Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Карета пронеслась по замощенной главной улице городка и остановилась возле постоялого двора. Выбежавший навстречу хозяин увидел высокого молодого мужчину, который вынес из кареты красивую, нарядно одетую даму и потребовал лучшую комнату для больной. Дама была без чувств, и лицо мужчины выражало крайнюю обеспокоенность. Хозяин принял его за мужа дамы и указал дорогу, заметив, что из кареты появился еще один постоялец: почтенного вида старик небольшого роста. Очевидно, это был отец дамы, ибо его лицо выражало такую же обеспокоенность, как и лицо молодого человека. Однако вскоре выяснилось, что старик-то как раз и оказался мужем, а молодой человек – всего лишь кузеном заболевшей дамы. Последний справился у хозяина, где живет местный доктор, и кинулся за ним со всех ног, а вскоре они появились вместе, причем доктор поспешно подошел к больной. Супруг дамы пожелал присутствовать при осмотре, ну а любопытный хозяин припал к известной только ему щелочке между панелями, так что мог слышать и видеть все происходящее.

Из-за ширмы, где стояла кровать дамы, доктор вышел с нахмуренным лбом и поджатыми губами. «Плохо дело!» – подумал хозяин, и тон доктора подтвердил его опасения.

– Дела у нашей больной не очень хороши. У нее... э-э... delirium tremens[61].

Старый муж, услышав о таком диагнозе, чуть не упал со стула и не сразу смог пробормотать:

– Белая горячка?! Слава богу, что не черная оспа!

– Слава богу! – с жаром отозвался кузен.

Доктор же насторожился:

– Вы не чужды латыни?

– В некоторой степени, – сухо отозвался старик. – Но медицинская латынь – не мой конек. Поэтому я вам вполне доверяю.

Надо полагать, латынь доктора тоже была небезупречна, потому что трактирщик заметил, как старик и кузен дамы обменялись понимающими взглядами.

– Они вам скажут по-латыни, что ваша дочь больна, – буркнул старик, как пишут в пьесах, «в сторону».

Затем трактирщик услыхал:

– Позвольте, сударь, я чего-то не понял... Значит, эта дама – все-таки ваша дочь?

– Эта дама – моя жена. А это – Мольер[62], – рассердился старик.

Доктор вернулся к рассуждениям, из коих можно было понять, что болезнь дамы (та самая delirium tremens) проистекает от дорожной усталости и угнетенного душевного состояния...

– ...и беременности, – подсказал супруг, и доктор едва не выронил свою слуховую трубку.

– Ах, да она еще и беременна? Поздравляю вас, друг мой, поздравляю! – проговорил он с жаром. – Ну, коли госпожа беременна, так и говорить не о чем! Успокоится ее нервическая усталость – излечится и болезнь.

– Очевидно, понадобятся какие-то лекарства?.. – осведомился супруг.

– Я принесу их позже. Они не столь необходимы, как спокойный сон. Я рекомендовал бы оставить госпожу одну. Нет, конечно, ей нужен присмотр, однако меня призывают дела... прочие больные... Я хотел бы знать только одно: кто из вас особенно крепко любит госпожу? – Врач пристально воззрился на оторопевших от такой прямоты мужчин.

– Я нахожу ваш вопрос оскорбительным, сударь! – заявил наконец кузен. – Конечно же, родственные чувства гораздо сильнее чувств супружеских...

– Позвольте! – воскликнул муж дамы. – Но ведь брак освящен церковью, а это означает связь любви земной и небесной.

– Всякий брак может быть расторгнут, в то время как узы крови нерасторжимы, – возразил молодой человек.

– Сказано в Писании: «Остави отца и мать свою и прилепися к нему», то есть к супругу, – заметил не без ехидства старик.

– Я вот к чему спрашиваю, господа, – пояснил врач. – Лучшим способом лечения delirium tremens является мысленное воздействие на больного. Action in distans[63], – уточнил он. – Поэтому я предлагаю, чтобы один из вас, чьи чувства менее горячи, остался с дамой, а другой, кто любит ее особенно сильно, отправился бы до вечера прогуляться по окрестностям, всем существом своим желая ей скорейшего выздоровления. Решайте, кому быть сиделкою, а кому истинным врачевателем.

– Вон вы как повернули, – пробормотал кузен. – Ну, коли так... разумеется, сударь, вы – супруг, ваши чувства – глубже, а значит...

– Значит, вам и осуществлять action in distans, – подхватил врач, беря упомянутого супруга под руку и настойчиво увлекая его за дверь. – Заодно обсудим вопрос о моем гонораре.

Супруг хотел воротиться за цилиндром, однако кузен оказался проворнее и нахлобучил на него головной убор уже в дверях, которые тут же запер, надо полагать, чтобы никто не помешал отдыху больной.

Убедившись, что кареты врача и супруга отъехали, молодой человек потрогал свою голову, грудь, руки («У него жар! Он тоже заразился!» – испугался трактирщик) и пробормотал:

– Нет, он ошибся, этот доктор. Все-таки чувства кузена к своей кузине очень горячи. Иногда просто обжигающе горячи!

С этими словами он прошел за ширму, по пути расстегивая штаны, на которых обозначилась такая выпуклость, что трактирщик вытаращил глаза...

«Однако!» – сказал он себе, и в то же мгновение из-за ширмы донеслись смех, чмоканье и ожесточенный скрип старой кровати. О мужчине и женщине, встретившихся в уединенном месте, никто не подумает, что они читают «Отче наш». А потому трактирщик подумал только, что одним рогоносцем в мире стало больше.

* * *

Тем временем коварно обманутый супруг, выехав за пределы города, отпустил карету и некоторое время шел пешком по берегу Бурны.

Наконец господин де Мон дошел до парома. Это было весьма оригинальное сооружение! На высоте ста футов над Бурной с одного берега на другой был перекинут толстый канат, и путники переправлялись через реку в круглом деревянном ящике, в котором имелись две дыры, в них и был продернут канат; а более тонкой веревкой пассажиры перетягивали ящик с одного берега на другой.

Старик оказался по-молодому храбр и, забравшись в ящик, бестрепетно переправился на другой берег. Здесь он посетил уютный ресторанчик, где в очаге жарко пылали обрезки лоз (в феврале как раз подрезали виноградники). Старик насладился ужином из прекрасных форелей, но вскоре хозяин с поклоном пригласил старого господина проследовать за собою и провел его в дальнюю комнату, убранную богато и элегантно, где его встретила дама, одетая очень изысканно. Черная кисея, прикрывавшая на манер чадры нижнюю часть ее лица, казалась необходимой принадлежностью ее туалета.

– Маркиза... – проговорил старик, склоняясь к руке дамы с тем изяществом и щегольством, которыми отличались лишь придворные последней французской королевы. – Я бесконечно счастлив видеть вас снова.

– Вы запоздали на час, однако я решила дать вам время пообедать: вы выглядели усталым, – участливо сказала дама.