Искатель. 1994. Выпуск №5 - Алистер Маклин

— Вы рассказали мне очень много, потратив на это довольно мало времени, мистер Хэкет, — задумчиво произнес он, — могу вас заверить, не часто встречается человек, способный так ясно и четко изложить столь сложную проблему. Только одно вы упустили: когда вы впервые заметили это явление?

— Я уже упоминал об этом, но могу и повторить, — ответил Хэкет. — Я учился тогда во втором классе. Мисс Гренч пригнула Томми Барстоу к парте и била его указкой — и вдруг я услышал ее мысли. То был первый раз, когда это заметил я. Но моя мать рассказывала, что раньше всех обратила внимание моя старая нянька — мне тогда было полтора года. Она стояла около меня и думала: «Если этот ребенок швырнет на пол хоть еще одну ложку каши, я его высеку». Я закрыл лицо руками и расплакался. Мерси-Элен — моя нянька — была потрясена. Она с тех пор не решалась меня ударить, просто рука не поднималась.

— Понимаю, — сказал доктор Кабат. — Потом вы сами это заметили в семилетнем возрасте. А теперь вам тридцать два года, и ваша необычайная способность читать мысли усиливается. Или увеличивается чувствительность. Или же, по крайней мере, вы встречаетесь с данным явлением все чаще и чаще.

— Да, это так, — согласился Хэкет. — Раньше — приблизительно раз в неделю. Потом два и три раза в неделю, затем каждый день, два раза в день — как правило, необычные случаи, мелкие, но запоминающиеся. Я вам уже рассказывал о них: например, я уговариваю девушку лечь со мной в постель, она не соглашается, и вдруг слышу, как она себе говорит, как будет себя вести, оказавшись со мной в постели. Такие вот случаи… А потом это наваждение стало повторяться чаще и чаще, прошло шесть месяцев, и сейчас я уже не могу отделить один случай от другого, все слилось в одну картину, но самое ужасное — это то, что я называю шумом.

— Позвольте вас перебить, — сказал доктор Кабат. — Как это понимать — «шум»?

— Я имею в виду обрывки мыслей. Дошло уже до того, что я просто не могу ходить по улицам. Например, чтобы попасть сегодня к вам, я шел пешком по Пятой авеню от Пятьдесят девятой улицы до вашего дома, а это ведь даже не самый оживленный участок Пятой, но я едва выдержал. Мне хотелось кричать во всю глотку, в надежде, что тогда я не буду слышать весь этот шум: обрывки, полумысли, полуфразы. Ужасная мешанина. Да еще так громко, будто радио включили на полную мощность прямо под ухом… А я ведь уже говорил вам, что ничего никогда не забываю. Вот и получается, иду я по улице и откладываю у себя в голове всякую гадость. Я сейчас все это вам прокричу, чтобы вы знали, как это у меня бывает: «Машина не черная, я знаю, я… Взять его поганые два доллара. Игрушки теперь не те… Какая блондинка… Нет, он так и не женился… двадцать девять долларов, как раз столько… Рисковать, как эта картина, она… Комната триста восемь, комната триста восемь… Все равно он умрет раньше… Сукин сын пытался… Господь и отец наш, вмешайся… Я никогда не смогу, никогда… Не выигрывает… Если я не найду туалет… Он всегда терпеть не мог бифштексы, но она, о, она… Ну и что, я подлец, самый подлый, но никогда я не…»

Доктор Кабат поднял руку.

— Я представляю, что это такое. Да.

Барнеби Хэкет медленно покачал головой. Он сидел в мягком кожаном кресле и смотрел снизу вверх на Кабата. Глаза у него были светло-коричневые с рыжеватым оттенком, а волосы светлые. Лицо приятное — тонкое, с правильными чертами.

— Нет, доктор, вы не можете себе это представить, ведь я произношу кусок за куском, мысль за мыслью, а не все сразу, единым потоком. Понимаете, все эти обрывки громоздятся друг на друга, фразы торчат в разные стороны, как колья, пики, винтовки со штыками или что-то в этом роде. Вы должны понять, что фактор расстояния имеет, несомненно, решающее значение: за пределами пятнадцати-шестнадцати футов я не воспринимаю, но вот в круге этих пятнадцати или шестнадцати футов на меня обрушивается все сразу…

— Я понимаю, — сказал Кабат. — Это, должно быть, очень тяжело.

Оба помолчали.

— И все же наверняка бывало так, что эта способность оказывалась для вас полезной, — наконец предположил доктор Кабат. — Взять хотя бы тот пример, о котором мы упомянули — с девушкой. Вы знали, что добьетесь успеха, хотя она и говорила «нет».

— Это верно, — согласился Хэкет. — Пока такие вещи случались время от времени, я ничего не имел против. Мне даже нравилось. Но меня пугает, что это учащается.

— Я думаю, способность воспринимать чужие мысли очень пригодилась бы в бизнесе, — сказал доктор Кабат. — Кстати, чем вы занимаетесь?

— Торгую автомобилями. Я начал разъездным продавцом и, конечно, всегда знал, кто просто приценивается, а кто действительно хочет купить. Так что я зарабатывал кучу денег и через два года откупил все дело. Теперь у меня целая сеть агентств вдоль Восточного побережья: «фольксвагены», «рено», «ягуары» и прочее — только хорошие марки. Моя способность, как вы это называете, действительно явилась большим преимуществом в бизнесе, но сейчас у меня денег больше чем достаточно. Но я не хочу быть крупным магнатом — меня не интересуют все эти отели, пароходы, нефть и прочая ерунда. Я думаю, люди, которые хотят этим завладеть — больные, гнилые внутри, с какой-то червоточиной. — Он выпрямился в кресле. — Послушайте, доктор Кабат, — я был всем доволен, пока, месяца три назад, не начал слышать все больше и больше. В дальнейшем может случиться что-нибудь похуже.

— Как вас понимать — похуже?

Хэкет медленно кивнул и откинулся на спинку кресла.

— Да, если это действительно случится, мне придется убить себя, а я думаю, что это уже началось: мне кажется, увеличивается радиус моего восприятия. Я говорил, что предел — пятнадцать-шестнадцать футов. Ну вот вчера я гулял в Центральном парке — это, знаете ли, очень удобное для меня место, много пустого пространства — и сел на скамейку у пруда. Через некоторое время подошел полицейский и постоял с минуту, глядя на воду. Я начал воспринимать его мысли и ничего в общем необычного в этом не усмотрел — он фантазировал, как один из сыновей майора Вагнера будет кататься здесь зимой на коньках и провалится в воду, а он его вытащит, и его тут же произведут в детективы первого разряда; чушь всякая… А потом он ушел, и до меня стало понемногу доходить, что он стоял далековато от моей скамьи… Я встал и измерил расстояние шагами — получилось восемнадцать футов, если не девятнадцать, ну а потом я кое-что сопоставил и понял, что круг моего восприятия расширился… Если и дальше так пойдет, скоро я буду слышать мысли на расстоянии в полмили, а вы понимаете, что никакой мозг этого долго не вынесет, и я умру. Вы представьте себе на минуту, что получится, если стоять, скажем, у клумб в Радио-сити и воспринимать каждую мысль в окружности радиусом полмили, тысяч сто человек получится, я думаю, и все до одного только и делают, что думают всякую чушь, потому что даже самый набитый дурак и тот думает, а от того, что он думает, у буйвола может шерсть встать…