Гибель и воскрешение разведчика - Владимир Карпов

– Э! За хорошего разведчика Гулиев на все согласен!..

Втроем они еле втиснулись в тесную подсобку. Гулиев расстелил командирскую бурку, достал консервы, хлеб. У него нашелся даже рог, отделанный потемневшим серебром.

– Отец подарил, когда на фронт провожал, – объявил Гулиев. – Здесь написано: «Войну убивают войной, кровь смывают кровью, зло вернется к тому, кто его сотворил!»

Он достал ящичек, без колебаний вскрыл бутылку, даже не взглянув на красивую наклейку, вылил вино в рог и запел грустную песню. Пел Гулиев тихо, полузакрыв глаза и раскачиваясь из стороны в сторону. Василий и Женя, хотя и не понимали слов, сразу покорились мелодии. Она не вызывала слез, не подавляла, а как бы очищала сердце от тяжести, заставляла расправить плечи, ощутить в себе силу. От Женькиной мелкой хитрости не осталось и следа. Все трое – и Женька, и Василий, и, конечно, Гулиев – ощутили себя участниками старинного ритуала и целиком были захвачены его торжественностью. Емкий рог несколько раз обошел их небольшой круг. Василий, почувствовав облегчение, попросил Гулиева:

– Спой, пожалуйста, еще. Спой, дорогой Гулиев. Песни твоего народа целительнее вина.

* * *

В предвидении наступления фашистов советские полки и дивизии, оборонявшиеся на Курской дуге, пополнялись до штатной численности.

В полк Караваева очередное пополнение прибыло рано утром. От станции выгрузки бойцы шли пешком всю ночь и вымотались изрядно. Когда построили их в две шеренги на дне оврага, картина была не очень красивой. Шеренги выпячивались и западали, поднимались вверх и проваливались вниз, повторяя неровности рельефа местности. В пополнении преобладали молодые, только что призванные, в не обмятых еще шинелях и не разношенных ботинках, казавшихся огромными и тяжелыми, как утюги. Но были здесь и выписанные из госпиталей фронтовики в ладно сидевшем, хотя и поношенном обмундировании, невесть как и когда добытых яловых сапогах.

Распределять пополнение вышел майор Колокольцев. Начальники служб и командиры специальных подразделений прохаживались вдоль строя, искали нужных им людей.

– Плотники, кузнецы, строители есть? – громогласно вопрошал полковой инженер Биркин и записывал фамилии откликнувшихся.

– Радисты, телефонисты! – взывал начальник связи капитан Морейко.

– Боги войны имеются? – басил артиллерист Богданов.

Каждому хотелось заполучить готового, на худой конец – почти готового специалиста. Но существовала определенная последовательность в распределении вновь прибывших. И Колокольцев сразу водворил порядок:

– Кончайте базар! Незачем зря время тратить!

Первым имел право подбирать себе людей капитан Люленков. Он появился перед строем в сопровождении Ромашкина, ухарски сдвинув пилотку на правый висок. Зычно скомандовал:

– Кто хочет в разведку, три шага вперед!

Строй не шелохнулся.

– Наверное, вас не расслышали или не поняли, – тихо сказал капитану удивленный Ромашкин.

Люленков не в первый раз имел дело с пополнением. С ехидцей ответил Ромашкину:

– Они поняли все. Это, знаешь, не в кино. – И, вновь обращаясь к прибывшим, заговорил тоном искусителя: – В разведке особый паек, сто граммов зимой и летом.

– И девять граммов свинца без очереди, – откликнулся кто-то в строю.

– Ну, те граммы на войне любой получить может. А в разведке служба интересная, особо почетная.

Бойцы стояли, потупясь, никто не хотел встретиться взглядом с капитаном.

– Неужели все прибывшие – трусы? – обозлился Ромашкин.

– Погоди, не горячись, – остановил его Люленков.

– А при чем здесь трусость? – громко и обиженно спросил из строя высокий боец с густыми русыми бровями и строгим длинным лицом.

– Как при чем? Боитесь идти в разведку, – продолжал горячиться Ромашкин.

– Боимся, – подтвердил высокий боец. – Но не из трусости.

– Как же это вас понимать?

– А так и понимайте. Товарищ капитан правильно говорит: разведка – служба особая. Не каждый в себе чувствует такое, что надо для разведки, вот и опасаемся. А ты сразу нас – в трусы. Нехорошо, товарищ старший лейтенант.

Ромашкин смутился. Действительно, неловко получилось, обидел сразу всех, не подумав, брякнул.

– Ну, ладно, – примирительно сказал Люленков, – вот вы сами пойдете служить в разведку?

– Если надо, пойду.

– Надо.

– Значит, пойду.

– Фамилия?

– Севостьянов Захар.

– Запиши, Ромашкин. Кто еще хочет? Имейте в виду, товарищи, разведка – единственная служба в армии, куда идут по желанию.

– А хиба ж нихто не пожелае, тоди разведки не буде? Услепую воювати чи як? – звонко спросил голубоглазый, чернобровый, черноусый украинец.

– Ну, тогда приказом назначат. Без разведки еще никто не воевал. Однако лучше, когда человек идет по собственному желанию. Почему бы вам, например, не пойти? – спросил его капитан.

– Та я вроде того хлопца: не знаю, чи е у мени потрибные качества, чи немае.

– Ты парень здоровый, веселый – нам такие как раз и нужны. Подучим, будешь лихим разведчиком. Кстати, в разведвзводе служит твой земляк Шовкопляс, – сказал Люленков.

– Ну, тоди зачисляйте. Зовут Миколой, фамилие Цимбалюк.

– Товарищ капитан, и со мной поговорите! Может, я сгожусь, – попросил щуплый паренек с веснушчатым озорным лицом. Он улыбался, обнажая мелкие зубы.

– Фамилия? – спросил Люленков.

– Пряхин Кузя.

В строю засмеялись. Пряхин не растерялся, тут же дал насмешникам отпор:

– Ржать нечего. Меня Кузьмой зовут, а сокращенно, значит, Кузя.

Капитан оценивающе рассматривал Пряхина.

– Откуда родом? Чем занимался до призыва?

– Из-под Рязани. Колхозник деревенский… Не подведу… – И смутился: то ли потому, что не к месту вставил слово «деревенский», то ли из-за непривычной похвальбы – «не подведу».

– Слабоват. С фрицами в рукопашной не справишься, – сказал капитан.

– Я поэтому и не вылез вперед, а в разведку хотелось бы.

– Ромашкин, как думаешь?

– Пусть подрастет. Мне ждать некогда, завтра на задание идем.

Молодой солдатик виновато отступил в глубь строя. Василию стало жаль его. Но что поделаешь, в разведке нужна сила.

Обойдя весь строй, Люленков выбрал только троих: Севостьянова, Цимбалюка да крепыша Хамидуллина. Этот уже был обстрелян, воевал до ранения в Сталинграде.

Ромашкин привел отобранных в новое жилье разведчиков – сарай в лесу. Они остановились у двери, не зная, куда положить свои вещички.

– Проходите к столу, ребята, – подбодрил их Ромашкин. – Жмаченко, ну-ка, накорми хлопцев. А вы садитесь, чувствуйте себя, как дома.

Разведчики поднялись с сена, расстеленного на полу, разглядывали новичков.

– Ты прямо запорижский казак, – сказал Пролеткин усатому украинцу.

– А я и е запорижский казак. Мои диды булы настоящи запорижски казаки. Тильки я верхом на тракторе козаковал.

– Значит, дед – казак, отец твой – сын казачий, а ты – хвост собачий, – вставил Голощапов.

Цимбалюк укоризненно посмотрел на него.

– А ще разведчик! Такий некультурный – незнакомому человеку глупи слова говоришь.

Товарищи не осудили Голощапова, даже посмеялись малость. Цимбалюка не поддержал никто. Язвительный и немного вредный Голощапов не раз был проверен в деле, а этот еще не известно, на что способен.

– Гуртуйся до мэнэ, земляк, – позвал Шовкопляс, – мы с тобой побалакаем.

– Комбайнер был, тракторист прибавился – можно хохляцкий колхоз создавать, – подначивал Саша Пролеткин.

– Точно! – согласился Шовкопляс. – Мы и тэбэ примем. Жирафов та бегемотив разводить будешь.

– А ты, паря, откуда? – спросил Рогатин другого новичка.

– Я с Кубани, – с готовностью отозвался Севостьянов и чуть замялся. – Профессия у меня не шибко боевая – пекарь. Но силенка есть. До механизации тесто вручную месил. За смену, бывало, не одну тонну перекидаешь. – Севостьянов уперся локтем в стол, предложил: – Давай, кто хочет испробовать?

Первым подошел Саша Пролеткин. Пекарь, даже не взглянув на него, свалил Сашину руку, будто пустой рукав. Следующей жертвой был Жук. Севостьянов по очереди, не напрягаясь, положил всех. Устоял лишь Иван Рогатин, но пекаря, как ни старался, одолеть не смог.

– Вот чертушка! – восхищался Пролеткин. – Вот это токарь-пекарь!

– Гвозди есть? – спросил Севостьянов.

– Найдем, – пообещал Саша.

Он снял со стены автомат и, раскачав гвоздь, дернул его, но неудачно. Покачал еще и наконец вытянул.

Севостьянов осмотрел этот большой старый гвоздь, попросил Шовкопляса, сидевшего у дверей:

– Дай-ка, друг, полешко или палку.

Потом он поставил гвоздь острием на стол, накрыл шляпку полешком, пояснил:

– Чтоб руку не повредить…

И не успели разведчики опомниться, как Захар несколькими ударами вогнал гвоздь кулаком в стол почти до самой шляпки.

Все одобрительно загудели, а Севостьянов скромно объявил:

– Это полдела. Теперь надо его вытянуть.