, но я вижу, что он говорит серьезно. Очень серьезно.

Наклонившись, он грубо целует меня, его язык, зубы и его необузданное желание давят на меня, вызывая головокружение.

— Ты можешь это сделать? — спрашивает он, покусывая мою нижнюю губу зубами. — Ты можешь помолчать для меня? Можешь ли ты делать то, что я тебе говорю, когда я тебе говорю, не кричать на весь дом?

Я киваю. Если понадобится, я заткну себе рот кляпом, пока он продолжает целовать меня, а его глаза продолжают любоваться мной, как будто я самая восхитительная вещь, которую он когда-либо видел. Его руки мозолистые и восхитительно грубые, когда он проводит ими вниз по моему телу. Я дрожу, полностью отдавшись на его милость, когда он зацепляет пальцами пояс моих джинсов и с намеком дергает их.

— Подними свою задницу, — приказывает он.

Я делаю это, даже не вздрогнув, ставлю ноги на кровать и поднимаю бедра с матраса. Рэн расстегивает мои брюки быстрыми, ловкими пальцами, срывая молнию вниз, затем хватает материал и дергает его вниз по моим бедрам, срывая джинсовую ткань с моих ног. Его взгляд прожигает меня насквозь, пожирая мою обнаженную плоть, когда он соскальзывает с кровати и снимает толстовку. Рэн делает это так лениво, как это делают парни, одна рука тянется назад, хватает материал и плавным движением стягивает его через голову. Его футболка идет вместе с толстовкой, и оба предмета одежды падают на пол у его ног.

И вот он уже стоит там, в одних спортивных штанах, с большими пальцами, засунутыми за пояс, и губительно ухмыляется мне. В его глазах есть вызов — что-то дерзкое и наглое, что говорит мне, что он будет голым, если стянет эти штаны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Хочешь спуститься вниз и выпить еще кофе? — спрашивает он. Он дает мне выход. Шанс отступить от этой ситуации, прежде чем она пойдет дальше.

— Я ценю твое предложение, — говорю я, задыхаясь, — но я взорвусь, если ты не вернешься сюда в ближайшие три секунды и не позаботишься обо мне.