Замужество и как с ним бороться - Оливия Лихтенштейн

Свернув на родную улицу, я увидела Сэмми и Мадж. Он помогал ей привязывать кусочки ткани к перилам дома.

— Я их специально вешаю, чтобы Джимми и Рози могли найти мой дом, — объяснила Мадж. — Они так любят шелк и атлас! Называют мои тряпочки сокровищами, — добавила она, пробежав пальцами по роскошным золотым, красным и фиолетовым кусочкам ткани, развевающимся на ветру.

Я обняла ее за плечи и поразилась, насколько же она худая. Секунду мы стояли обнявшись, и я удивилась, что от нее пахнет свежестью и чистотой, как от розовой воды. Мадж подняла голову и взглянула на меня чистыми зелеными глазами.

— Будь осторожна в своих желаниях, Хло, — наконец тихо промолвила она.

Она что, мысли мои читала? Я ведь не хотела этого на самом деле, да и в любом случае я не монстр вроде Камю, чуть не выпалила ей я. Может, давным-давно она тоже мечтала о том же? О том, чтобы ее Рег просто исчез, уступив место Арми?

Мадж нежно поправила мои растрепавшиеся волосы. Она выглядела старой. На ее лице оставили отпечаток все те долгие горькие годы, что она утаивала от самой себя правду, пытаясь скрыться от нее в сумасшедшем забвении. Время ничего не значит для памяти, которая с возрастом только четче и яснее освещает нам события давно минувших дней. Время эластично, существует только в нашем воображении и имеет смысл только для наших субъективных переживаний. Секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы и годы ничего не значили для Мадж. Смерть детей была для нее просто когда-то случившимся событием. Тридцать пять лет не уменьшили ее горе и боль. И сейчас, как и много лет назад, она не могла смириться со случившимся.

Мадж взяла меня за руку и повела в свой дом. Там оказалось чище, чем я ожидала, — это была одна большая комната с ванной. Бумаги и одежда лежали аккуратными стопками, на кухонном столе рядом с раковиной одиноко стояли единственная чашка и тарелка. Кухонное полотенце с выцветшим изображением летнего дня в Боньор-Реджисе свисало с крючка. Узкая кровать, верный признак отсутствия интима, находилась прямо под окном. Она была аккуратно заправлена и накрыта ярким желто-голубым лоскутным покрывалом. Над кроватью висела фотография в рамке. От входной двери я смогла рассмотреть, что там изображены два смеющихся ребенка в чистеньких костюмчиках. Центр комнаты занимала гладильная доска; на ней красовались две стопки белых трусиков; одна стопка состояла из глаженого белья, вторая дожидалась своей очереди. Мадж перехватила мой взгляд.

— Очень важно, чтобы вокруг была чистота, — объяснила она. — Очень важно. Детям нужен чистый дом.

Краем глаза я заметила, как в углу что-то зашевелилось; это оказался голубь, белоснежный, как глаженое белье Мадж.

— Он хочет мне что-то сказать, — поделилась Мадж.

Голубь подлетел и уселся ей на плечо; старушка почесала ему затылок, отчего он довольно заурчал и нахохлил перышки на груди. Покачивая из стороны в сторону маленькой черноглазой головкой, он прочирикал что-то низким голосом.

— И что он вам сказал?

— А вы разве не слышали? — тихо спросила Мадж. — Он сказал: «Найди Арми».

Я взглянула на Сэмми. Он молча стоял у окна со смиренным видом типичного буддиста, погруженного в собственные мысли. Мне вдруг почудилось, будто я в постановке «Мэри Поппинс» — все эти говорящие птицы и всякое такое. Я даже немного удивилась, не увидев тут Дика Ван Дайка[22], который высунул бы из дымохода чумазое лицо, пощелкал пятками и начал бы распевать что-нибудь с акцентом кокни. Но кто знает, может, Мадж и правда понимает язык птиц? Мы с Сэмми покинули Мадж, предварительно пообещав, что обязательно поможем ей с поисками Арми, и отправились рука об руку домой. Шагая, мы напевали один из старых папиных маршей, помогающих идти в ногу:

Левой-правой, левой-правой —Я уволен со скандалом.Правой-левой, правой-левой —Потому что надоело.

До меня дошло, что мне следовало посоветовать Рути бросить работу до того, как она начала вести себя так, что ее вынудили уволиться. Но, к сожалению, сейчас было уже слишком поздно.

— Может, на Рождество пригласим Мадж на обед? — спросил Сэмми.

Я совершенно забыла про Рождество — а до него оставалась всего неделя. Скорее всего, мне придется крутиться, как бешеному дервишу, чтобы купить всем подарки и организовать праздничный ужин.

— Да, — кивнула я, — конечно. Только надо у всех остальных спросить.

За ужином мы устроили семейный совет и решили, что в Рождество нужно делать добрые дела, так что все согласились пригласить Мадж.

— А что мы будем есть? — спросил папа, как делал это каждый год. — Гуся?

— Фу, только не это, — фыркнул Лео.

— Слишком уж он жирный, — согласился Грег.

— На моей родине мы в рождественский вечер всегда готовим карпа, — сказала Беа.

Я передернулась, вспомнив жирного карпа, который жил в пруду около домика Сэмми в Испании. Там существовало нечто вроде местной традиции — все приходили к пруду, бросали черствый хлеб и смотрели, как карпы, словно хищные пираньи, яростно на него набрасываются.

— Может, пойдем до конца и изобразим из себя правоверных евреев — зажарим целиком поросенка? — ехидно предложил папа.

— Очень смешно. Нет уж, я сделаю индейку, как и всегда, но для тебя могу пожарить свинину, если тебе так уж хочется побогохульствовать, — сказала я.

— А я накануне приготовлю карпа, — добавила Беа.

Обычно я с радостью жду Рождества, но в этом году совершенно про него забыла. Кроме того, из-за праздников мы с Иваном не сможем видеться минимум неделю, потому что будем проводить их в тесном кругу наших уважаемых семей. К Ивану собирались приехать дети — сын, заканчивающий в этом году университет, и дочь, работающая в Париже.

Но в вечер праздника Мадж так и не пришла. Она сказала Сэмми, что не может покинуть дом — а вдруг в ее отсутствие вернутся дети? После еды (индейки, жареной свинины и всего, что к ним полагается) все развалились в гостиной перед телевизором, а я прокралась на кухню, чтобы позвонить Ивану.

— Мне так хочется тебя обнять, — сказал он.

— И мне. Я очень по тебе соскучилась.

— Приезжай ко мне. Хотя бы на один час, — взмолился он.

— Нет, ты что! Это будет выглядеть чересчур уж подозрительно, — покачала головой я.

Позади раздался какой-то шорох, и я подпрыгнула. Это оказался Грег.

— Ну все, счастливого Рождества! Скоро поболтаем, — чересчур радостно выпалила я и повесила трубку.

— С кем это ты разговаривала? — спросил Грег.

Я почувствовала, как краска отливает от моего лица. Я с трудом сдерживала дрожь. Мне надо было что-нибудь придумать, и как можно быстрее.