Законы войны - Александр Афанасьев

– Слушаюсь, эфенди генерал. Так точно…

К обеду все стало и вовсе хуже некуда. Досматривать себя русские не давали, а на этой дороге и были в основном одни русские. Северный маршрут, если хочешь сшибить денег, надо идти на восточный или на южный, от Кандагара – там денег дадут. А тут… какие деньги.

Полицейские злились.

Потом позвонили из присутствия генерала Хисамутдина, сначала пришлось переговорить с помощником генерала, а потом и с самим генералом, изволившим взять трубку. Генерал орал так, что уши закладывало. Он спрашивал, какого дьявола полковник с его людьми делает на баграмской дороге, хотя его зона ответственности – Большой Кабул. Так как у полковника не было никакого письменного приказа ни от русских, ни от кого другого, возразить он ничего не мог. Прооравшись, генерал приказал возвращаться.

Переговорив, полковник дал волю своему гневу – шмякнул рацией об землю, да со всей силой. Но она, гадина, выдержала. Армейская, защищенная.

«Пусть вас всех шайтан заберет…» – подумал полковник.

Словно джигит на коня – он вскочил в свою машину.

– Возвращаемся в город… – приказал он.

Сидевший на переднем пассажирском месте его товарищ [93] обернулся, и в его руке был пистолет.

– Ты чего, – не понял полковник.

Товарищ улыбнулся в усы. Русские пообещали ему это место, если он сделает все как надо. А он-то все сделает как надо, не допустит столько ошибок.

– Во имя Аллаха…

Прогремел выстрел.

Афганистан, Баграм

База ВВС России

Вечер 3 ноября 2016 года

– Этот?

Аскер посмотрел на фотографию, глаза его безошибочно узнали изображенного на ней и вспыхнули ненавистью.

– Он. Собака, он! Гнида. Нет, что хотите, господин адмирал, но я из Кабула ни ногой, пока эту тварь к ногтю не прижму.

Я достал из бумажника еще одну фотографию и показал ее Аскеру. Это была фотография полковника Аги – из кабульского морга. Не постановочная, такая, каким его туда привезли.

– Доволен?

Аскер помотал головой. Араб молча сидел на заднем.

– Жаль, я сам его не убил… – сказал Аскер, – жаль, жаль… Эта тварь мне говорила – придем к вам в дома, зарежем спящими, жен вырежем, детей вырежем. Как его?

– Он попытался обменять кого-то, похожего на тебя, на человека, которого вы взяли в западном Кабуле. Ты помнишь, да? Ты вовремя позвонил, парень, скорее всего, они намеревались расстрелять и машину, и нас вместе с ней, и того человека – как только достоверно опознают его. Мы как раз менялись, когда ты позвонил. Нам удалось выйти из-под удара. Остальное доделал ударный вертолет.

– Жаль…

Аскер сложил фотографии и вернул их мне.

– А остальные. Там их целая банда была…

Я достал третью фотографию.

– Жандармский ротмистр Балуевский. Советник в Царандое, пятое управление, Кабул. Именно они пытались вас брать тогда, когда вы поехали на квартиру, именно группу захвата пятого управления вы и перебили. Именно он приехал расследовать этот инцидент вместе с Агой, когда тебя там уже не было. Именно у него я попросил помощи, когда готовил твой обмен, и именно ему я сообщил о твоем исчезновении, как положено. Это хороший урок для нас – он был единственным советником в критически важном управлении Царандоя. Один предатель из нас – и вот в Кабуле появилась легализовавшаяся вооруженная банда в несколько сотен человек. И мы ничего не знали об этом, пока…

Я достал четвертую фотографию.

Прости меня, ротмистр, но так надо. Погибший в результате подрыва смертника не сильно отличается от погибшего в машине, по которой осколочно-фугасными отработал боевой вертолет. Я знаю – ты не предатель, ты честно нес службу, но сейчас так надо. Тебе уже все равно, а вот нам – не все. Если оставшиеся в Кабуле предатели поверят, что все кончилось на Балуевском, что мы считаем его единичным случаем, что больше мы никого не подозреваем, они успокоятся. И тогда нанесем удар уже мы. Ничего не кончилось. Я знаю, что предатели еще есть, и не один. Будем надеяться, что мне удастся достать каждого из вас, пока я жив.

Мрази…

Аскер покачал головой:

– Нет…

– Что – нет?

– Не может быть, чтобы он был один, господин адмирал, – сказал Аскер, – понимаете, быть этого не может. Этот… Ага… сукин сын, он меня в два счета расколол, и знаете как? У него была моя карточка, официальная, с которой я здесь, и он сказал, что они установили, что я проходил в здание оперативной группы всего три раза за полгода. Понимаете?! Как они это узнали? Как жандармы могли это узнать?! Как это мог узнать Царандой? Это же информация, которая есть только у нас, в армии! Как они ее получили? Есть еще предатели! Может быть, даже в генштабовской оперативной группе! Кто кроме них мог добыть информацию?

– Вы, молодой человек, в полицию бы шли работать, – издевательски сказал Араб с заднего сиденья, – вам бы цены не было. Второй Шерлок Холмс прямо.

А я смотрел в глаза молодого парня и видел, что не могу его сейчас обмануть. Пусть ему двадцать шесть лет, пусть за ним целое кладбище, больше двухсот лично уничтоженных боевиков, террористов, джамаатовских – но он сохранил главное, то, что мы давно утратили. Способность искренне верить. А среди нас должен быть кто-то, кто искренне верит, кто дерется не потому, что он дерется, как те четверо храбрых мушкетеров [94].

Кто-то, кто верит в светлое будущее. Если ему сейчас соврать – веру он утратит и станет таким же, как мы.

И потому я достал из кармана ключ с прикрепленной к нему карточкой в пластиковом пакете и протянул его Аскеру.

– Что это? – Он взял ключ.

– Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Когда ты получал награду?

– Так точно.

– Ты был прав. Это они же. Они самые. Балуевский – не первый и далеко не единственный. Есть еще. Но для дела будет лучше, если ты уедешь отсюда. Они тебя знают и рано или поздно убьют. Возможно, ты кого-то из них убьешь – но остальные убьют тебя. Рано или поздно кому-то повезет. А мне ты нужен в другом месте. Ты готов сделать то, что нужно для победы?

– Так точно, – без тени сомнения сказал Аскер.

– Это ключ от камеры хранения на Южной автостанции Ташкента. Номер на ключе, там не проверяют, арендована на шесть месяцев. Арендовал ее я, никто не знает. Половина времени истекла – поэтому продли аренду.

Аскер кивнул.

– В камере – кейс. Там деньги, ключи от счетов, счета анонимные, номерные. Все это я делал для кого-то наподобие тебя. Не знал только для кого.

Я похлопал его по плечу, видя вытянувшееся от неожиданности лицо.

– Здесь лицензия на открытие еще одной частной военной фирмы, такая же, как у нас здесь, сквозная. Нотариус Борис Яковлевич Штрассман на проспекте Фирдоуси. Придешь к нему и сошлешься на меня, он сделает все, что нужно. Саму фирму регистрируй в Верном, не в Ташкенте. Главноуправляющим поставь себя.

Капитал уже внесен на депозит, можешь им распоряжаться. Помочь советом – увы, не смогу. Но кое-чем помогу.

Кое-кого из людей я тайно отправлю к тебе. Найдешь точку, между Ташкентом и Бухарой или Самаркандом, лучше бери какой-нибудь объект, заброшенный нефтяниками. Возьмешь его в долгосрочную аренду.

Присматривайся к тому, что происходит. Наймешь человек пятьдесят, заключишь с ними контракты, чтобы оправдать работу. Но только до Мазари-Шарифа, не дальше. Сюда не суйся. Не пытайся никому отомстить, не пытайся никого искать. Просто тихо делай свое дело. И рано или поздно – я скажу тебе, для чего все это. Точнее, друг, для кого. Все понял?

Аскер бросил руку к пустой голове:

– Так точно.

– Можно вышибить человека из армии, но нельзя вышибить армию из человека. Будь хитрее, будь как хамелеон, только теперь не в горах, а в городе. Помни, что врагом может оказаться кто угодно. Не попадись. Иди, вон, уже посадка началась…

– Удачи, господа.

– Удачи, пират…

Аскер выскочил из машины, почти бегом побежал к грузящемуся вдалеке массивному шестидвигательному «Юнкерсу». А мы остались.

– Что на хрен происходит? – в лоб спросил Араб.

Я покачал головой:

– Хреновые дела. И мы в них по уши. Хочешь узнать? Ты еще можешь соскочить, ты знаешь мало.

– Много-мало, какая разница, – зло сказал Араб. – Ваше Высокопревосходительство, вы же меня с Персии знаете.

– Еще раньше… – равнодушным тоном сказал я.

– Еще раньше. Я полагал, я заслуживаю доверия…

– Доверия… – Я помолчал, словно принимая решение, и в конце концов принял его, – ну, так вот, про доверие. Те два номера, которые вы взяли с мобилы этого бачабоза. Один из них удалось отследить, причем дважды. Второй раз – когда эти уроды взяли нашего пацана. Видимо, никакого телефона, кроме этого, под рукой не было и пришлось звонить по этому, понимаешь, да?

– Прокололись…

Араб кивнул – он все прекрасно понимал. Сотовый телефон в современном терроре – это один из ключевых элементов, там, где нет сотовой связи, моджахеды стараются не задерживаться. Сотовый телефон намного удобнее рации, к тому же на фильтрации, если гражданский попадется с рацией, его задержат до выяснения, а сотовый есть у всех. Современный сотовый – это и телефон и видеокамера, можно записать флешку для вымогательства денег, можно – отчет о содеянном для иностранных и местных спонсоров террора. В памяти сотового – а она больше, чем память настольного компьютера пятнадцать лет назад, – можно хранить видеоролики расправ над неверными, приговоров шариатского суда, подрывов шахидов и бронетехники. Правда, у настоящих боевиков такого в телефоне не найдешь, только у сочувствующих, диванных джихадистов, которые максимум что делают – жертвуют деньги, то есть делают джихад имуществом. Флешка – карта памяти, на которой все это хранится, – размером с ноготь большого пальца, ее можно отдать, взять, послать в конверте по почте, пронести в тюрьму, выбросить, спрятать так, что никто не найдет. В телефоне есть навигатор, который можно использовать, когда ты заблудился. Телефон можно использовать как детонатор пояса шахида или взрывного устройства в машине, который можно прозвонить хоть с другого конца света. Телефон – полезная штука, в общем.