Сборник — Финт хвостом - А.Р. Морлен

ее ударят. Она ожидала грандиозного скандала, уже изготовилась к нему. Реакция Скотта была последнее, что она предвидела.

— Ты ведь не собираешься меня бросить, правда? — спросил он и в голосе его слышался детский страх быть покинутым

Нина сразу не ответила. Собирается или нет? Она вдруг сообразила, что этот выбор у нее всегда был. Ей не обязательно было мириться с тем, что ей не нравилось. У леди Сиделл такого выбора, наверное, не было. У Нины есть доход, пусть маленький, но она ведь не совершенно зависима. Она просто привыкла к определенному уровню жизни, вот и все.

— Думаю, нам удастся разобраться в нашей жизни, — наконец ответила она.

Дождь шел всю ночь, но в доме было душно. Нина распахнула окна спальни, и на подоконнике начала лужами собираться вода. Скотт пожаловался. Нина сказала, что подотрет воду утром. Он промолчал. Она решила заняться с ним любовью, а потом позволила ему лежать, прижавшись к ней всем телом.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Я так тебя люблю.

Она погладила его волосы. Начала дремать.

Что-то выдернуло ее из сна. В темноте под звук дождя, настойчиво барабанящего в ночи, под запах дождя, проникающего в комнату, Нина увидела темный силуэт на постели. Испугалась она лишь на мгновение. Темный силуэт потянулся и медленно пошел на нее. Такая длинная, такая гибкая. Тут Нина услышала, как она мурлычет. Нина притянула к себе кошку, прижала ее влажный мех к голой груди, вдохнула ее мускусный запах. Животное продолжало восторженно мурчать, обмякнув от наслаждения у нее на руках.

Проснулся Скотт, включил лампу, поглядел на нее. Нина зарылась лицом в черную шубку. Это была огромная кошка. «Я ее не знаю, — подумал он. — Я совсем ее не знаю». Он чувствовал, что она, как кошка, может оттолкнуться от него, одним прыжком взлететь на подоконник и исчезнуть через окно во влажную тьму, переворачивая, сокрушая все на своем пути. Она повернула голову и улыбнулась ему.

— Вот она, моя кошка!

— Это та самая, — с отвращением сказал Скотт. — Та, что меня расцарапала.

— Знаю. Ты ее вышвырнул, но она вернулась.

Нина поцеловала кошку в лоб.

— У нее, наверное, есть хозяева. — Скотт рискнул натянуто усмехнуться. — Она такая ухоженная. Ты не можешь просто... оставить ее у себя.

Нина рассмеялась.

— Конечно, не могу. Никто не может владеть кошкой. Но она останется со мной. Я знаю, что останется.

Скотт поглядел на грязные отпечатки мокрых лап на бледно-голубом покрывале. Он не сказал ничего. Как будто что-то вошло в дом, что-то большее, чем кошка.

— Она останется со мной потому, что сама этого хочет, — очень тихо продолжала Нина. — И это единственная причина, почему два существа должны или могут оставаться вместе.

Скотт испытал укол паники.

— А мы можем?

Несколько мгновений Нина просто смотрела на него, поглаживая кошку за ушами, потом кивнула.

— Думаю, да. Поспи,

Кошка свернулась подле нее, и со временем Нина наклонилась над Скоттом и выключила лампу. Тьму заполнило сочное урчание.

Нина думала о полянке в парке Элвуд Грэндж, о памятнике, о тени давно умершей женщины на фоне камня. Лишился ли обелиск теперь своего покровителя? Может быть, стоит съездить и посмотреть? Но, наверное, это будет неуважением по отношению к распускающейся в ней силе. Как бы то ни было, глупая мысль. Каменная кошка все еще сидит на камне, смотрит вдаль на заброшенную тропинку. Статуя еще там, но духа в ней уже нет. Дух ушел искать себе другой очаг. И нашел его.

Люси Тейлор — В СТЕНЕ

Как раз на двадцать вторую годовщину своего заключения в госпитале Данлоп-Хауз на Каррик-Гленн-роуд в Глазго Плюш проснулась посреди ночи от какого-то странного звука — кто-то тихонько мяукал, и звук исходил от стены. Как будто этот «кто-то» был там замурован.

Сначала она подумала, что это плачет младенец, и на мгновение ей показалось, что ее сердце вот-вот остановится.

Она лежала, зачарованная этим звуком, который терзал ее сердце, переполненное виной, пронзительным укором, таким же острым, как обломок кости.

— Прости меня, — прошептала она, мысленно умоляя, чтобы это Колин звала ее из темноты.

Но нет, это был не ребенок. Кот...

...в стене.

Это всего лишь сон, решила она. Сон или слуховая галлюцинация, хотя за все время, проведенное в больнице, Плюш — в отличие от других пациенток — ни разу не слышала потусторонние голоса или нездешнюю музыку, воспевающую самоубийства и изуверства, хвалебную песню жестокости. Ее безумие, которое у нее не отняли более чем за двадцать лет бессмысленного заключения, было иного характера.

Звук никак не умолкал. Когда Плюш поняла, что это надолго, она выбралась из кровати и на цыпочках подошла к единственному окну, что выходило на улицу. Двигаться по ночам тихо — это была привычка, приобретенная за годы, когда Плюш делила комнату с чутко спящей Джеральдин. Месяц назад у Джеральдин случился инсульт, поэтому Плюш перевели в отдельную комнату в северном крыле. Она отодвинула занавеску и, собравшись с духом, выглянула между прутьев изящной железной решетки в стиле рококо — лоза, замысловато завивающаяся спиралями и кольцами, — которая больше напоминала чей-то художественный каприз, нежели средство, удерживающее в заключении обитателей Данлоп-Хауза.

В этот час на узкой и извилистой Каррик-Гленн-роуд было абсолютно тихо и почти пусто. Мусор шуршал по мостовой, подгоняемый ветром. Из лесбийского джаз-клуба на другой стороне улицы вышла парочка затянутых в кожу женщин с панковскими прическами и ярко накрашенными губами. Они шли в обнимку, пьяно спотыкаясь.

Плюш внимательно осмотрела все потрескавшиеся двери и карниз, каждую голую ветку костлявого вяза возле кафе «на вынос» чуть дальше по улице.

Кота нигде не было.

Однако звуки кошачьих стенаний не затихали, и Плюш так и не сумела убедить себя в том, что эти вопли исходят с улицы.

Приглушенное кирпичами, но все-таки безошибочно узнаваемое надрывное мяуканье исходило именно из стены за кроватью.

Стараясь не шуметь по давней привычке, Плюш отодвинула кровать от стены, опустилась на четвереньки и осмотрела стену вдоль плинтусов, ища щель или нишу, в которой мог бы спрятаться кот.

Но там не было ни укромного уголка, ни достаточно вместительной щели. Там не было места даже для мыши, и уж тем более — для кота.

Но вопли по-прежнему не стихали.

Плюш вдруг поняла, что она тоже плачет от отчаяния и беспомощности. Эти крики напомнили ей о том, что она так хотела забыть — что она тоже узница. В каком бы отчаянном положении ни было животное там, в стене, Плюш не смогла бы помочь несчастному созданию — как не смогла бы освободиться сама.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});