Перехватчики - Лев Экономов

Истомину немедленно поднять самолеты в воздух, а технический состав вывести из зараженного участка на машинах — таков был приказ командира, — Александровичу со своими санитарными носильщиками выехать в район сбора пораженных и на месте оказать первую помощь пострадавшим.

Дежурный передал по селектору точное время и барометрическое давление — это для летчиков, которые должны были подняться в воздух.

Прибежал Лобанов. Он уже успел надеть защитные чулки и противогаз и теперь ничем не отличался от остальных. Но разговора с Истоминым ему не удалось избежать. Поставив перед нами задачу уничтожить в воздухе самолеты противника, он подошел к Лобанову:

— Почему опоздали, старший лейтенант?

— Забыл противогаз, товарищ майор. Пришлось возвращаться с полдороги.

Мы переглянулись с Шатуновым. Лобанов врал, не моргнув глазом.

Истомин, кажется, ему не поверил.

— Потом схватило живот ненадолго, — продолжал врать Лобанов, смело глядя сквозь стекла противогаза в суровые глаза командира.

— Ладно, мы еще вернемся к этому, а сейчас всем по самолетам и — запуск, — по старой привычке он крутанул в воздухе рукой.

Мы побежали к машинам, отбуксированным на линию предварительного старта. Лунный свет желтыми бликами лежал на фюзеляжах и стабилизаторах, ослепительно блестели раскрытые стекла кабин.

— Сейчас же закрыть фонари! — командовал бегавший у самолетов Одинцов. Старший инженер был ярым врагом условностей, знал, что такая мелочь может привлечь самолеты противника.

Мокрушин приложил руку к маске противогаза и стал докладывать о готовности машины к полету. Помог мне снять на приставной лесенке защитные чулки. В кабине я надел шлем, потом, затаив дыхание, стащил противогаз и сразу же, чтобы не наглотаться «газа», подтянул к подбородку кислородную маску. Теперь я дышал кислородом от бортового баллона.

Мокрушин принял у меня противогаз и быстро захлопнул фонарь. Я тотчас же загерметизировался, помигал огнями АНО — это чтобы механик убрал из-под колес колодки.

Днем солнце как-то еще укрывало нас в воздухе от врага. А теперь, уйдя за горизонт, оно нам мешало. Штурман наведения это знал. Он загнал меня в «темный угол» и оттуда наводил на цель. Так было больше шансов, что противник не увидит мой самолет раньше времени.

Но цель была скоростной, и поразить ее в условиях ночи представлялось непростым делом. Вот уже и горючее из подвесных баков выработалось, а я все шел и шел вперед, посылаемый нашим штурманом наведения. Где-то внизу, в далекой черной глубине, проносились залитые светом города. По улицам, вероятно, бродили толпы людей. Может быть, кто-нибудь услышал рокот моей машины и посмотрел в ночное небо, пытаясь представить, как это там, в темноте, летит человек, какой он собой, о чем думает. И не страшно ему, безумцу. Так и я почему-то думал раньше, глядя на движущиеся среди звезд огоньки.

По сейчас нельзя было предаваться посторонним мыслям. Я должен был помнить о командах, которые подавал Сливко, сидевший в эту минуту под землей, в нескольких сотнях километров отсюда. Сложная обстановка не испугала майора, не вызвала нервозности, которая обязательно бы передалась в воздух. Нет, он был спокоен и уверен в своих силах и этой уверенностью заразил меня и других летчиков, которые выполняли перехват. Он знал наши сильные и слабые стороны, знал, кто на что способен. Мы сработались с ним, как срабатываются люди, выполняющие одно дело.

Самолет вошел в полосу болтанки. Меня стало раскачивать из стороны в сторону. Заметались по циферблатам стрелки навигационных приборов. Ощущение такое, как будто я один в утлой лодчонке среди разбушевавшегося океана. Крепко сжал ручку, чтобы не вырвалась, делал короткие отвороты, но курса не менял.

Через сорок минут я подошел к рубежу передачи управления. Дальше наведение должен был взять на себя КП, расположенный на пути следования противника.

Сливко сообщил незнакомому собрату местонахождение моего истребителя и цели, высоту и скорость полета обоих самолетов.

Его голос звучал уже не так отчетливо, и мне стало ясно, что я очень далеко от своего аэродрома.

И вдруг в наушниках послышался молодой звонкий голос другого штурмана наведения, с взаимодействующего командного пункта, — казалось, штурман находился где-то совсем близко; может быть, я пролетал над его КП, но определить свое местонахождение я бы не смог, я видел под собой только черную землю с рассыпанными в беспорядке огнями и узенькую полоску горизонта.

Болтанка прекратилась. Я продолжал полет сквозь ночную мглу. Самолет заглатывал во всасывающее сопло сотню за сотней километров.

Незнакомый штурман наведения действовал менее хладнокровно, он то и дело заставлял меня менять высоту и направление, а может быть, противник, почуяв погоню, стал маневрировать. Ведь у него иная задача — избежать встречи с истребителями, прорваться к намеченному рубежу. Сидевший в бомбардировщике летчик хотел выполнить эту задачу с не меньшим желанием, чем я. И можно было не сомневаться — мастерства, выдержки и настойчивости у него было тоже ничуть не меньше.

Чтобы скорее обнаружить цель, я уменьшил яркость освещения кабины и подсвета сетки прицела. Предметы на залитой луной земле приняли более зримые очертания. Кое-где виднелись неяркие россыпи огней. Они быстро убегали под крыло, и уже нельзя было узнать, что это: или лежавшие на моем пути города, или скопления звезд — чужие, неведомые миры.

— Смотреть впереди себя, прямо по курсу! — командовал штурман наведения.

Я до ломоты в глазах вглядывался вперед, но ничего, кроме звезд, не видел.

Открылась бездна, звезд полна.Звездам числа нет, бездне — дна! —

писал Ломоносов. А ведь он не видел неба с такой высоты и звезд таких не видел, удивительно ярких и чистых. Странные мысли иногда приходят мне в голову, когда нужно думать совсем о другом.

— Прямо по курсу и выше! — повторил штурман.

И тут я заметил сверкнувший вдали силуэт бомбардировщика с белесой ниткой инверсии. Доложив об этом по радио на свой КП, установил на прицеле базу, которая соответствовала размерам цели, переключил прицел в рабочее положение и для контроля нажал кнопку управления огнем.

Боясь столкнуться с противником в воздухе, я решил сближаться с целью с некоторым принижением. Кроме того, уменьшил скорость, чтобы к моменту открытия огня уравнять ее со скоростью цели.

Теперь только бы не раскачать самолет — я даже дыхание затаил, плавно уточнил рулями прицеливание.

Цель в перекрестии. Дал две короткие очереди и стал отворачивать в сторону. Доложил об этом на КП.

— Сообщите, сколько осталось горючего, — попросил Сливко. Боже мой, как далеко теперь он был от меня! Голос его едва прослушивался и, казалось, доходил до меня с другой планеты.

Я взглянул на прибор, который показывал остаток керосина в баках, и увидел, что его не хватит, чтобы вернуться на свой аэродром.

— Следуйте на аэродром Лютово, — приказал штурман, — не забудьте перестроить радиокомпас на приводную аэродрома.

Подходя к Лютово, я запросил условия посадки, установил нужный посадочный курс и барометрическое давление.

Самолет по-прежнему обволакивала темная непроглядная ночь, и только маленький островок огней был виден в черной глубине — это аэродром, на который мне нужно было сесть.

Наступил самый ответственный момент. Как-то мне удастся справиться с посадкой ночью на чужой полосе!

— Снижайтесь, входите в круг, — приказал ответственный за прием самолетов.

Днем темп посадки кажется быстрее, мелькают знакомые ориентиры, видишь, как приближается земля. А ночью приземляешься, будто в темную яму падаешь, ручкой управления больше варьируешь по подсказкам с СКП.

Вот уже промелькнул рубиновый маркерный знак дальнего привода, а через несколько мгновений — ближнего. И сразу же вспыхнули прожекторы, расстелив голубые лучи по посадочной полосе, обрамленной гирляндами световых ориентиров, за которыми в смутном полумраке виднелись силуэты самолетов.

Залитая светом земля набегала с головокружительной быстротой. Я убрал газ и стал выравнивать самолет. Он шаркнул колесами по полосе и побежал вдоль двух цепочек огней.

ТВОИ НЕДОСТАТКИ — НЕДОСТАТКИ МОИ

В ту весеннюю тревожную ночь у Лобанова остановился в воздухе двигатель.

Это случилось, когда я сел на соседний аэродром. Николай догонял пытавшегося уйти «противника». Он приблизился к цели на недозволенное расстояние и попал в спутную реактивную струю от бомбардировщика.

Двигатель захлебнулся отработанными газами и стал. Самолет начал резко терять высоту. Непривычная тишина зазвенела в ушах летчика. Ему было слышно, как свистел рассекаемый воздух.