Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

Офицер одной из в/ч в ближнем Подмосковье В.Я. Самойлов, несмотря на то, что «офицерский корпус советской армии в подавляющем своем большинстве не одобрял кампании “копания в грязном белье истории”, затеянной Хрущевым», сам все же стал считать, что «“светлое завтра” невозможно построить грязными методами прошлого», и поэтому «развенчание культа вождя (но не личности Сталина) воспринял положительно». Военного связиста Гусева смущало то, что Сталин все же «в войну победил» и при нем был «жесткий порядок». Соглашаясь с тем, что Сталин «войну выиграл на костях», работница ЦАГИ в Жуковском С.И. Аршонкина продолжала верить, что он все же «хотел, чтобы народ лучше жил». Продавщицу из Реутова Е.П. Широеву смущало, «почему Хрущев раньше об этом не говорил». Недостаточно объективным посчитал Хрущева офицер-пограничник (Закавказье) Р.С. Макулов: «О своей вине в том, что произошло, особенно в вопросах культа личности, он ничего толком не сказал»{756}. Не поверили и не одобрили доклад 24 из 93 опрошенных в 1996 г., 34 из 100 опрошенных в 1997 г., 34% из 400 опрошенных в 1998 г. и 40% из 400 опрошенных в 1999 г. человек.

В том числе не поверили и не одобрили полностью соответственно 14, 11, почти 11 и 20% опрошенных,

«Это ложь!» — был уверен рабочий одного из номерных столичных заводов С.С. Глазунов. Ложными считали обвинения Е.А. Дубовицкая из смоленской деревни Яненки и бригадир из подмосковной сельхозартели им. Ленина П.И. Ковардюк, бывшая одно время (до 1948 г.) депутатом Верховного Совета СССР. «Это клевета!» — считали фельдшерица и рабочая Реутовской хлопкопрядильной фабрики М.Т. Широкова и Е.Т. Назарова, а также озеленитель на ВСХВ М.П. Кленшова и воспитательница детского сада в Люблино 3. И. Андрианова. «Сталин был для нас почти богом, — говорила кладовщик-инструментальщик центральных ремонтных мастерских Управления ИТЛ в Комсомольске-на-Амуре Т.П. Кищенко, — и даже то, что я видела много заключенных, меня ни в чем не убедило тогда». Ее мнение о Сталине изменилось много позже{757}.

Студент Московского института геодезии и картографии А.С. Костки воспринял этот шаг Хрущева как «очернение предшественников, чтобы возвеличить себя». «Не стоило лить грязь на своих», — полагала домохозяйка из подмосковного поселка Звягино А.П. Алабова. «Сталина любили и не верили тому, что говорили о нем плохого», — говорила диспетчер завода № 41 в Москве Е.И. Коклюшкина. «Сталин тогда для нас был все, то был идеал», — объясняла санитарка из Овруча М.Ф. Сидорчук. «Сталин для нас был все!» — подтверждает инженер-строитель из Лыткарина Л.И. Олейник. «В Сталина верил как в бога», — еще длительное время считал московский инженер М.Д. Фридман. «Без Сталина не выиграли бы войны», — была уверена сотрудница НИИ искусственного шелка А.И. Коншина. Что благодаря Сталину выиграли войну, полагала и колхозница А.А. Комарова из деревни Захарово в Малоярославецком районе. «Сталин выиграл войну!» — говорила А.В. Кузнецова из деревни Лютиково в Талдомском районе. «Хрущев врал, — был убежден и ее муж Н.П. Кузнецов, работавший на заводе “Промсвязь” около Талдома. — Сталин привел нас к победе!». Со словами: «За родину, за Сталина!» — ходил в атаку А.П. Краснов.

«Мы при нем жили хорошо и с каждым годом лучше», — утверждала колхозница М.И. Бирюкова из села Перешапово в Можайском районе{758}. На партийном собрании в обществе слепых Краснопресненского района Москвы инвалид войны 1-й группы (воевал в 215-й стрелковой дивизии им. Сталина) А.П. Коренев был среди тех нескольких из 37 присутствовавших, кто голосовал против одобрения решения съезда о культе личности: «Сталин обеспечил нам победу, без него мы бы проиграли»{759}.

«Ни в одной стране руководителей государства не позорят», — возмущалась К.В. Матвеева, заведующая столом личного состава на мебельной фабрике Управления делами Совмина СССР{760}. Хрущев не вызывал ни особого уважения, ни доверия у С.Е. Тишко, инженера Егорьевского текстильного комбината{761}. С отвращением стала относиться к Хрущеву работница столичного ресторана «Сокольники» П.П. Дрендель{762}. Недоверие к Хрущеву после этого стало зарождаться у В.Г. Левиной из военного гарнизона Остафьево в Подмосковье. Продолжала уважать Сталина, веря, что он делал все во благо народа, и стала недолюбливать Хрущева секретарь-машинистка К.П. Деева из Томска. «Перестал считать Хрущева государственным деятелем великой страны» кадровый военнослужащий В.А. Ларьков. Астраханской библиотекарше А.М. Вавиловой было «неприятно, что Хрущев копал в грязи». По ее убеждению, «все были возмущены его поведением, это была его грубейшая ошибка, которая настроила против него народ». Работнице Лыткаринского завода Е.В. Махановой «Хрущев вообще не очень нравился» и тем более «не понравилось то, что он говорил о Сталине»{763}.

Не поверили и не одобрили большей частью соответственно 9,6, 8,5 и 10% опрошенных.

Считала, что «много лгут», жительница Ярославля, член КПСС Л.С. Трофимова. «Была согласна, что Сталин нарушал правила, установленные ЦК, но… (любовь страшное чувство!) считала его в основном не виновным и потому большей частью не одобрила доклад» инженер Северной водонапорной станции К.М. Воложанцева. «Верила Сталину, все годы жила с мыслью о нем, как о боге, и в одночасье мнение о нем изменить не могла» выпускница Коломенского педагогического института Л.А. Дмитрук{764}.

«Не верил, что один человек мог проводить такие репрессии» слесарь завода при ОКБ-2 О.В. Шеффер. К тому же, по его мнению, обнародование такого большого негатива «подорвет веру в партию окончательно». Схожие соображения высказывал главный конструктор одного из московских предприятий В.И. Юрчик: «Винить лишь одного И.В. Сталина было бы ошибочным. В культе личности И.В. Сталина и репрессиях был повинен и сам докладчик. Для народов СССР репрессии не были секретом за семью печатями. Однако народ чтил вождя, под водительством которого была одержана победа в Великой Отечественной войне». Но самое неприемлемое заключалось в «ущербе авторитету СССР и международного коммунистического движения». Не поверил многому слушатель одной из военных академий в Харькове Е.Д. Монюшко, «и особенно потому, что это был доклад не партийного органа, а лично Хрущева, который за полгода до этого говорил на пленуме ЦК (я знакомился со стенограммой): «Мы не позволим пачкать имя Сталина»». Жившая в Красногорске, но работавшая на заводе № 500 в Тушино М.С. Севастьянова свое неверие в большинство обвинений в адрес Сталина объясняла и таким образом: «В народе ходили слухи, будто отец или дед Хрущева был когда-то фабрикантом и пострадал во время Сталина, и вот-де Хрущев теперь мстит разоблачениями за своих родственников»{765}.

Имели двойственное мнение 6,6, 12,5 и 11% опрошенных.

«Обвинениям в адрес Сталина и верили, и не верили, — рассказывала Р.А. Иванченко, контролер на оружейном заводе в Орске. — За налоги ругали, но дисциплину он держал хорошо. А был бы предателем, всю Россию отдал бы немцам в войну»{766}. Был какой-то шок у Н.А. Торгашевой из Рузаевки в Мордовии: «Сталин и вдруг враг! Внутри были сомнения, но какая-то часть поверила»{767}. Как-то не умещалось в голове М.А. Семенова одновременно то, что Сталин был борцом за идеалы социализма и крупным полководцем, и то, что он «в репрессиях перегнул палку»{768}. Трудно было поверить М.М. Крупиной из хутора Евдокиевка в Михайловском районе Воронежской области, поэтому она прислушивалась к старшим, а они говорили: «Но все-таки выдержали такую трудную войну!»{769}.

Обо всем этом и раньше догадывался рабочий трамвайного депо им. Баумана В.А. Васильев, но Сталин оставался для него и таких как он «большим авторитетом». Не могла не одобрить линию партию на осуждение культа личности, как член этой партии, заведующая железнодорожной столовой в Петрозаводске М.А. Тришина, хотя как-то не вязалось это с тем, что победу в войне она связывала с именем Сталина. Не поверил услышанному на партсобрании докладу ее сосед, летчик С.Е. Барильский, однако, как коммунист, вынужден был, хоть и не полностью, его одобрить{770}.

Поверил обвинениям, но не одобрил предание их огласке студент Московского энергетического института А.В. Митрофанов. У большинства его окружения не появилось неприязни к Сталину: «Мы считали, что время и обстановка сделали эти жертвы неизбежными». Правомерными считала обвинения против Сталина студентка Московского педагогического института им. Крупской Л.В. Кузнецова, но в то же время была против того, чтобы говорить о них всенародно, так как «это не способствует величию и престижу страны и играет на руку врагам»{771}.