Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Юрий Борисович Швец

и третья, предназначенная для Сократа, в другом.

«Мартин, пора освежиться», — сказал я усталым голосом. «Иначе дамы уедут. Им надоело наше пьянство».

— Да, конечно, выпьем кофе, — суетливо сказал Сократ и поспешно осушил свою чашку.

Я тут же наполнил стаканы водкой и протянул один Бересневу:

«Быстрее, мы должны сделать так, чтобы это выглядело как оргия».

Не успели мы выпить водки, как произошло маленькое чудо, — Сократ быстро протрезвел, оглядываясь с видом совершенно растерянного человека.

— Что случилось? Я заснул, да? А где женщины? — спросил он в недоумении.

«Они пытались тебя возбудить, но не смогли и ушли», — сказал я с пьяной ухмылкой.

— Жалко… Со мной такого никогда не случалось, — с отвращением сказал Сократ.

"Ну, вы, должно быть, чертовски устали," заметил я. «Ты не отдохнул после своего путешествия, и ты заплатил за это».

"Что это?" — удивленно спросил Сократ, указывая на лифчик.

«Твой трофей». Я улыбнулась и бросила ему.

«Боже, не могу поверить, что мы так много выпили», — пробормотал он, осторожно приподнимая лифчик двумя пальцами. «Две бутылки шампанского, две бутылки водки и две бутылки коньяка? Не могу поверить». Ошарашенный, он перевел взгляд со стола на меня и Бересневу, потом на лифчик.

— Тебе лучше поверить в это, мой друг, — сказал я. «Вы не можете себе представить, какое пьянство творится в нашем агентстве. Привыкайте к этому, если хотите соответствовать».

«Я думаю, что мне нужно много спать», — почти жалобно сказал Сократ. «Я пришел сюда поработать и должен быть в хорошей форме».

«Завтра ты целый день будешь один. Отдохни хорошо», — сказал я. «Мы приступим к делу на следующий день».

Когда мы с Бересневым выходили из комнаты, Сократ упал на диван. Он был полностью истощен.

Мы с Бересневым стояли под фонарем возле гостиницы «Россия» и жадно курили. Пронизывающий холодный ветер безжалостно хлестал нас по лицам, но глаза Береснева торжествующе горели; он принимал участие в крупной операции.

«Испытание было прекрасным», — сказал он взволнованно, его дыхание было тяжелым от смеси водки и шампанского.

«У меня такое щемящее чувство, что что-то не так. Я не знаю, что, но мы сделали что-то не так», — запротестовал я. Закончив к своему удовольствию разговор с Сократом, я мог позволить себе позабавиться за счет Береснева.

"Ты сошел с ума!" — раздраженно воскликнул Береснев. "Обследование прошло отлично. Сократ чист как свисток!"

«Он не отвечал на наши вопросы, только невнятно бормотал».

«Вы неправильно его прочитали, — сказал Береснев. — Он был настолько невиновен, что его просто сбили с толку наши вопросы про все эти спецслужбы. Слушай, я был просто поражен тем, какие вопросы ты задавал. «Хорошо, я агент ЦРУ, я свяжу вас с Лэнгли». "

— Что я должен был делать? — сказал я с оттенком злобы. «В конце концов, я был под облаком, не так ли?»

— Прекрати, ладно, — с ухмылкой сказал Береснев. — Можешь теперь забыть. Собственно говоря, я тоже был под подозрением. Помнишь ту дурацкую историю с колготками?

«Конечно знаю. Как ты мог выжить после того, как поймал всю эту чепуху?»

— Ну… Разве ты не знаешь эмпирического правила: тебе плюют в лицо, ты вытираешь его, не взглянув, и живешь как ни в чем не бывало.

— Как Иисус Христос?

— Нет, как кусок дерьма. Береснев нахмурился и сплюнул на землю.

Видимо, он и не подозревал, какую глубокую истину только что изложил. Всего несколько слов, но они в двух словах передавали историю жизни практически любого советского человека. Я глубоко вздохнул и сказал: «Хотелось бы, чтобы Черкашин не игнорировал оперативную работу».

— Этого следовало ожидать, — многозначительно сказал Береснев.

Я задумчиво посмотрел на него. Он считался приятелем Черкашина и, несомненно, знал о нем многое, в том числе то, о чем я даже не подозревал. Береснев, казалось, разрывался между благоразумием и искушением. Профессиональная осторожность требовала, чтобы он держал рот на замке, а желание пустить пыль в глаза, подкрепленное несколькими рюмками и удачным разговором с Сократом, толкало его в противоположном направлении.

«Ну, ладно, пошли». Он сплюнул еще раз. «Только помни, тебе будет очень жаль, если ты выпустишь кота из мешка». Он загадочно огляделся и понизил голос до едва слышного шепота.

«По возвращении из вашингтонской резиденции в Москву осенью 1986 года Черкашин был награжден орденом Ленина — тайно!»

Это была сногсшибательная новость. Не потому, что полковник Черкашин был награжден высшей наградой Советского Союза, а потому, что он был награжден тайно. Знаки отличия такого рода присуждались разведчикам только в исключительных случаях и только за исключительные заслуги. Ни ближайшие родственники, ни коллеги разведчика, награжденного таким образом, не должны были знать о высокой чести. Он также не мог носить медаль, которая хранилась либо в сейфе его кабинета, либо в отделе кадров.

Генерал Горовой, офицер управления Джоном Уокером, который передал секретные коды связи ВМС США в КГБ, был награжден золотой звездой Героя Советского Союза. После разоблачения Уокера в 1985 году некоторые официальные лица США заявили, что он нанес больше ущерба национальной безопасности страны, чем кто-либо другой со времен Второй мировой войны. Так что же сделал полковник Черкашин, чтобы заслужить орден Ленина, допустив прямо у себя под носом двух офицеров из вашингтонской резидентуры? Что он мог сделать, чтобы получить эту награду?

— Я не верю, — яростно воскликнул я. «Черкашин руководил отделом внешней контрразведки в вашингтонской резиденции и поэтому должен взять на себя вину за предательство Моторина. Ну ладно, экс-агент ЦРУ Говард перебежал в Москву и сказал, что Моторин был завербован ФБР., так Моторин был казнен, позволив Черкашину искупить свою смертельную ошибку. Но будь я проклят, если увижу, как искупление своих грехов заслуживает высшего отличия страны!

«Ховард не имеет к этому никакого отношения, — сказал Береснев. «Он пришел в советское посольство в Вашингтоне с пустыми руками, и его выпроводили как агента-провокатора. Когда он появился в Москве в 1985 году, мы все были поражены. На кой черт он нам здесь нужен? было решено предоставить ему убежище, а также приписать ему предательство Моторина, хотя на самом деле он не имел ни малейшего представления о его существовании. Классическая уловка: приписать успех скомпрометированному источнику как способу прикрытия для другого, все еще активного агента».

— Но если не Говард, то кто? Я спросил. «Я всегда понимал, что Моторин сгорел не по собственной неосторожности, а по наводке из Вашингтона».

— Совершенно верно, — согласился Береснев. — Я вам даже больше скажу. Наше внешнее наблюдение засекло Моторина на месте тайника, загруженного для него ЦРУ в Москве, через несколько месяцев после того, как