Клиника верности - Мария Воронова

— Нет так нет, — легко согласился Линцов. — Мои пиарщики придумают другую рекламную концепцию. А знаете, я очень рад вас видеть, Жанна. Вы были моей любимой сестрой.

Тут Линцов, как в институтские времена, опустил очки долу и смущенно загоготал. Несмотря на прожитые годы и нажитые капиталы, эта невинная фраза до сих пор казалась ему верхом неприличия и удали.

— Я тоже очень рада, — улыбнулась Жанна, — и простите мне эту сцену.

— Все в порядке, все в порядке! Послушайте, а куда вы исчезли из клиники? Так внезапно! Помните, мы дежурили вместе, так интересно поговорили… — Он мечтательно улыбнулся, отчего сушеная физиономия стала почти симпатичной. — Я тогда специально в графике посмотрел, обрадовался, что следующую смену снова с вами. Пришел, а на посту другая сестра сидит. Я так удивился тогда, вы же не сказали, что увольняетесь.

Она грустно усмехнулась. Значит, разговоры о ее развратном поведении не дошли до ушей Линцова. А она-то была уверена, что вся клиника страстно обсуждает ее моральный облик.

— Заведующая заставила уйти, — буркнула Жанна. — Она меня терпеть не могла.

Линцов тяжело вздохнул и развел руками. Вся его фигура была полна печали. Потоптавшись немного возле Жанны, он прошел в дальний угол кабинета и налил себе воды из графина.

— Как жаль, — сказал он наконец, — а я тогда совсем было решился поухаживать за вами…

— Жаль, — эхом откликнулась Жанна, думая, что не так уж много она потеряла. С такими темпами Линцов сейчас как раз созрел бы для первого поцелуя.

Глава одиннадцатая

Анциферов придумывал себе разные занятия, лишь бы только не садиться за статью. Он никогда не был любителем научной работы, а проблемы дифференциальной диагностики острых психотических состояний сейчас вовсе не шли ему в голову, ибо он сам был близок к такому состоянию.

Алиса хочет расторгнуть брак. Намерения у нее серьезные — он понял это, потому что она ни в чем его не убеждала, просто объяснила, почему не может больше жить с ним. Сначала он злился, так злился, что под утро ушел на диван в другую комнату и ворочался там без сна.

Интересное дело — изменяет жена, а виноват он! Любой другой мужчина давно бы бросил ее, причем со скандалом, а он простил, принял чужое дитя. Ваня чуть не плакал от жалости к себе, такому безупречному, благородному и всепрощающему. Но для нее, неверной и лживой жены, он почему-то оказался плох…

Понимая, что все равно не уснет, он поднялся в шесть утра, выпил чаю в одиночестве и отправился на работу. До смерти удивив дежурную смену ранним приходом, он вдумчиво изучил истории болезни, напился кофе и сделал обход в своих палатах. К десяти он покончил с лечебными делами, и можно было смело заняться аспирантскими, но вместо этого Ваня бесцельно слонялся по отделению, ища работу, которую можно было бы сделать без участия мозга.

Больше всего ему хотелось забиться в какой-нибудь тихий уголок, успокоиться и на холодную голову подумать, как жить дальше. Пытаться урезонить Алису или уходить? Идти ему было некуда. Место в общежитии давно заняли, и потребуется много времени и сил, чтобы внедриться туда снова. Придется снимать комнату, а это сожрет изрядную часть его доходов. К тому же расставание с Алисой навсегда испортит его отношения с Ильей Алексеевичем, а значит, и со всеми его старшими товарищами. Иван не ждал от них помощи в карьерном росте, но искренне уважал этих людей и не хотел бы, чтобы они думали о нем плохо. Алисе же наплевать на это, для нее, как и для любой молодой женщины, имеют значение только любовные отношения между мужчиной и женщиной, ради них можно разорвать и родственные, и дружеские связи. Но как остаться с женой, если она этого не хочет?

Он вышел на лестничную клетку покурить. Глубоко и печально затянувшись, извлек из-за батареи майонезную банку-пепельницу, которую сотрудники тщательно прятали от начальства. Предполагалось, что территория больницы — свободная от никотина зона.

Как там говорил Сергей Довлатов: споришь с женщиной, приводишь аргументы, а потом оказывается, что ей противен сам звук твоего голоса.

— Анциферов! — От окрика заведующего Ваня вздрогнул и глупо попытался спрятать сигарету.

— Да, Виктор Васильевич!

— Отравляешь атмосферу? Гаси окурок и пойдем ко мне. Давно хотел с тобой побеседовать.

Ваня покорно поплелся за начальником. Видит Бог, сейчас у него хватало забот и без руководящих разносов.

В кабинете Виктора Васильевича царила совершенно нежилая обстановка, да начальник там почти и не бывал. Рабочее время он проводил с коллективом в ординаторской, а к себе вызывал только провинившихся сотрудников для душеспасительных бесед или жестоких нагоняев.

— Скажи, Иван Сергеевич, мы тебя хоть раз обидели?

— В каком смысле?

— В том смысле, что ты аспирант, а не ординатор. Мы могли бы вообще тебе не отстегивать с платных больных, однако ты получаешь наравне со всеми.

— Спасибо, Виктор Васильевич, я вам очень благодарен.

— В том и дело, что не очень! Ты варвар, Ваня, вот ты кто! Почему ты на все жалобы наших платных пациентов отвечаешь: «Пить надо меньше»? Разве они тебе за это платят?

— Виктор Васильевич, но все ведь правильно. Не хочешь быть алкашом — пей поменьше, — буркнул Ваня, гадая, кто мог заложить его начальству.

— Ты рассуждаешь как неандерталец! Алкоголизм — сложное заболевание, закрепленное на генетическом уровне. Плюс хронические стрессы, особенности метаболизма…

— Виктор Васильевич, пьянство — это нежелание человека терпеть малейшую душевную боль, вот и все. И мы с вами прекрасно это знаем, так что давайте вы не будете мне мозг ковырять.

Заведующий усмехнулся:

— Ваня, чтобы ковырять тебе мозг, нужен электронный микроскоп. Это я как специалист говорю. Раз они платят, нужно относиться к ним соответствующим образом. Ладно, их тебе не жаль, пожалей хоть жен и матерей, которые обычно вносят деньги. Бабы из последних сил бьются, чтобы своего алкаша к нам определить, а тут ты со своим хамством.

— Я жалею женщин, которым приходится жить с этими уродами, — вздохнул Ваня, не к месту вспомнив о собственной жене.

Другие жены расшибаются в лепешку, тянут существо, давно потерявшее человеческий облик, кладут на него всю жизнь, а Алиса выкидывает его потому, что ей, видите ли, не нравится, как он на нее смотрит!

— А жалеешь, так и нечего!

— Виктор Васильевич, при всей моей жалости их действия совершенно бессмысленны. Человека спасти может только он сам, — сказал Иван, отвечая не столько заведующему, сколько собственным мыслям. — Нельзя вытащить человека из болота, если он хотя бы не протянул тебе руку. Так что баб этих мне очень жалко именно потому, что они бьются даже не в запертую дверь, а в бетонную стену. Если они приходят ко мне на беседу, я всегда советую им только одно: забрать у мужа паспорт и поменять замки в квартире. Если же драгоценный супруг приведет ментов, разговаривать с ними через дверь и в первую очередь спросить: «Если я позвоню вам и скажу, что муж меня бьет, вы сразу приедете? Не приедете! Вы отправите меня к участковому на прием, который будет через три дня, а еще через неделю он, может быть, придет к мужу с профилактической беседой, после которой я огребу еще больше. Так что, простите, если вы не можете меня защитить, я защищаю себя сама».