Под знаменем Сокола (СИ) - Оксана Токарева

ничего хорошего не жди. Разве что Войнега позволит себя победить и при этом сумеет не раскрыться.

Отец много раз говорил Всеславе: хочешь узнать человека — посмотри, каков он в бою. В истинности этого утверждения девушка неоднократно убеждалась, ибо и князь Всеволод, и дядька Войнег, и лада Неждан, и храбрецы-руссы говорили, как сражались, а сражались, как жили. И если, к примеру, Хельги Хельгисон и в пылу самых жарких споров, и в угаре битвы сохранял ясность рассудка, ее возлюбленный всегда говорил то, что думал, не заботясь о последствиях, и в битву бросался, очертя голову, своим воодушевлением увлекая других.

Нынешний поединок не являлся исключением, ибо юный Ашина сумел проявить себя не только как воин, но и как поэт. Поэты, как известно, приходят в мир, чтобы нести и воспевать красоту. И, верно, потому отточенные до совершенства движения Давида бен Иегуды были исполнены неповторимого изящества, а сабля в руке напоминала кисть, которой мастер каллиграфии выводит причудливой вязью строки из писания или изречения древних мудрецов.

Впрочем, эта воплощенная изысканность не всем пришлась по вкусу.

— Ну, пошел выделывать кренделя, — недовольно скривился Очесок. — Извивается, точно скоморох, поди разбери, кто тут большая баба!

— Все бы бабы так сражались, — покачал головой один из его старших товарищей, умелый и безжалостный боец, прозывавшийся Костомолом. — Чтобы такие кренделя отведать и не поперхнуться, знаешь каким умением надо обладать? Хозяйская краля, конечно, девка злая да дурная, но в науке ратной ее сам князь Всеволод наставлял!

Ратьша свирепо глянул на обоих и для пущего вразумления отдавил Оческу ногу, а Костомола пихнул локтем в бок: многие хазары, чай, понимали славянскую речь. Пока, правда, для дедославского княжича все складывалось благополучно. Трудно сказать, поняла ли его немой приказ Войнега, но поддаваться ей не приходилось. Куда там, тут бы успеть следовавшие одна за другой атаки кое-как отбить да бело личико уберечь: сабля юного поэта, пусть и не заточенная для убийства, несколько раз пролетала в опасной близости от ее раскрасневшихся щек.

Но в какой-то момент (молодой Ашина как раз повернулся к окну Всеславиной светелки лицом), княжна поняла, что сейчас произойдет что-то непоправимое. Давид бен Иегуда глотнул раз другой воздух и начал давиться поднимающимся откуда-то из глубины груди мучительным кашлем. Так же захлебывался зимой во время единоборства с Ратьшей Хельги Хельгисон. Неужто всем настоящим поэтам суждено оплачивать свой дар страданием? Но Лютобор прошел не десяток, а сотню, если не больше, поединков и битв и обладал несокрушимой, не сломленной даже палачами волей, позволявшей ему подавлять нездоровье.

Давид бен Иегуда ни такого опыта, ни такой закалки не имел, да и болезнь, подтачивавшая его тело, зашла слишком далеко. Потому, сделав несколько неуверенных, неловких взмахов, он начал валиться наземь, пытаясь не захлебнуться хлынувшей у него горлом алой кровью. В довершении всех неудач во время последнего неосознанного уже выпада юноша задел шлем Войнеги. Ремни нащечников лопнули, шлем улетел в сторону, и долгая тяжелая коса, которую никто пока не удосужился в подтверждении свершившегося брака расплести, сбежала на грудь поляницы.

Смуглые скулы тархана побагровели от еле сдерживаемой ярости: подобного оскорбления ему еще никто не наносил. Его сын, наследник древнего и влиятельного рода, корчился на земле, точно побитый раб, а над ним с победным видом (а выглядело это все именно так) стояла ряженая мужиком девка, дочь племени данников.

Ох, Войнега, Войнега! Не в добрый час ты взяла в этот день в руки меч. За верную службу твой господин отблагодарил тебя грязной бранью и жестокими зуботычинами, следы от которых еще долго красовались на белом личике. Стоило ли ланиты румяные от хазарской сабли сберегать.

— Лекаря сюда! — гаркнул Ратьша, посылая Оческа и еще двоих ближних за Анастасием.

Сильно он, верно, перепугался, коль о своем же повелении таить ромея от пришельцев забыл.

Иегуда бен Моисей его остановил. Потомки белых хазар и купцов рахдонитов издревле владели искусством врачевания и не признавали знахарей-чужеземцев.

Не обращая внимания на Рахима и других слуг, суетившихся возле его несчастного сына, тархан шагнул на поле, вызвав себе в супротивники не менее десятка воинов из ближней Ратьшиной дружины. То ли он их уже видел в деле, то ли его наметанный глаз мог с одного взгляда определить, кто на что горазд, но выбрал он самых опытных и умелых бойцов.

Его сабля сверкающим стальным ураганом взвилась в воздух, прочерчивая круг, и могучие гридни один за другим кубарем покатились по земле, точно спелые яблоки от порыва ветра. Двоим кромешникам, в неудачный миг подвернувшимся под молодецкую руку тархана, не сумел бы помочь даже Анастасий, который при всем своем искусстве не воскрешал мертвецов. Стремительный и неукротимый в своем гневе Иегуда бен Моисей наносил за ударом удар, а Всеслава не могла отогнать наваждения: он сражался точь-в-точь как лада милый Неждан.

Со странным чувством девушка узнавала и манеру обращаться с оружием: оба одинаково хорошо владели и правой, и левой рукой, и молниеносность бросков, и быстроту реакции, позволявшей держать в поле зрения весь десяток, и силу удара. Перед мысленным взором Всеславы на миг мелькнула страшная картина: отец и сын, никогда не видевшие и ничего не знавшие друг о друге, сошлись в смертельном единоборстве, совсем как в персидской басне, которую в Корьдно часто сказывали булгарские купцы. Добрый Тармо и другие старинщики, переделав ее на славянский лад, нередко по своему усмотрению да по просьбе юной княжны меняли концовку: у них отец и сын все же признавали друг друга раньше, чем был нанесен роковой для одного из них удар, и затем отправлялись сражаться с общим врагом.

Но Неждан жестоко ненавидел сделавших его безродным Незнамовым сыном хазар, да и тархан, случись такая встреча, вряд ли в чужеземном воине родную кровь бы признал: белые хазары родство по матери считают. Не за старый ли отцовский грех жестоко расплачивался своим недугом юный Давид бен Иегуда?

Швырнув на песок последнего из десятка, тархан пружинящей, точно у хищника, походкой прошелся вдоль поля, высматривая, с кем бы еще помериться силой. Охотников с ним сразиться больше не находилось: старший прятался за среднего, средний за младшего, а младший и рот закрыл. Ратьша хотел было шагнуть вперед, но, опамятовав, что гостеприимному хозяину негоже обнажать оружие против дорогого гостя, передумал. Куда ему! Он зимой против едва оправившегося от ран Хельгисона не выстоял, да и с Нежданом меч ни разу не осмелился скрестить. Но тут взгляд Иегуды бен Моисея упал на притулившихся в дальнем конце