Экранные поцелуи - Труди Пактер

С дорожными сумками в руках Рэчел прошла в вестибюль. Никто не вышел ей помочь — не того ранга был этот отель. За конторкой один человек работал за пятерых. Наконец Рэчел удалось привлечь его внимание и назвать свое имя. Молодой человек сверился со своими бумагами, подтвердил, что номер для нее забронирован, и выдал ей ключи — все это в считанные минуты.

Поднявшись в разболтанном лифте, который когда-то знавал лучшие времена, Рэчел нашла свой номер. И сразу почувствовала себя лучше. Комната оказалась значительно просторнее, чем она ожидала, и уютнее. Отель, по всей видимости, существовал достаточно давно и, судя по высоким потолкам и некоторым другим деталям, когда-то считался фешенебельным и престижным.

Клаудиа говорила, что драматурги и сценаристы часто останавливаются здесь. Любят этот отель за его чистоту и дешевизну и еще за то, что можно пользоваться баром находящегося поблизости «Алгокуина» и воображать, будто живешь именно там. Рэчел решила, что обязательно последует их примеру, и начала распаковывать вещи.

Через несколько минут позвонил служащий снизу и сообщил, что на ее имя пришел пакет. Рэчел попросила принести его к ней в номер. Это оказался текст пьесы «Война Лили», на роль в которой ей предстояло пробоваться. По-видимому, Клаудиа сообщила своему другу-продюсеру о ее прибытии.

Рэчел сняла трубку и набрала номер театра. Ответила какая-то девушка. Она сразу поняла, кто такая Рэчел, и сказала, что ждет ее завтра с утра. Теперь осталось лишь прочитать пьесу.

Через три часа Рэчел отложила пьесу, вся дрожа как осиновый листок. «Как же мне быть, — думала она. — Я не могу играть Еву, эта роль не для меня».

Дело в том, что ей предложили пробоваться на роль Евы фон Сидоу, немецкой баронессы, женщины на редкость холодной и жестокой. Рэчел просто-напросто не находила в себе этих качеств. Почему ей не предложили сыграть Лили? Эта роль подошла бы ей гораздо больше.

В пьесе рассказывалась история польки Лили Друкарц, в течение пяти лет боровшейся в одиночку против Третьего рейха. Ее предала женщина, на которую она работала, немецкая баронесса Ева фон Сидоу. Эту роль и должна будет играть Рэчел, однако сейчас она поняла, что просто не сможет с ней справиться.

Остаток дня она тщетно пыталась настроить себя на роль. Вспоминала прочитанные книги о войне, документальные фильмы, виденные когда-то, изо всех сил старалась найти хоть что-то внутри себя. Ничего не получалось.

Она пошла в ирландский ресторанчик напротив, заказала обед. Но есть не могла. Это ведь ее последний шанс. Последняя возможность получить работу в этой стране. Она ее упускает, упускает, не сделав даже первой попытки.

В эту ночь она плохо спала. Ей снился Боб Делани. Они оба сидели в зале суда. Рэчел на скамье подсудимых, Делани, в мантии и парике, — за судейским столом. Всю ночь шел судебный процесс и заслушивались показания против нее, пока в конце концов не зачитали приговор. Кто-то подал Бобу лист бумаги. Он надел черный капюшон. Сейчас она должна будет умереть.

Рэчел проснулась вся дрожа, в холодном поту, не веря тому, что еще жива. Нет, так не пойдет. Не может она сейчас позволить себе распускаться. Стоя под душем, она немного привела себя в чувство и решила, что будет играть Еву так, как написано в пьесе. Если в точности следовать тексту и сделать над собой усилие, может быть, никто и не догадается, что она не верит в этот образ.

Она надела джинсы, старую шерстяную рубашку и шотландский свитер — единственные ее теплые вещи. Потом поплотнее закуталась в пальто, вышла, остановила желтый автомобиль-такси, назвала адрес театра «Феникс».

Такого большого театра она еще не видела. В нем не было ни интимности, ни старомодного величия лондонских театров. И, тем не менее, едва пройдя на сцену, Рэчел почувствовала себя так, как будто вернулась домой. Позади сцены мрачные коридоры освещались голыми лампочками без абажуров, неоштукатуренные кирпичные стены покрашены грубой белой краской, а запах стоял точно такой же, как в театрах Манчестера, Ливерпуля и Брайтона: запах клея, застарелого грима и пота.

Что-то как будто взорвалось внутри Рэчел. Ей стало тепло, невзирая на нью-йоркский мороз. Пять минут назад, на входе, она назвала кому-то свое имя, а теперь театр настолько поглотил ее, что она даже не заметила девушку, вышедшую ей навстречу. Та несколько раз назвала ее по имени, прежде чем Рэчел услышала.

— Ох, извините, задумалась. Понимаете, я целых шесть месяцев не была в театре.

Пухленькая молодая девушка смотрела на нее не очень дружелюбно.

— По вас этого не скажешь. Выглядите вы так, будто не покидали театр.

Рэчел решила оставить эти слова без ответа. Девушка, по-видимому, — помощница продюсера, так что лучше ее не злить. Держась на некотором расстоянии, она последовала за девушкой за кулисы. Здесь царили те же запущенность и беспорядок, как и во всех других театрах. Вешалки с костюмами, вероятно, от предыдущих спектаклей; справа от сцены — стол с горами бумаги, видимо, копиями пьесы; на полу — провода, склеенные, как водится, изоляцией.

Толстушка обернулась к Рэчел:

— Лен сидит там, в первом ряду. Он сказал, чтобы я читала с вами. Раз вы пробуетесь на Еву, я буду читать за Лили.

В первый раз за все время Рэчел взглянула на нее внимательнее. Поэтический беспорядок на голове наверняка достигнут ценой немалых денег и массы времени. Стрижка в точности как у Джейн Фонда, темные волосы искусно покрашены «перышками». Свитер и юбка, без сомнения, куплены в комплекте и, конечно, в дорогом магазине. Да еще явилась за кулисы в замшевых туфлях… Рэчел представила себе эту принцессу, с ее бруклинским акцентом, в роли Лили. Ну, нет!..

— Лен передумал, в самую последнюю минуту, — быстро произнесла она. — Позвонил мне перед уходом и предложил попробоваться на Лили. Так что вы читайте за Еву.

Девица попыталась протестовать, но Рэчел, не слушая ее, прошла на сцену с текстом пьесы в руках. Накануне она прочла пьесу всего два раза, однако ощущение было такое, словно они с Лили — старые друзья. «Откуда я тебя так хорошо знаю», — думала Рэчел, произнося первые фразы, казавшиеся удивительно знакомыми, испытывая такие чувства, как будто Лили — это ее второе «я». Пьеса неслась, как резвый конь, а она, Рэчел, была всадником, направлявшим своего коня в нужную сторону.

Ее партнерша читала монотонно, время от времени нервно вскидывая голову и поглядывая в зал, словно ожидая, что их вот-вот остановят. Однако никто их не остановил. Дочитав до конца первого акта, Рэчел положила листки с текстом на стол и тоже перевела взгляд на зрительный зал. Что же сейчас будет?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});