Новая любовь Розамунды - Бертрис Смолл

— Я вас не понимаю, маэстро! — сделала удивленное лицо Розамунда, хотя сразу догадалась, о чем идет речь. Патрик был прав. Художник уполномочен говорить от лица дожа.

Итальянец протянул руку и провел пальцем по щеке Розамунды:

— Может быть, и так. По крайней мере, будь я вашим любовником, я не стал бы говорить с вами о чем-то другом, кроме того, как нам лучше ублажить друг друга. Но ваша обида больно ранит меня, мадонна. — Венецианец протянул Розамунде все свои рисунки. — Оставьте их себе в память о Сан-Лоренцо! Или уничтожьте, если они так вас смущают.

— У меня не поднимется рука уничтожить ваши работы, маэстро. Это было бы настоящим кощунством. Однако мне придется спрятать их подальше от своих впечатлительных дочерей, — ответила Розамунда, смягчившись.

— Так у вас есть bambini! — удивился маэстро. — Ваше лицо нисколько не обезобразили беременности и роды. И сколько у вас детей?

— Трое, — ответила Розамунда.

— Они от лорда Лесли?

— Это дети от моего последнего мужа, — с улыбой пояснила Розамунда. — А у вас есть дети, маэстро?

— Из тех, о ком мне известно, — по меньшей мере пятнадцать, — ответил итальянец равнодушным тоном. — Иногда сами матери не уверены, кто их отец, или злятся на меня и не хотят, чтобы я знал, или в некоторых случаях стараются скрыть это от мужей. У меня есть десять сыновей, но ни одному из них не достался талант живописца, к великой моей печали. Однако у меня есть одна дочь, и она наверняка прославилась бы, если бы не пол. В Венеции женщина может стать хозяйкой лавки, куртизанкой, монахиней, женой и матерью — но только не художницей.

— Какая жалость! — искренне посочувствовала Розамунда. — Особенно если у вашей дочери есть талант, а вы, судя по всему, в этом не сомневаетесь.

— В дверь негромко постучали, и в мастерскую заглянул слуга художника, Карло.

— Маэстро, лорд Лесли желает вас видеть, — сообщил он.

— Пригласи его сюда! — приказал художник.

— Вы захотите побеседовать с лордом Лесли наедине, — негромко проговорила Розамунда, собирая подаренные ей наброски. — И я вас покидаю.

— Стало быть, вы знаете, — недоуменно заметил итальянец.

— Я ничего не знаю, маэстро. Вам следует помнить о том, что я англичанка, а Патрик — шотландец. Лучше нам от этого не отступать. — Розамунда плавной походкой двинулась к выходу и, увидев Патрика, улыбнулась ему. — Я буду ждать вас, милорд.

Патрик плотно затворил дверь и произнес звучным низким голосом:

— Добрый день, Паоло Лоредано. Наверное, нам есть о чем поговорить?

— Присаживайтесь, милорд, и выпейте вина, — гостеприимно предложил хозяин, наполнив еще один кубок, и расположился за столом напротив. — Вы уже успели догадаться, что я прибыл сюда в качестве доверенного лица моего дожа. Ни вам, ни мне нет смысла продолжать глупое притворство. Чего хочет от Венеции Шотландия?

— Значит, вы не такой дурак, каким кажетесь, — заметил Патрик.

— Нет, я не дурак! — расхохотался Паоло Лоредано. — Но я получаю массу преимуществ, притворяясь дураком.

Граф кивнул в знак согласия.

— Его святейшество папа римский поставил моего повелителя короля Якова в весьма неловкое положение, — начал Патрик.

— Но папа Юлий Третий всегда благоволил к вашему повелителю! — возразил Лоредано.

— Да, это так, но теперь он требует от моего хозяина невозможного, — продолжал граф. — Шотландия с Англией никогда не были дружными соседями, и это отлично известно. Король Яков взял в жены английскую принцессу в надежде укрепить мир между нашими странами. Мир принес Шотландии процветание, а процветание всегда идет на пользу народу. Яков Стюарт — хороший король, умный и рачительный хозяин, и подданные питают к нему искреннюю любовь. Он глубоко набожный человек и почитает Святую церковь. Но прежде всего Яков Стюарт — человек долга и чести. Пока на английском троне сидел его тесть, между нашими странами не возникало никаких недоразумений. Однако теперь на трон взошел его шурин, Генрих Восьмой, и все изменилось. Он молод и честолюбив и завидует прочному положению своего зятя, мечтая лишь о том, как бы стать самым влиятельным монархом в Европе. Он вбил себе в голову, что король Яков, благодаря своей дружбе с папой, стоит у него на пути.

В прошлом году папа объединился с Францией против Венеции. Но теперь, по наущению короля Генриха, готов выступить против Франции заодно с Венецией и другими странами и потребовал, чтобы к их союзу присоединился и мой хозяин.

— Он чертовски умен, этот король Генрих, — вполголоса заметил Лоредано.

— Он играет не по правилам, — возразил граф. — Англия знает о том, что Шотландия — старый и преданный союзник Франции. Мой король не может разорвать этот союз без особой на то причины, а причины у него нет. Подстрекаемый Англией, папа настаивает на том, чтобы Шотландия присоединилась к его «Священной лиге». Мы не можем так поступить.

— А при чем здесь Венеция? — спросил художник.

— Мой хозяин хотел бы ослабить союз, чтобы у папы появились более серьезные проблемы, чем разногласия с Шотландией. Он отправил меня с приказом вступить в переговоры с представителями Венеции и Священной Римской империи. Честно говоря, — продолжал Патрик, — я не очень-то верю в успех этого плана. Но король Яков считает своим долгом предпринять все возможное, чтобы избежать войны. А наш отказ от вступления в «Священную лигу» наверняка послужит поводом к войне между Шотландией и Англией. Король Генрих получит долгожданный повод, чтобы начать вторжение в Шотландию, и объявит нас предателями всего христианского мира. Война еще никому не приносила выгоды, и я уверен, что вы понимаете это, маэстро Лоредано. Венеция накопила свои богатства благодаря торговле. На востоке Оттоманская империя постоянно грозит вам войной. Если вы позволите втянуть себя в военные действия против Франции и пошлете туда свои войска, разве это не сделает вас беззащитными против турок?

Паоло Лоредано усмехнулся:

— Ваш король знал, кого посылать на переговоры, милорд, и ваши доводы кажутся мне логичными и разумными. Однако дож твердо решил, что в данном вопросе останется на стороне папы Юлия.

— Разве вы не могли бы просто сохранить нейтралитет? — резонно спросил граф. — Разве вы не могли бы сослаться на угрозу со стороны Оттоманской империи и пообещать не выступать ни на чьей стороне?

— Это было бы самым разумным для нашей республики, но дож никогда на такое не пойдет, — ответил решительным тоном венецианец. — Он считает, что если на нас нападут турки, то «Священная лига» придет к нам на помощь. Тогда как я, если уж на то пошло, не представляю себе, чтобы английский король, или испанский, или хотя бы император стали бы посылать своих солдат сражаться за Венецию. Но я не дож и почти не имею на него влияния. Он совсем одряхлел, и иной раз, когда я его вижу, мне кажется, что он вообще с трудом меня узнает. Я не более чем посланник, уполномоченный выслушать вас и передать ваши предложения своему господину. Но я заранее могу сказать, милорд, что ваша миссия обречена на неудачу. Мне очень жаль.