Богатых убивают чаще - Михаил Рогожин

— Судя по результату, бомж оказался талантливым артистом, — заметил Евгений с беззаботностью, возникшей в организме после нескольких хороших глотков виски.

— Один из нас должен был погибнуть. В сущности, Господу было все равно, кем жертвовать. Если убийство неизбежно, какая разница, кому умирать?

— Вы философ, — понимающе проговорил Евгений.

— Нет. Я поэт. Всю жизнь мечтал писать сонеты… а вынужден был руководить людьми. Самое пакостное занятие на свете.

— Зато теперь у вас есть время.

— Да… слушай:

Я не знаю, что Богом завешано,Что познать мне в Тени суждено.Но влечет меня Тень словно женщина,Приподнявшая край кимоно.Разгадать бы ту Тень — не гадается.Только тайной своею влечет.Свет луны по кустам разливаетсяИ Тенями к созвездьям плывет.Я бегу, спотыкаюсь и падаю.Поднимаюсь, ловлю свою Тень,А она неразгаданной ЛадоюУплывает в болотную темь.

Над болотом туман расстилается,Что — то зреет, а что — не гадается![1]

Евгений в стихах не разбирался. Но завороженно наблюдал за Библиотекарем, читавшим свой сонет.

Библиотекарь был сосредоточен, отрешен от действительности и полон какого — то внутреннего смысла. Странная и страшная судьба этого человека, по —

зволившая ему стать поэтом только после собственной смерти, пугала и завораживала. Он, имевший власть, положение, деньги, славу, потерял все и теперь довольствовался собственными сочинениями, будучи уверенным, что никто и никогда не узнает о них… А может, благодаря сонетам он собирался напомнить людям о себе?

Словно уловив ход мыслей Евгения, Библиотекарь вновь наполнил стаканы и, с хитринкой взглянув на него, шепотом сообщил:

— Мертвых поэтов любят больше, чем живых. Надеюсь, моя рукопись не сгорит. Датирую стихи восьмидесятыми годами. Представляешь, какое открытие ждет любителей российской словесности? Сенсация!

Евгений плохо представлял себе радость от неизданного при жизни, но понимающе кивнул. Он опасался, что Библиотекарь увлечется чтением собственных стихов и забудет о Кире. Но опасения его были напрасны.

— Однажды, когда еще работал в ЦК, со мной произошел примечательный случай. Поменяли мы дачу, а на ней в туалете целая библиотечка оказалась. Наверное, прежний владелец мучался запорами. Вот и я, усевшись на финский унитаз, взял в руки случайную книжонку девятнадцатого века, да и просидел с ней часа полтора. Жена испугалась, подумала, что меня инсульт хватил. А я просто зачитался. Представляешь, поэт жил лет сто пятьдесят назад, любил, страдал, писал, умер и, казалось бы, все… ушел навсегда, сгинул, как миллионы других, в вечном забвении! А ведь нет! Сижу я на финском унитазе, читаю то, что он писал при свечах гусиным пером, и он для меня живой, понятный, близкий, с именем, фамилией, историей любви и стихами. Вот как… — благостно вздохнул Библиотекарь и вдруг резко заключил: — А ты мучаешься ерундой…

— Я вас слушаю.

— Слушаешь, а услышать хочешь совсем про другое! Тебе про вечное ни к чему, подавай про сиюминутное. Мужчина должен мечтать либо о власти, либо о творчестве. Только тогда он господин. А мечтать о любви значит добровольно выбирать участь раба. Тебе это надо?

— В любом случае мечтать не вредно, — печально заметил Евгений. — Спиваться, имея мечту, все же не так пошло.

— Тогда о Кире больше ни слова. Придумывай ее себе сам.

Библиотекарь встал, прошелся вдоль стены с фотографиями и, погрозив им кулаком, прокричал: «Всех вас переживу!» Потом немного успокоился и вернулся в кресло. Выпив виски, скептически смерил взглядом приунывшего Евгения и пошел на попятную.

— Тебе повезло, парень. Кира — женщина особая. Ее можно любить, но с таким же успехом можно любить «Мону Лизу». Поверь, результат будет одинаковым. Знаешь, почему она бросает мужей? Потому что никогда не соглашается быть второй. Пока свадьба, шум, гам — она у всех на виду, а потом начинается рутина, и о ней уже говорят, как о мужниной жене. Тут — то все и начинается. Самоценность натуры берет верх. Кира вне тусовки — что рыба вне дорогого роскошного аквариума. Протухнет за несколько дней. Мне это стало ясно еще в Испании. Увлечься ею легко… вылечиться от этого трудно. Роман с ней должен заканчиваться браком. А брак разводом. Лично я никогда не напиваюсь, потому что терпеть не могу тяжелого похмелья.

— А по — моему, она другая… — растерянно возразил Евгений.

— Тут… с тобой… действительно другая, — успокоил его Библиотекарь.

Глава 34

Очередной прилив бешенства у Цунами понемногу угасал. Он с садистским удовольствием смотрел на голое, покрытое синяками, ссадинами, кровоподтеками, немолодое, но все еще крепкое тело полковника, валявшегося на кафельном полу. После того, как ослепшего, потерявшего голос и способность передвигаться Смеяна затолкали в джип, первым желанием было вывезти его за город, допросить и там же пристрелить как собаку. Облить бензином и сжечь. Только одно удержало Цунами от этого поступка — он не любил исполнять чужие приказы. В данном случае — Дана. Инстинктивно Цунами чувствовал, что полковник может еще пригодиться. Прощать ему предательство он не собирался. Время, проведенное в застенках ФСОСИ, унижения и боль, испытанные там, требовали отмщения. Но Цунами никогда не стал бы признанным авторитетом, если бы руководствовался только эмоциями и стрелял бы быстрее, чем думал. Добить полковника было гораздо легче, чем выжить самому.

Цунами поднялся с лавки, на которой стояли алюминиевые тазы, перешагнул через бессильно лежавшее тело и перешел в комнату отдыха. Там сбросил наконец дубленку, жестом приказал своим нукерам налить водки и, не закусывая, выпил несколько рюмок. Отбитые внутренности еду не воспринимали. Сел рядом с электрокамином и опять же жестом приказал всем выйти. Ему нужно было разобраться в сложившейся ситуации.

Суть ее состояла в том, что секретные службы не оставляют в живых тех, кто намеренно или случайно прикоснулся к их тайнам. Цунами до сих пор понятия не имел, чем занимались в особняке. И не хотел об этом знать. Но объяснять это было поздно. Машина Уничтожения пришла в движение. Оставалось лишь срочно хватать самые ценные вещи и уматывать по — дальше. Куда — нибудь в Южную Америку. Цунами понимал, что после ликвидации Смеяна начнутся игры в кошки — мышки. Он будет прятаться, тратя на это огромные деньги, а Дан с таким же упорством и размахом будет его ловить. Как бы высоко ни ставил себя Цунами, сознавая свою силу и власть, начинать единоборство с федеральной секретной службой было для него безумием. В отличие от многих уголовных авторитетов, он давно понял, что бодаться с государством не под силу ни одной группировке.

Старая пословица звучит: «Если не можешь победить врага — обними его». Цунами переделал ее по — своему — «Если не можешь победить врага — сделай так, чтобы его победили другие». По возникшему в его голове замыслу Смеян должен был погибнуть в столкновении с самим Даном, утащив этого плешивого гада с собой в могилу.

— Эй! Колян! — крикнул он.

— Чего? — спросила просунувшаяся в дверь бритая голова.

— Как он там?

— Ледяной водой окатили. После третьего ведра оклемался.

— Приведи в порядок и давай сюда. Настроение у Цунами заметно улучшилось. От депрессии не осталось и следа. Принятое решение мобилизовало нервную систему. Он почувствовал кураж, который возникал перед серьезными рискованными делами. Еще конкретно не зная, каким способом удастся осуществить задуманное, уже предчувствовал жестокое испытание не только воли, но и ума. Простым наездом тут не обойтись.

Смеяна втолкнули в комнату отдыха. Выглядел он довольно жалко. Один глаз заплыл гематомой. В моршинах, перерезавших лоб и спускавшихся по щекам, запеклась кровь. Избитое тело прикрывала простыня. Держался полковник по — военному прямо. Оскал, открывавший крепкие желтые зубы, выражал полное презрение к истязателям.

— Садись. Выпей водки, — небрежно предложил

Цунами.

— Я в это время не пью, — тяжело ворочая языком, произнес полковник.

— Выпей. По себе знаю, оттягивает. Видишь, лечусь, и ничего, боль стихает. А уделали меня твои друзья в ФСОСИ по полной программе. Профессионалы, не чета моим бойцам.

— И выпустили? — недоверчиво оскалился Смеян.

— Как видишь. На Цунами не одна контора обломалась.

Дальше Смеяну можно было не объяснять. Вряд ли он поверил бы россказням Цунами о том, как братва отбила его, как он смог перехитрить охрану и сбежать из «крематория». Полковник знал, что оттуда был один выход — через согласие о сотрудничестве.

— Тебе поручили разобраться со мной?

— Догадливый! Вот что значит — «служба дни и ночи»!

— Налей. У меня рука не работает.

Цунами пододвинул к полковнику полстакана водки и бросил перед ним сигареты. Насмешливо наблюдал, с каким трудом Смеян поднес стакан к разбитым губам, выпил и жадно закурил.