Чекисты, оккультисты и Шамбала - Александр Иванович Андреев

что крест — это «символ сотворения мира».) Заметим, кстати, что в 1920-е гг. в Крыму работало немало советских экспедиций, занимавшихся обследованием, разведкой и раскопками в городищах[322]. А в 1922 г. археолог Н.Л. Эрнст сделал доклад в Академии истории материальной культуры, в котором пытался привлечь ученых к исследованию крымских пещер и стоянок каменного века: «В то время как памятники более поздних культур в Крыму (киммерийской, скифо-сарматской, античной, греческой и римской, византийской и т. д.) подвергались довольно внимательному обследованию и изучению, каменный век… остается до сих пор в забросе и покрыт глубоким мраком»[323].

Находясь в Крыму, Барченко и Кондиайн возобновили серию экспериментов со светом, начатых ими когда-то в «черной лаборатории» в Петрограде. Например, ставили опыты, доказывающие, что световое излучение бесцветно — та или иная окраска лучей (т. е. цвет) появляется в результате смешения черного и белого спектров. Для этого они вырезали из светлого картона диски и частично закрашивали их поверхность черной краской. Эти диски затем прикреплялись к маховому колесу швейной машины. Быстрое вращение колеса — при направлении на него потока света из какого-либо источника — давало ощущение цвета, который менялся в ту или другую сторону спектра в зависимости от величины «черного сектора» на диске. Идея подобных опытов, возможно, была навеяна популярной брошюрой А.К. Тимирязева («О свете, цветах и радуге»). В ней, между прочим, рассказывается о способе «смешения цветов» при помощи быстрого вращения насаженного на ось картонного круга, раскрашенного различными красками[324].

Ставились и опыты с целью установить характер влияния световых волн различной длины на живые организмы — растения и животных. Так, по рассказу Э.М. Кондиайн, Барченко «освещал» белых крыс через различные светофильтры. Выяснилось, например, что синие и фиолетовые лучи оказывают на животных губительное воздействие.

Весна 1927 г. надолго осталась в памяти А.А. и Э.М. Кондиайнов. Запомнилось прежде всего счастливое время, проведенное в обществе Барченко, — совместные прогулки-экскурсии в горы, обследование загадочных «пещерных городов», научные эксперименты. Э.М. вспоминает также ботанические «уроки» Барченко: «Весной А.В. ходил с нами по степи и показывал лекарственные растения — мак, адонис верналис, тысячелистник, полынь и др.». Этой же весной произошло и печальное событие — нелепая ссора между А.В. и Тамиилом, приведшая к разрыву между ними. Поводом для нее послужило то, что Тамиил нечаянно разбил комплект цветных липмановских пластинок — собственноручно изготовленных им, на которые были засняты все крымские опыты. Эти диапозитивы Барченко предполагал отправить в Москву с приехавшим в Бахчисарай Королевым и потому их утрату воспринял крайне болезненно, обвинив А.А. Кондиайна во «вредительстве и измене». О.А. Кондиайн, однако, подлинную причину разрыва видит в другом: «Мой отец в отличие от Барченко считал, что знания, содержащиеся в Древней науке, обнародовать нельзя, т. к. они могут быть использованы во зло. Кроме того, Александр Васильевич, считая себя учителем, настаивал на том, чтобы отец признал себя его учеником, что обрекло бы его на полное ему подчинение». И действительно, Барченко придавал большое значение идее ученичества — изучение основ Древней науки, с его точки зрения, было допустимо «либо в порядке прямого, преемственного посвящения в степень ученика и брата, либо в порядке сообщения знаний правомочному коллективу», как это имело место в случае с московской группой учеников[325]. В этом можно усмотреть желание Барченко строго следовать восточной традиции с ее акцентом на сохранении линии преемственности при передаче эзотерического знания. Тамиил, однако, не хотел связывать себя какими-либо обязательствами по отношению к своему «гуру», зная, что ученичество предполагает беспрекословное подчинение ученика учителю.

Барченко уехал из Бахчисарая вскоре после ссоры с Тамиилом. «Тяжело мы переживали разлуку с А.В., — вспоминает в своих записках Э.М. Кондиайн. — Тамиил с этого времени сильно изменился, стал замкнутым, мрачным. Пытался восстановить отношения с А.В. Ездил к нему в Москву, раз в Кострому, но отношения оставались холодные, натянутые. И он быстро возвращался еще более убитым».

Рассказывая немало любопытного о пребывании Барченко в Крыму весной 1927 г., Э.М. Кондиайн ничего не говорит о его контактах с местными мусульманскими сектами, которые он также причислял к хранителям традиции Дюнхор. Об этом мы узнаем из другого источника, от Г.И. Бокия, который сообщает, что Барченко во время поездки в Бахчисарай в 1927 г. установил связь с членами мусульманского дервишского ордена Саиди-Эддини-Джибави и впоследствии вызывал в Москву и приводил к нему сына шейха (главы) этого ордена. Примерно в это же время, согласно Бокию, А.В. Барченко также ездил в Уфу и Казань, где установил связь с дервишами орденов Накш-Бенди и Халиди[326]. Сам Барченко также признался в ходе следствия, что начиная с 1925 г. он предпринял ряд попыток к сближению с представителями различных религиозно-мистических сект — с хасидами, исмаилитами, суфийскими дервишами, караимами, тибетскими и монгольскими ламами, алтайскими старообрядцами-кержаками и костромскими странниками-голбешниками. Цель этих встреч состояла в том, чтобы соединить внешне разрозненные ветви единой эзотерической традиции. В то же время А.В. Барченко ставил перед собой и более конкретную задачу — организовать всесоюзный «съезд» посвященных в Древнюю науку. Такой съезд должен был продемонстрировать советскому правительству реальность существования и научную ценность древнейшей Традиции, а также выработать рекоммендации относительно применения в СССР «в самом широком масшабе» многих «из тех воспитательно-технических методов, которыми владеет Дюнхор»[327]. Провести съезд предполагалось в Москве в конце 1927 г. или в 1928 г.

Эта новая инициатива Барченко родилась опять-таки под влиянием д'Альвейдра, который в книге «Миссия Индии в Европе» ратовал за созыв европейского «Вселенского собора» представителей «всех вероисповеданий и всех Университетов» (т. е. эзотерических школ). Идею съезда-собора восточных ученых-эзотериков, по словам А.В. Барченко, одобрил в 1923 г. и Нага Навен: «От Нага Навена я получил также указания на желательность созыва в Москве съезда мистических объединений Востока и на возможность этим путем координировать шаги Коминтерна с тактикой выступления всех мистических течений Востока, которыми, в частности, являются гандизм в Индии, шейхизм в Азии и Африке»[328].

Определенная работа по выявлению и объединению российских адептов Древней науки велась Барченко подспудно в течение нескольких лет. Однако решение о созыве «съезда» он окончательно принял лишь после поезки в Кострому в начале марта 1927 г. Костромичи-искатели Беловодья «формально» приняли его «в свою среду» и уполномочили «известить всех иноплеменников, владеющих традицией Дюнхор», о своей работе в России[329]. С этой целью, приехав из Костромы в Крым (Бахчисарай), А.В. Барченко незамедлительно вступил в контакт с шейхами суфийских орденов Саадия и Пакшбандия, а также обратился письменно к ряду известных ему лиц, «посвященных» в традицию, в том числе к Хаян Хирве, Нага