Истоки - Ярослав Кратохвил

— Одна. Свекра ее, Тимофея, на войну берут. — Тут Беранека обдало жаром, и он заколебался. — Одна остается…

— Ну что ж! Найдет себе молодого, или ей пленного дадут.

Беранек вспыхнул.

Проезжая Крюковское, Беранек попридержал, лошадь на перекрестке и, показав Бугрову избу Арины в конце боковой улочки, сказал:

— Тимофей, ее свекор, к барину ходил, к пану полковнику. Просил…

— Ладно, поезжай!

— Хотели и ваше благородие просить…

— Кто — Арина? А сама не пришла… — засмеялся Бугров.

Обжигающая надежда стала комом в горле Беранека, и он невольно натянул вожжи. Однако Бугров приказал:

— Нет, нет, поезжай!

И опять Беранек ни на что не решился.

Но в пятницу, в предпоследний день своего пребывания в Александровском, Бугров вдруг изменил план последней прогулки и велел Беранеку везти себя опять в лес у Базарного Села.

Когда проезжали Крюковское, все жилочки у Беранека так и трепетали — но он не отважился больше ходатайствовать за Тимофея. Однако странно! — Бугров сам вспомнил об Арине.

— Что же твоя Арина? Так и не приходила просить…

Беранек, запылав, минуту молчал и лишь потом выговорил:

— Боится…

— Чего же? А может, ей старик-то и не нужен. Сколько ему? Вот ты бы скорей подошел к роли хозяина. А?

Беранек уставился на лошадиные уши, а грудь его распирали слова благодарности, которые он не осмелился высказать.

В лесу он с преувеличенной услужливостью бросился высаживать Бугрова, но тот выпрыгнул сам и, не взглянув на Беранека, сказал:

— Если хочет просить, пусть приходит. Можешь съездить за ней.

Беранек, не поняв, растерянно смотрел на покрасневшие уши и шею молодого человека и не двигался. Бугров, отошедший на несколько шагов, оглянулся, встал.

— Понял? Если твоей Арине что-то от меня нужно, пусть придет еще сегодня. Сегодня — последний день. Можешь привезти ее. Я буду там. — И он в каком-то смущении неопределенно махнул рукой на лес.

Радость Беранека вскипела, как капля воды, упавшая на раскаленную плиту. Счастливый и гордый, словно держа в руках неожиданный выигрыш, он погнал лошадь обратно в Крюковское. Теперь он боялся только, что не застанет Арины дома, но твердо решил найти ее, где бы она ни была.

Арина копала картошку в огороде. Тимофея опять не было дома, и Арина пришла в крайнее смущение, когда неожиданно появился Беранек, да еще в господской коляске. Она бросила мешок и лопату на грядке и, хотя Беранек торопил, ввела его в дом. Поняв наконец, зачем он приехал, она сначала отказалась, но потом согласилась — скорее из боязни рассердить Беранека, чем молодого барина, гневом которого Беранек пугал ее.

Неохотно села она на козлы коляски рядом с Беранеком, и тот с победоносным видом повез ее в лес.

Въехав на просеку, он торопливо набросил вожжи на ветку молодого дуба и пошел по тропинке впереди Арины, не теряя из виду лошадь. Бугрова они нашли без труда. Он смотрел на тропинку, по которой они подходили; Арина, увидев его столь внезапно, повернула было обратно. Пришлось Беранеку пройти с нею остаток дороги, так что упряжку он не мог больше видеть.

Бугров смотрел теперь куда-то в сторону — то ли на ружье свое, то ли на воду. Поверхность озерца мирно поблескивала; солнце падало на Бугрова сквозь поредевшую листву.

Беранек окликнул его:

— Ваше благородие…

— Хорошо, — промолвил Бугров, едва обернувшись. — Пусть подождет. Ты где оставил лошадь?

Беранек, подбодрив Арину взмахом руки, побежал обратно к лошади. Арина уйти не осмелилась.

Бугров заставил ее еще постоять у себя за, спиной.

— Ну, что тебе? — спросил он потом.

Арина, оказавшаяся здесь против воли и не приготовившаяся, не знала, что сказать.

— Так чего же ты хочешь?

Тут Бугров прямо взглянул на нее. Арина молчала — ведь знает же барин, зачем Беранек привез ее…

— Хочешь, чтоб старика твоего дома оставили? Да? А мужа нету?

— Нету…

— Ишь ты, молодка… а краснеет, как девица! Отчего же не хочешь ты мужа?

Она промолчала, и Володя пошутил через силу, сам покраснев при этом:

— Уж не слюбилась ли со старым-то?

Арина гневно нахмурилась, и еще ниже опустила голову.

Лес покоился в полнокровной послеполуденной тишине. В солнечных лучиках, заткавших эту тишину, мелькала бесшумно светлыми точечками мошкара. Рыба плеснула в воде. И где-то в этой тишине притаилось дыхание и биение крови в жилах.

Бугров вдруг смутился. Разом почувствовал себя слишком молодым.

— Ну?

Глаза у него мутно блеснули, покраснели уголки век.

— Ладно, посмотрим, — сказал он голосом, неприятным ему самому. — Но лучше бы отправить старика…

Он принужденно засмеялся.

— Пускай идет! А ты мужа себе найдешь. Молодого, пригожего. А?

Он видел румянец Арины, но ответа ее не дождался.

— Или… если с хозяйством тебе трудно управиться… можешь наняться в имение…

Он опять неестественно засмеялся.

— Чего не сделаешь для послушной бабочки… А? Что?

С бьющимся сердцем смотрел Бугров на ее молчащее яйцо. Бередил себя представлением о том, как под его рукой скользила по гладкому телу грубая льняная рубашка.

— Ах, да! — от собственных слов у него перехватывало дыхание. — Мы ведь тебе тогда рубашку испачкали и не отблагодарили.

Арина, удивленная таким поворотом разговора, на мгновение подняла голову.

— Следовало бы подарить тебе новую… красивую, батистовую… Что скажешь?

Пылая жаром, Бугров потянулся к ней.

— Что скажешь, а?..

Арина невольно, испуганная его движением, прижала юбку к коленям. Бугров потянул ее за подол, но сейчас же, под взглядом ее, отпустил, — отрезвляющий холодок вдруг облил его виски.

— Ну хорошо. А там, насчет этого… посмотрим.

Арина пошла было прочь, но Бугров еще окликнул ее. Она подошла; охваченный смятением, он озабоченно хмурился.

— Подержи-ка! — попросил он и поднялся, отложив ружье.

Арина, недоумевая, нагнулась, чтобы поднять ружье, и тут Бугров с силой обхватил ее. Он схватил ее так стремительно, что она, хоть и выпрямилась в ту же секунду, все-таки потеряла равновесие. В следующее мгновение оба сидели на земле.

Покрасневший Бугров злобно воскликнул:

— Что ж ты делаешь! Пугало я, что ли?

Арина закрыла глаза.

— Не троньте меня, барин…

— Да что я тебе делаю?

Слова его были раскалены добела и с трудом вырывались из горла.

— Ишь, какая… без мужа… красавица… а монашкой прикидывается…

Арина боролась, не глядя в лицо молодого человека. Она крепко стиснула зубы. От барина пахло духами. Арина отдирала от себя его пальцы и, морща лоб, все твердила:

— Барин, барин… Не надо, пожалуйста…

— Ты здорова? — грубо брякнул Бугров, но под взглядом ее сейчас же виновато поправился: — Здорова, конечно… И хороша…

Голос его обжигал страстной настойчивостью.

Арина отвернула свое, тоже уже разгоревшееся, лицо. Сквозь завесу листвы посмотрела она на любопытную тропинку, убегавшую от нее вдаль. На ухе своем и на шее она чувствовала сильное, пахнущее тонким табаком дыханье мужчины. Сердце ее колотилось — покорное, беспомощное, готовое сдаться. Она перестала бороться и закрыла глаза.

Потом, когда она уже встала, не поднимая глаз от земли, слышала только, как бьется в висках и шумит в голове кровь.

Водяная гладь отражала солнце, его отраженный свет дрожал на лице Арины. Тишина отдыхала, а Арина была пьяна от великого страха.

— Вот видишь, — засмеялся Бугров, преодолевая смущение. — Молодой барин тебе мужа заменит. Хороша ты, красавица. Таких в деревне мало. Что? Надеюсь, ты барина за это не осудишь. А понадобится тебе пленный вместо старика — дадим. И в имении работать можешь. Я скажу Юлиану Антоновичу. Прощай, красавица!

И когда Арина ушла по тихой тропинке, раскачивая широкой юбкой, Бугров растянулся навзничь на зеленой траве, закурил папиросу и долго смотрел в синее небо над греющимся под солнышком лесом. Спокойная вода метала нежно-дрожащие блики в полнокровную, умиротворенную тишину. По жилам Бугрова растекалась мягкая, теплая усталость.

Беранек, заметив на тропинке Арину, сияя, пошел ей навстречу.

— Ну, как?

Но Арина спешила и лишь коротко ответила ему что-то с сосредоточенным выражением на лице. Беранек крикнул ей вслед:

— До свиданья! Я приду вечером. Скажи Тимофею!

Позже, когда он вез Бугрова домой, Беранек рад был излить благодарность, распиравшую его; но так была она велика, что подавляла собой все слова. А Бугров, лениво откинувшись в коляске, тоже молчал и лишь мечтательно глядел на дорогу.

Дома Бугров охотно позволил высадить себя и на прощанье протянул ошеломленному Беранеку пятирублевую бумажку. В ответ на горячие изъявления благодарности он сердечно и растроганно похлопал пленного по плечу: