Время-не-ждет - Джек Лондон

Тяжело, конечно, глупым и обездоленным — их проигрыш заранее предрешен. Но чем лучше он узнавал других, тех, кто казался в выигрыше, тем чаще его брало сомнение: так ли уж велик их выигрыш? Ведь они тоже обречены на смерть и забвение, а жизнь их немногого стоит. Это грызня диких зверей между собой: сильные топчут слабых, а сильные, — как он убедился на примере Даусета, Леттона и Гугенхаммера, — отнюдь не наилучшее. Он вспоминал своих скромных товарищей по Арктике. Они-то и были глупые и обездоленные — те, кто трудится в поте лица и у кого отнимают плоды его труда, как у той старухи, которая делает вино в горах Сонома; а ведь они куда правдивее, честнее, благороднее, чем люди, которые грабят их. Выходит так, что выигрывают-то как раз жулики, предатели, мерзавцы. Но даже и они не хозяева своей судьбы, они только играют картами, которые им достались. Счастье — жестокое, безумное чудовище, держатель вселенского притона, — усмехаясь, тасует карты. Это оно подбирает крапленую колоду для шулерской игры жизни.

Здесь нет места справедливости. Беспомощных, слабых младенцев даже не спрашивают, хотят ли они участвовать в игре. Им не оставляют выбора. Счастье бросает их в жизнь, припирает к карточному столу и говорит: «Играйте, черт вас возьми, играйте!» И они, бедняги, стараются вовсю. Для одних игра кончается моторными яхтами и особняками, для других — богадельней или койкой в больнице для неимущих. Одни снова и снова ходят с той же карты и до конца дней своих делают вино в безлюдных зарослях, надеясь сколотить денег на вставную челюсть и на гроб. Другие рано выходят из игры, потому что доставшиеся им карты привели к самоубийству, к голодной смерти в лесах Севера, к длительному, тяжелому недугу. Кое-кому карты приносят королевский сан, неограниченную и незаслуженную власть; иным они сулят высокие чины, несметное богатство, другим — позор и поношение, третьим — вино и женщин.

Что до него, то ему повезло, он вытянул хорошую карту. Правда, еще неизвестно, чем это кончится. Вдруг кто-нибудь или что-нибудь испортит ему игру. Счастье, сумасшедший бог, может быть, нарочно заманивает его, роковое стечение обстоятельств — и через месяц шайка грабителей будет отплясывать воинственный танец на развалинах его финансовой империи. Сегодня же он может попасть под трамвай или с какого-нибудь здания свалится вывеска и размозжит ему голову. А вечно подстерегающие нас болезни — одна из самых коварных прихотей Счастья? Кто знает? Микроб трупного яда или один из тысяч других микробов нападет на него и погубит. Вот доктор Баском, Ли Баском, который только на прошлой неделе стоял рядом с ним, болтал, смеялся, — воплощение молодости, здоровья, жизненной силы, — и вот в три дня его скрутило: воспаление легких, ревматизм сердца и невесть что еще. И как он мучился перед смертью! Крики его были слышны за целый квартал. Ужасно! Харниш и сейчас не мог вспомнить об этом без дрожи. Когда придет его черед? Кто знает! Что ж, покамест остается только разыгрывать карты, которые у него на руках, карт этих три: драка, месть и коктейли. А Счастье смотрит на его игру и скалит зубы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Однажды, под вечер воскресного дня, Харниш очутился за Оклендом, в Пиедмонтских горах. По обыкновению он ехал в большом автомобиле; но на этот раз машина принадлежала не ему, а Бешеному Чарли, баловню судьбы, который приехал в Штаты прокутить остатки седьмого состояния, добытого из недр промерзшей арктической почвы. Мотать деньги он умел, как никто, и его последнее, седьмое, состояние уже постигла участь шести предыдущих. Это он. Бешеный Чарли, в год основания Доусона извел море шампанского по пятидесяти долларов за бутылку; это он, когда в его мешочке с золотом уже видно было дно, скупил все имевшиеся в продаже яйца — сто десять дюжин, по двадцать четыре доллара за дюжину, — в пику своей вероломной возлюбленной; и он же заказывал для себя экстренные поезда и, щедро оплачивая дополнительную скорость, побивал все рекорды на дистанции между Сан-Франциско и Нью-Йорком. И вот он снова явился — «черт везучий», как называл его Харниш, — и с тем же безрассудством, что и встарь, сорил деньгами.

Компания в машине подобралась дружная, и они очень весело провели день, катаясь вдоль побережья от Сан-Франциско через Сан-Хосе до Окленда; два раза их уже задерживали за превышение дозволенной скорости, а когда это случилось в третий раз, близ Хэйуордса, они увезли констебля с собой в машине. Опасаясь, что полиция передала по телефону приказ задержать их, они, свернув с шоссе, поехали в Окленд кружным путем и, хохоча во все горло, обсуждали между собой: куда же девать злополучного блюстителя порядка?

— Через десять минут мы выедем к БлэрПарку, — сказал один из гостей Чарли. — Вон, гляди, Бешеный, — видишь, дорога идет наперерез? Там, правда, много ворот, но она приведет нас задами в Беркли. Оттуда мы можем вернуться в Окленд с другой стороны, переправиться пароходом, а машину шофер ночью пригонит обратно.

Но Чарли не видел никаких причин, почему ему нельзя въехать в Окленд через Блэр-Парк, и машина помчалась прямо вперед. В следующую минуту за поворотом показалась дорога, на которую Чарли не пожелал сворачивать. Молодая женщина, верхом на гнедой лошади, наклонившись с седла, закрывала за собой ворота, Харнишу почудилось что-то знакомое в облике всадницы. Еще через минуту она выпрямилась, подняла лошадь в галоп и ускакала. Харнишу видна была только ее спина, но по движению, каким она выпрямилась в седле он тотчас узнал Дид Мэсон и вспомнил слова Моррисона о том, что она держит верховую лошадь. Как хорошо, что Дид Мэсон не видела его в этой бесшабашной компании, было первой мыслью Харниша; но Чарли вскочил на ноги и, держась одной рукой за спинку переднего сиденья, другой стал усиленно размахивать, пытаясь привлечь внимание молодой женщины. Он уже вытянул губы для хорошо знакомого Харнишу пронзительного свиста, которым Бешеный издавна славился, однако Харниш, толкнув его под колено и энергично двинув плечом, водворил ошеломленного Чарли на место.

— Т-ты… т-ты знаешь эту даму? — заикаясь, проговорил Чарли.

— Знаю, — ответил Харниш. — И, пожалуйста, не шуми.

— Ну что ж, поздравляю. Она просто милашка. А верхом-то как ездит!

Высокие деревья заслонили всадницу, и Чарли опять с увлечением занялся вопросом, что делать с констеблем, а Харниш, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, все еще видел Дид Мэсон скачущей по проселочной дороге. Чарли сказал правду: ездить она, бесспорно, умеет. В мужском седле, а посадка безупречная. Умница Дид! Это хорошо, что у нее хватает смелости ездить верхом — единственно разумным и естественным способом. Голова у нее крепко сидит на плечах, ничего не скажешь.