Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

Отсутствие отца в Москве было на руку заговорщикам. К лету основные учреждения, в которых сосредотачивалась власть, — ЦК (Брежнев с Подгорным) и Совмин (Полянский с Шелепиным), КГБ (Семичастный) по существу перешли под их контроль. Они вызывали к себе секретарей обкомов, рассылали по стране своих гонцов и одновременно дозировали информацию, поступавшую к Хрущеву. Отец же оставался в неведении.

«Мы разгоним к чертовой матери Академию наук», или «У кого наука, у того — будущее»[89]

По возвращении в Москву отец окунулся в гущу дел. Предстоял Пленум ЦК, а вслед за ним — Сессия Верховного Совета.

Пленум ЦК, открывшийся и закрывшийся, в субботу, 11 июля 1964 года, — это пленум-однодневка, собираемый, чтобы формально утвердить, без заслушивания, доклад главы правительства на сессии Верховного Совета обычно о планах народного хозяйства на следующий год или, как в данном случае, с предложениями о пенсионной реформе.

Июльский Пленум заслужил упоминания лишь потому, что это последний Пленум отца. Если верить членам постхрущевского руководства, отец выступал без подготовки, без текста, говорил длинно и чрезвычайно сумбурно и, согласно им же, обидевшись, что академики не поддерживают Лысенко, якобы заявил: «Мы разгоним к чертовой матери Академию наук!» Фраза пришлась заговорщикам очень кстати.

Я приложил немало усилий, чтобы заполучить из архива неправленую стенограмму (правленой просто не существует) выступления отца. Выступление, не такое уж длинное, стенограмма укладывается в двадцать одну страницу, отец заканчивает извинением: «Я промучил вас с час, кажется?» — и тут же закрывает заседание.

Итак, произнес отец сакраментальную фразу или не произнес? Произнес, но в контексте. Говорил он, как обычно в последние месяцы, о сельском хозяйстве, и о назревающей реформе. Академию наук упомянул походя, в связи с недавними выборами ее новых членов, а затем чуть коснулся ее роли как одного из министерств, ответственного за организацию исследований в стране.

Сначала о выборах академиков и членов-корреспондентов, прошедших 24 июня 1964 года, за пару недель до Пленума.

Большинство «толкователей» выступления отца всё сводят к тому, что на выборах Лысенко попытался провести в полные академики «теоретика своего учения», члена-корреспондента АН СССР Нуждина, а сговорившиеся заранее физики, в том числе Андрей Сахаров, его провалили. При этом Сахаров на общем собрании Академии резко и нелицеприятно высказал все, что он думает о самом Лысенко и его биологической науке. Лысенко нажаловался отцу, и тот, в угоду Лысенко, пригрозил Академию прикрыть. История эта полна натяжек, «толкователям» то и дело приходится подправлять отца.

Что же произошло на Общем собрании Академии и на Пленуме ЦК? Начну с Пленума. Отец действительно весьма критически и резко высказывается о Сахарове, однако Нуждина не упоминает, говорит не о Нуждине, а о селекционере Василии Николаевиче Ремесло из Мироновской опытной станции, авторе множества сортов пшеницы, в том числе всемирно известной «Мироновской-804». Она да еще «Безостая-1» — сорт Павла Пантелеймоновича Лукьяненко — основа в те годы всего зернового хозяйства страны. Эти сорта обеспечивали прибавку урожая в 15–20 центнеров зерна на гектар при средней урожайности в 11 центнеров.

В Ставрополье вообще побили все мыслимые рекорды, добились урожая в 70 центнеров с гектара, правда, на хорошо удобренных и обильно политых землях.

Судя по тексту, отец кипит возмущением. Ремесло, чьи труды обещают переворот в сельскохозяйственном производстве, академики не только не сочли себе ровней, он не прошел даже в члены-корреспонденты, его с треском провалили при предварительном голосовании в Отделении биологии АН СССР. Если читать стенограмму, то не возникает сомнений: отец имел в виду именно Ремесло. Он четко произнес: «Стоял вопрос об избрании членом-корреспондентом (не академиком) В. Н. Ремесло. Он прекрасный селекционер». Отец возмущен несправедливостью и делится своими чувствами со слушателями. Нуждин тут абсолютно ни при чем, отец о нем и не вспоминает.

Проблема выборов в Академию «чистых» и «нечистых», критерии отбора ученых, достойных стать ее членами, своими корнями уходит в вековечное противостояние «истинной» науки и науки прикладной, теоретиков-ученых и практиков-изобретателей.

До середины XX века в советской Академии доминировали «теоретики», на селекционеров, конструкторов и всяких прочих агрономов-инженеров они смотрели сверху вниз. Правительство, в свою очередь, не хотело обижать занятых в прикладной науке главных конструкторов и главных селекционеров, не менее значимых для реальной жизни, чем академические ученые. В результате на Академию постоянно давили сверху. Академиков беспокоило, что таким образом ареопаг «бессмертных» размывался, в их среде появляется все больше «смертных», а стоило таким «пробраться» в Академию, как они тащили за собой целую гирлянду новых «смертных», и от классической Академии скоро мало что останется. Опасения не без оснований. Так уж жизнь устроена. Лицо Академии постепенно менялось, но не скажу, чтобы в ущерб науке.

Для тех, кто не посвящен в академическую кухню, поясню: академиков или членов-корреспондентов выбирают на вакансии, высвободившиеся после смерти одного из «бессмертных», или новые, выделенные правительством соответствующему отделению. В действительные члены Академии выбирают на общем собрании, там голосуют все вместе, биологи за математиков, физики за биологов и так далее. Кто достоин стать членом-корреспондентом, академики решают на заседании «профильного» отделения, а общее собрание только подтверждает их выбор. Государство, давая дополнительную вакансию, обычно обозначает, что оно заинтересовано в избрании определенного кандидата, может оно и пригрозить, что в случае неизбрания вакансию вообще ликвидируют. Но окончательное решение всегда за академиками, и голосуют они тайно. Нередко академики старались протащить на объявленную новую вакансию «своего» кандидата. Отдел ЦК, курировавший Академию, настаивал, торговался, но старался не скандалить. Если их кандидат не набирал нужного количества голосов, а им уж очень хотелось, то после голосования выделяли еще одно «целевое» место, объявлялось новое голосование. Если и тут случалась накладка, то правительство смирялось до следующих выборов. Но это исключение из правил. Чаще все разрешалось к взаимному удовлетворению: академики на одну «правительственную» вакансию проводили своего кандидата плюс получали, притом навечно, еще одну вакансию, правда, ценой разбавления своих «чистых» рядов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});