Голос булата - Дмитрий Янковский

Задыхаясь и сплевывая, паренек сориетировался на голос и прыгнул, словно голодная рысь. Под кулаком что-то сочно хрустнуло и во все стороны разлетелись горячие брызги.

– А-ааа-а! – рванул тьму отчаянный вскрик. – Еще и бьется!

– Вот гад! – зло гукнули сзади.

Молодой витязь щучкой перпрыгнул через поверженного, перекувыркнулся, но подыматься с корточек не стал, думая, что супротивники видят не лучше него. Да, видать ошибся, поскольку суковатый кол все же нашел его спину, сшибив как горшок с плетня. Он растянулся в грязи, больно стукнувшись ребрами о подвешенный спереди Кладенец, перевернулся на спину и приготовился отразить удар, но удара не было. Прямо перед ним стоял на коленях бородатый тать с расквашенным носом, зажимая пальцами торчащую в горле стрелу. Надломленный кол валялся рядом.

Рука ухватилась за рукоять меча и рванула, со звонким шелестом освобождая оружие из ножен. Микулка увидел рядом чьи-то ноги, вскочил на одно колено и широкой дугой рубанул, метя в колени. Темнота ответила криком и впереди грузно бухнулся кто-то, не переставая надрывно кричать. Тут же невесть откуда, прошелестело сверкающее лезвие меча, разнеся голову оравшего в неопрятные клочья. Паренек отшатнулся, не зная где враги, а откуда пришла помощь, тут же углядел перед с собой перекошенное злобой лицо и хищно блеснувший кинжал. Он не думая рванул Кладенец на защиту, прекрасно понимая, что уже не сможет опередить юркое жало короткого клинка, но сзади мелькнула быстрая тень и воздух рассекла шелестящая молния сабельного удара. Голова разбойника покатилась в грязь, а тело заскребло по земле ногтями, заливая проулок кровью.

Прямо на Микулку рванулся вооруженный кистенем тать, но лбом налетел на возникший из темноты кулачище, да так, что оба сапога, соскочив с ног, отлетели на сажень.

– Последний! – деловито сообщил владелец могучего кулака, выходя на более светлое место.

– Точно, их всего трое было! – раздался с крыши халупки знакомый по южному говору голос.

Паренек вытаращил глаза от удивления, разглядев наконец своих новых знакомых. Если в корчме они привлекали к себе внимание, то в темноте ночи выглядели как у себя дома.

Сершхана почти не было видно, так сплетался с игрой света и тени причудливо расшитый восточный халат. У Волка только глаза поблескивали под низкой челкой, да нестерпимо сверкал, не смотря на густую тьму, узкий меч с жутко отточенным лезвием. За его спиной и впрямь висела лютня, а тело скрывала одежка из грубой черной кожи.

Ратибор мягко спрыгнул с крыши, перекинул через плечо толстенный лук и стянув рукавицу поправил пояс с мечом. Одет он был в темно-синий охотский кафтан и такого же цвета портки, волосы спрятались под синим, словно ночь, бархатным беретом, украшенным черным пером. Поди разгляди его в такой одежке на фоне ночного неба!

Только Витим Большая Чаша сверкал своей белоснежной рубахой, за воротом которой покачивалась рукоять меча с отлитым в навешии Родовым Колесом. Кажись он в бою этот меч и не вытянул. Да и зачем, с такими-то кулачищами?

– С ними еще была девка. – уточнил Ратибор. – Но я ее отпустил. Может не по своей воле пособничала…

– Вот Ящер! – сплюнул под ноги Витим. – Сказал бы мне, я б догнал! Может узнали бы чего.

– Что-то ты сверх меры стал любопытным. – усмехнулся Волк. – Особливо когда до девок дело доходит.

Воевода не ответил, только отмахнулся безнадежно.

– А ты чего? – взглянул на Микулку Сершхан. – От троих татей отбиться не смог?

– Так в потемках застали… – ощупывая ребра буркнул тот. – И сразу колом в лоб. Много тут навоюешь.

– Ладно, хорошо хоть цел остался… – вздохнул воевода.

– За это спасибо вам. – искренне поблагодарил паренек, запихивая меч в непослушные ножны – А то бы точно прибили. Что бы я потом Диве сказал?

Все четверо рассмеялись.

– Ладно, ступай к своей невесте! – улыбнулся Сершхан. – Тока не по темным проулкам. Может ты в чистом поле и боец, как мы слыхивали, а город – место особое. Тут и сноровка особая нужна.

Микулка отер пот со лба, а когда отнял от лица руку, никого рядом с ним не было, словно приснилось все. Вот только после сна ребра так не болят.

Он вздохнул, вышел из проулка и прихрамывая направился к стене княжьего терема.

* * *

– Ну что? – нетерпеливо спросил Витим Ратибора. – У тебя ведь глаз зорче нашего!

– Зорче не зорче, а тьма была такая, что в пальцах на вытянутой руке обсчитаться можно! – с сомнением качнул головой Сершхан.

– Ладно вам… – серьезно ответил Ратибор. – Надпись я узрел. Чертана нашими резами, только старинной манерой. Но прочесть, ясное дело, не смог.

– А откель же ведаешь, что резы наши? – не преминул поддеть Волк.

– А оттуда, что одну резу я разобрал, когда он меч в ножны засовывал.

– Какую?! – хором воскликнули друзья.

– Ту, которой слово «ТЫ» вычерчивают.

11.

По утру, еще лежа в постели, паренек все мучился, рассказать невесте о ночном приключении или лучше смолчать. Решил смолчать, чтоб зазря не расстраивать.

Нежась после недолгого сна, он услышал во дворе крики, потом топот по коридору, затем, судя по крепчавшему гомону, за окном собралась изрядная толпа.

Он нехотя поднялся, всунул ноги в сапоги, подхватил меч и выскользнул в коридор.

– Ты куда? – спросонья оклинула Дива.

– Я не долго, погляжу чего там во дворе народ собрался. Одна нога там, другая здесь.

Девушка не ответила, уже задремала успокоившись.

Микулка в недобром предчувствии чуть ли не кубарем скатился по лестнице, толпа нехотя пропустила его в первые ряды и он узрел, как перед конюшней бегают трое гридней с оружием, а еще двое вытягивают из раскрытых ворот мертвое тело.

Сразу стало ясно, что приключилась лихая беда, без того бы народ не собрался. А в конюшне… Паренек даже думать не хотел, что с его конем могло статься худое. Но сердце забилось неровно, а в ногах появилась предательская слабость.

– Что случилось? – непослушными губами спросил он рядом стоящего витязя.

– Кто-то ночью в конюшню пробрался. Гридня, что караулил, заколол. Эх… Трех дней до двадцатого лета не дожил отрок! И почти всем коням перебил ноги. Их уже порезали, чтоб не мучились. Жалко, добрые скакуны. Такое мясо и в рот не полезет…

Микулка рванулся к конюшне, толчком сшиб вставшего на пути гридня, но на него навалились скопом, оттянули обратно в толпу.

– Ветерок!!! – не помня себя орал он. – Ветерок, конячка моя!

Даже старые вои смотрели с пониманием и сочувствием, когда паренек, давясь горькой слезой отошел в сторонку и уже не стесняясь расплакался совсем по детски. Первый раз за столько времени верный конь не откликнулся на зов дробным стуком копыт.

– Не реви… – неуверенно попробовал успокоить Голос. – Не реви, люди смотрят. Думаешь это последняя в жизни потеря? Ежели на печи сидеть, тогда да, тогда терять некого и нечего. А коль выбрал такую жизнь, так крепись. Сколько уже друзей потерял? Зарян погиб, тиверца Велигоя прямо на глазах зарубили, коня не сберег. Крепись. Чем больше друзей, тем чаще получается их терять при такой жизни. А без друзей вообще не жизнь. Такие вот дела…

Паренек размазал рукавом слезы и уже подумал возвратиться в светлицу, когда натолкнулся на Извека.

– Ого! Вода в три ручья! – усмехнулся десятник. – Ты-то чего убиваешься? Неужто павший гридень тебе братом родным приходился?

Микулка хотел ответить от души, так чтоб побелка с терема поссыпалась, да вспомнил, что Извек заради него свою конячку угробил.

– Ветерка жалко… – честно признался он.

– Погоди! Твоя-то кобыла, тоесть конь, тут при чем? До него злодей как раз не добрался. Это я теперь пеший… А с пяток коней уцелело, кто-то спугнул душегуба, не дал злое дело до конца довести. Скотинку в сарай отвели, чтоб не рвалась, пока сотоварищей с перебитыми ногами режут.

Слезы в миг высохли, а в глазах заиграла надежда.

– Это точно?

– Да я их сам отводил! Твою-то… кхе… Коня твоего я из сотни узнаю. Натерпелся от дружинников всяких словес, пока он у меня закладным ходил.

– Тогда… – от души воскликнул Микулка. – За эту весть… Пусть тебе Боги такого коня пошлют, какого ни у кого никогда не было! Лучше всех!

Он уже было рванулся к сараю, но десятник придержал его за локоть.

– Погоди! Я одну вещь заприметил странную. Злодей не подряд скотину бил. Выборочно. Бил только тех, кто с твоим в одну масть. Иных пропускал. Может это и случай, но я в такие случайности не больно-то верю.

Задумавшись паренек добрел до сарая. Неужто и впрямь кто-то на Ветерка покусился? Значит это враг. Лично мой враг, не чей-то. Для верности всех похожих коней сгубил. Значит враг опасный, упорный, не боящийся трудностей, не знающий жалости. Кто? И чем я ему так не люб?