Верная (не)верная - Евгения Грозд

нас обоих опознавательные бирки.

В палате велели отдыхать и часа два лежать только на животе. За окном давно глубокий вечер и вихри снега кружат в небе, играя в свете уличного освещения. Вдруг представила, как выгляну в окно и увижу счастливые глаза Максима. Как он любяще улыбается мне и машет руками, посылая воздушные поцелуи и благодаря за сына.

Нож утраты в груди болезненно сдвинулся, и я сжалась в комок вечного одиночества и тоски по любимому человеку. Он больше никогда не придёт. Никогда не обнимет и не поцелует. Никогда не назовёт своей девочкой, ласково прижимая и целуя в виски, глаза. Его тепло больше не согреет, а сильные и такие родные руки не обнимут.

Всё из-за них! Из-за моего чёртового мужа и всех на кого он работает. Быть его пленной — теперь мой вечный крест и к этому я, кажется, уже выработала иммунитет… А Димочка? Сможет ли он расти полноценно в моём аду? Называть Алексея отцом… Боже!

Едва не стошнило от мысли, что эта мразь назовёт его своим сыном и даст свою проклятую фамилию. Он не имеет на это право!

Вьюга набирала силу, тревожа мой покой. Мне казалось, что там за окном воют волки, те самые, что погубили Макса. Они жаждут теперь моей крови и крови нашего малыша. Крики боли и злобное рычание вновь врезались в уши.

"Где ты… Я не выдержу больше…", — эта отчаянная мольба из динамик в кабинете мужа, навсегда останеться в моём мозгу.

И я не могу! Без тебя не смогу! Как спасти нашего сына, сидя в клетке с этими же волкодавами?

Измотанная душа рвалась вон из тела, пытаясь найти выход, покой, то, что даст хоть немного равновесия. Села на постели и с силой потёрла веки. Не плачь! Ты больше не должна плакать! Ты будешь снова сильной! Ради Димы, ради обещания его отцу, который не побоялся отдать за нас свою жизнь.

В палате появился Толя с тарелкой еды в руке.

— Мамочке нужно поесть, — на лице улыбка, но требовательная и безапелляционная. — По времени хоть и ночь, но бдить за фигурой ещё рано.

Безынициативно приняла его заботу и понуро уставилась в содержимое тарелки.

— Как Лена? — нужно спросить хоть что-нибудь.

— Пока в реанимации, но стабильна. Если до утра будет хорошая динамика, переведут в палату. Ты, можно сказать, спасла жизнь ей и её малышу, вызвав нас. Тогда была важна каждая секунда.

Опустив голову, задумчиво смотрела в пол, вспоминая, как медики спасали мать с ребёнком. Ладони словно заныли, а грудную клетку сдавило кольцо нетерпения.

— Я хочу увидеть сына, — поняла свой позыв и настойчиво прожгла друга взглядом.

— Нет, Лера. Отделение давно закрыто для посещений. И ты слаба ещё. Тебе надо поспать. Обещаю, твоего ребёнка принесут, когда он захочет есть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Умоляю, Толь, — вцепилась в рукав его халата.

— Лера, нет!

— Мне очень плохо, — голос дрогнул, осев в гортани и едва не задушив. — Тут болит, — ткнула пальцем в область сердца. — И страшно. Очень страшно за него. Какая-то тень висит над нами. Злая и кровожадная. Я так с ума сойду. Прошу тебя. Мне это нужно… Дай успокоиться. Дай удостовериться, что мой мальчик в порядке.

Анатолий нервно потёр нос, не решаясь.

— Уже ровно сутки, как погиб его отец, — эти слова почти пискнула. — Сын — моё единственное воспоминание о Максе. Прошу, Толь… Я просто посмотрю на него. На моего маленького Максима.

Мужчина резко отстранился и неуверенно замаячил по палате.

— Хорошо. Только помалкивай. И если станет плохо, волоком верну назад, — дождался моего кивка. — Надень халат. В коридорах холодно.

Идти пришлось в другой конец этажа. Держалась изо всех сил, чтобы не показать своё истинное состояние. Ноги слегка дрожали, равно, как и низ живота. В теле лёгкость, но пустая и гудящая.

Толя провёл к небольшому залу с новорождёнными.

— Вы чего тут? — пышнотелая нянечка на посту шёпотом возмутилась, уперев руки в бока. — Толя? Время посещения давно вышло. Отбой у нас.

— Светлана Борисовна, у младенцев нет отбоя, — Толя заискивающе улыбнулся ей. — Это моя давняя подруга. Можно она взглянет на сына? Сердце матери успокоим. Мы очень тихо. Тёть Свет. Ну, пожалуйста.

Женщина, словно сдулась, обмякая. Они явно хорошие коллеги друг другу, поэтому нянечка сурово, но покорно произнесла, глядя на меня:

— Бирку покажите, — и я протянула ей руку с отличительным ярлычком. — Да, есть такой. Проходите, только тихо.

Рай из младенцев. Двенадцать люлек, в которых сладко сопели крепко спеленованные малыши. Все, как один, лежат на боку во избежания захлёбывания.

— А вот и Дима, — Толя подвёл к люльке у окна.

Улыбка коснулась моего лица, и я осторожно потянула к сыну руки.

— Придерживай головку, — посоветовал мужчина.

Дима чуть недовольно покряхтел, но вновь затих, когда прижала его к себе, укачивая.

— Тш-ш, мой хороший. Это мама. Ты так прекрасен, — нежно коснулась губами лобика, втягивая детский запах.

Пребывая в своей ауре счастья, не сразу обратила внимание на Толю, который озабоченно крутился у соседней люльки.

— Толя? Что такое? — подошла ближе, заглянув внутрь.

На детской ручке прочла бирку — Ткачук… Бедная Лена, не смогла даже сообщить врачам имя своего сына.

Взгляд поднялся выше и по цвету лица младенца, поняла, что дело совсем нехорошо. Толя спешно развернул пелёнки, осматривая малыша.

Сердце панически застучало, почуяв страшное:

— Толя? Что с ребёнком?

Мужчина выпрямился, не отрывая глаз от люльки, и уронил порвавшимся голосом:

— Он умер…

— Что?! — прикрыла рот рукой и в холодном ужасе, прижала к груди сына, словно опасаясь, что Косматая всё ещё здесь и ищет ещё одну жертву. — Ты уверен? — в надежде смотрю то на друга, то на люльку.

— Да… Тебе нужно скорей уйти. Я должен сообщить персоналу и дежурному педиатру.

Пока въезжала в трагичность происходящего, вдруг осознала, что это наш шанс. Шанс для моего сына избежать участи своих родителей. Жестоко, но мудро. Главное — моё сокровище будет жить, и будет искренне любимо.

— Нет, погоди! — поймала мужчину за руку.

— Чего ты? — Толя сердито дёрнулся, тормознув, и глянул на меня.

— Сначала поменяем детей, — огорошила врача, окинув абсолютно сумасшедшим взглядом.

25. Святая

Лена

Глаза открыла как-то легко. Голова давно не была такой ясной. Однако, сероватый потолок слегка озадачил. Это не моя квартира. Я в больнице. Почему?

При попытке сесть поморщилась от тянущей боли в пояснице и внизу живота. Память мгновенно вернула самое главное. Мой ребёнок! Точно я приехала сюда рожать! Живот опал, почти провалился