Загадки Петербурга I. Умышленный город - Елена Игнатова

К следствию по делу Каракозова было привлечено более двух тысяч человек, подозреваемых в революционной деятельности. Выяснилось, что Каракозов — член тайного общества, организованного в 1863 году в Москве Н. А. Ишутиным (двоюродным братом Каракозова). Об ишутинцах стоит сказать несколько слов, так как это общество в значительной мере отражало умонастроение революционной молодежи. Их деятельность на первый взгляд не вызывала подозрений. Они организовали «Общества взаимного вспомоществования», открыли переплетные и швейные мастерские на кооперативных началах, собирались открыть железоделательный завод в Калужской губернии. Что бы им, болеющим за интересы крестьянства, не попробовать наладить производство железа, столь нужного в мужицком хозяйстве? Но они хотели осчастливить народ сразу и навсегда, а не постепенно и по мелочам.

Целью тайного общества ишутинцев была подготовка крестьянской революции, пропаганда социализма. При этом: «…следствие установило, что ни единства мнений, ни четкой организации, ни серьезных дел у ишутинцев не было…» Присяжный поверенный Д. В. Стасов, человек левых убеждений, защищавший Ишутина на суде, писал: «В числе разговоров и мудрых предположений было такое: „Заставить“ или „просить“ правительство ввести социализм». На суде некоторые подсудимые говорили, что «для введения социализма они хотели перевести некоторые книжки»… Но были предположения весьма крайние: «В случае необходимости истребить всю царскую фамилию по очереди» (Ф. Лурье. «Нечаевщина. Народная расправа»).

Тайное общество состояло из «Организации» и ее центра «Ада». Каракозов входил и в «Организацию», и в «Ад». Накануне покушения на Александра II он распространил рукописную прокламацию «Друзьям-рабочим», в которой призывал народ к революции и установлению социалистического строя после цареубийства. Но крестьянин Комиссаров, оказавшийся рядом с Каракозовым в толпе, ударил его по руке в момент выстрела, и Александр II был спасен. Его вопрос Каракозову: «Ты поляк?» — показывает, что царь еще не осознавал новой политической реальности, вызвавшей этот выстрел. Охотиться за ним, устраивать покушения будут не польские революционеры (традиционные враги самодержавия), а русские террористы.

А пока столица ликует, что император невредим, и его спаситель Комиссаров — герой дня. Потрясенный Александр II говорит: «Да, Бог спас… Единственное утешение то, что жизнь наша в Его руках. Если я еще России нужен, то я не умру. А если я более не нужен, то да будет Его святая воля». Верховный уголовный суд приговорил Каракозова к повешению, восьмерых ишутинцев — к каторге, девятерых — к ссылке в Сибирь. 3 сентября 1866 года Каракозов был казнен на Смоленском поле. Народу там собралось множество, ведь в Петербурге публичная казнь — невиданное зрелище. К несчастью, она окажется не последней.

Борьба революционеров с правительством развивалась по законам трагедии, шаг за шагом приближаясь к кровавой развязке. Каждая из сторон стремилась ответить на удар другой сильнейшим ударом. Как и полагается в трагедии, среди ее героев были жертвы, злодеи, мученики — не было только победителей.

Итак, жертвы, злодеи, мученики. Начнем со «злодея». В мнении, что он злодей, сходились революционеры различных направлений, правительства разных стран. Личность и деятельность С. Г. Нечаева и его организации «Народная расправа» легли в основу романа Ф. М. Достоевского «Бесы».

Вольнослушатель Петербургского университета Нечаев после участия в студенческих волнениях 1868 — начала 1869 года уехал за границу, в эмиграции сблизился с М. А. Бакуниным и Н. П. Огаревым. А через несколько месяцев вернулся в Россию, объявив себя представителем вымышленного «Международного революционного комитета», который якобы направил его для организации «народной мужицкой революции». Нечаев успел составить в 1869 году несколько «пятерок» (групп из пяти человек) в Москве, в основном из студентов Петровской земледельческой академии и уцелевших ишутинцев. Кажется, единственным реальным действием «Народной расправы» за два месяца ее существования была расправа с членом организации И. И. Ивановым. Иванов не хотел беспрекословно подчиняться Нечаеву, уличал его во лжи, а кроме того, Нечаев намеревался «сцементировать кровью», связать круговой порукой участников своей организации.

Вскоре члены «Народной расправы» были арестованы, а Нечаев бежал за границу. В 1872 году он был выдан России швейцарскими властями как уголовный преступник и приговорен к двадцати годам каторги. Его заключили в Секретный дом Петропавловской крепости. Несомненно, Нечаев был незаурядным человеком, обладавшим особой силой внушения. Мы говорили о специально отобранной команде охраны Секретного дома, о строгости режима в этой тюрьме. За всю историю существования Секретного дома Нечаев стал единственным узником, который сумел подчинить своей воле его стражу. Через солдат охраны он связался с народовольцами и просил помочь ему в организации побега. Это происходило в 1881 году, незадолго до убийства Александра II. Исполнительный комитет «Народной воли» предложил ему самому решить, следует ли отложить подготовленное покушение на царя и заняться вместо этого побегом Нечаева. Тот отказался от свободы в пользу цареубийства. После разгрома «Народной воли» нечаевский заговор был открыт, охранники Секретного дома отправлены на каторгу, а Нечаев вскоре умер в этой тюрьме. Но это, так сказать, авантюрная часть истории Нечаева. Не менее примечательны его идеи.

Нечаев — автор «Катехизиса революционера», в котором сформулированы методы борьбы и правила, которым должен следовать революционер. «Революционер — обреченный человек. Он не имеет личных интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности, даже имени. Все в нем захвачено одним исключительным интересом, одной мыслью, одной страстью: революцией». Для революционера не существует понятий морали, чести, законов общества. Он имеет право и должен для пользы дела прибегать к убийству, шантажу, компрометации «высших» классов, он должен устраивать провокации в отношении либералов, «праздно глаголящих в кружках и на бумаге».

В основу революционной организации у Нечаева положен принцип диктаторской власти ее главы, беспрекословного подчинения ему, взаимной слежки и доносов. Каковы же цели, для которых необходимы столь сильные средства? «Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Революция «уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции порядка и классы в России». В статье «Главные основы будущего общественного строя» Нечаев обрисовал уготованный России путь. Взамен прежней государственности ее ожидает строй, при котором господствует принцип «производить для общества как можно больше и потреблять как можно меньше». Труд станет обязательным для всех под угрозой смерти, а руководить страной будет никому не подотчетный и неизвестный комитет, регламентирующий все человеческие отношения.

Мы плохо знаем свою историю, еще хуже — историю идей в России. Эта программа показалась бы фантастическим бредом, если бы спустя полстолетия не установилась власть, действующая по ее принципам. Но нечаевщина не сразу привилась в революционном сознании. Первой реакцией на нее стало возмущение и стремление отмежеваться, уж слишком отталкивающей она предстала в своих откровенных формулировках. Но испуг прошел, и печать нечаевщины можно различить в деятельности «Народной воли» и еще явственнее — в дальнейшем развитии революционного движения.

«Жизненные силы молодого поколения похоронены самодержавием под снегами Сибири. Это хуже чумы. Чума убивает без разбора, а деспотизм выбирает жертвы из цвета нации, уничтожая всех, от кого зависит ее будущее, ее слава», — писал революционер-народник С. М. Степняк-Кравчинский о судьбе народнического движения.

В 70-е годы радикально настроенную молодежь захватила идея «хождения в народ». Сотни молодых людей поселялись в деревнях, работали на фабриках, в артелях, чтобы жить единой с народом жизнью, просвещать крестьян, помогать им в их нуждах. Степняк-Кравчинский справедливо относил эту часть молодежи к цвету нации: при иных условиях она могла бы стать связующим звеном в разделенном сословными и экономическими барьерами обществе. Но этого не случилось. Правительство начало борьбу с «нигилистами», прокатилась волна арестов.

В 1874–1875 годах Петропавловская крепость и Дом предварительного заключения стали заполняться участниками «хождения в народ» (всего их было арестовано около четырех тысяч, более тысячи доставлено в Петербург). Некоторых вскоре освободили, а семьсот человек томились в тюрьмах без суда по нескольку лет. За это время около ста из них сошли с ума или покончили с собой.

Наконец, в октябре 1877 года начался судебный «процесс ста девяноста трех». Остальные из нескольких сотен человек, содержавшихся в тюрьмах столицы, выступали на нем как свидетели. Подсудимых обвиняли в революционной пропаганде и создании организации для свержения государственного строя. Двадцать восемь из них были приговорены к различным срокам каторги, девяносто оправданы (правда, восемьдесят из них без права проживания в крупных городах), прочие получили разные сроки ссылки. Многие из них бежали из ссылки и нередко возвращались в Петербург уже на нелегальном положении.