Салка Валка - Халлдор Лакснесс

Однако их совместные усилия были напрасны. Против зверей Турфдаля не удалось найти в священном писании ни единого слова.

Ни фантазия господа бога, ни человеческие законы не могли предвидеть появление этих чудовищ. Властям пришлось оставить их в покое. Они боялись нарушить конституцию. Поэтому звери продолжали рычать и выть на позор всему обществу. Наконец несколько набожных юношей из хороших семей — поэтому-то они так и пеклись о независимости страны и христианской религии — решили однажды ночью выпустить этих зверей. Однако затея оказалась не совсем удачной, хотя и свидетельствовала о большой любви к родине. Звери были всего-навсего воронами и лисицами, и теперь, очутившись на свободе, они нападали на овец, причиняя крестьянам большие убытки. После этого события люди в Осейри у Аксларфьорда разделились на два лагеря, как, впрочем, и повсюду в стране. Одни считали, что появление этих нечестивых тварей было божьим благословением, другие же полагали, что зверей не следовало выпускать из клетки, пусть бы оставались там, где сидели. Разделились мнения и о Кристофере Турфдале. Кое-кто вообразил, что Кристофер Турфдаль — ученый и держит зверей для научных опытов..

Другие говорили, что он богохульник, разбойник и кандидат на виселицу, хоть он и был по всем законам избран членом парламента. Но, в конце концов, в Осейри мнения о Кристофере Турфдале были не более противоречивыми, чем в других местах. А когда наступили тяжелые времена и трудно стало найти работу и рыбы не хватало, можно было услышать примерно следующее:

— Мне что, пусть его называют самым отъявленным исландским большевиком. Сказать по правде, я не вижу ничего худого в том, чтобы потрясти немного богачей и разделить их деньги между нами, бедняками. Я не вижу, почему чиновники, которые никогда по-настоящему не работают, должны обязательно получать за свои труды больше денег, чем те, которым некогда даже разогнуть спину, если у них есть работа. Или взять хотя бы тех, кто в жизни своей ни одной рыбешки не поймал собственными руками, а всю выручку от улова загребает себе.

С Юга стали доходить слухи, что Кристофер Турфдаль намерен вскоре появиться собственной персоной в здешних местах. Говорят, что кто-то из местных писал ему и просил приехать. В этой связи часто называли имя Бейнтейна из Крука, поскольку именно у него были весьма сомнительные взгляды на жизнь. В начале лета многие жители поселка видели странные сны и замечали разные приметы. Одна женщина, например, усмотрела на небе подозрительный знак. Однако большинство косо поглядывали на Йохана Богесена и чувствовали себя далеко не спокойно.

В одно дождливое утро по поселку разнеслась весть о прибытии Кристофера Турфдаля. Говорили, что он приехал ночью на моторной лодке с соседнего фьорда. Несколько человек уже видели высокого некрасивого мужчину, широкоплечего, с острым подбородком, с носом, похожим на картофелину, и оттопыренными губами, на которых играла злая, коварная улыбка. Багровое лицо этого человека выражало пренебрежение и презрение ко всему окружающему. Одет он был в синий исландский свитер и высокие сапоги, такие, какие надевал Свейн Паулссон, отправляясь в дальний путь. Вполне понятно, что многие сгорали от нетерпения поскорее узнать, привез ли Турфдаль с собой зверей. Почему-то многие верили, что в свое время не все они были выпущены на волю. Молодежь с нетерпением ждала дальнейших событий. Они готовились стать свидетелями большого сражения. Ведь его не избежать, если Турфдаль направится к Богесену и потребует разделить его деньги. Одни говорили, что Богесен не держит деньги дома, другие замечали, что купец по уши в долгах, как он сам неоднократно говорил. Тех, кто высказывал подобное мнение, немедленно заклеймили реакционерами, хотя никто толком не понимал смысла этого выражения. Скорее всего, это было одно из тех новых словечек, которых нахватался Бейнтейн из опасной книги. Главный вопрос, заявляла молодежь, заключается в том, отважится ли кто-нибудь, если на то пойдет, напасть на Кристофера Турфдаля. Он наверняка вооружен ножом и револьвером. С другой стороны, здесь, в поселке, никто не знал как вообще следует обращаться с оружием, так что вскоре и разговоры об этом отпали. Люди здесь дрались разве только в тех случаях, когда бывали пьяны, да и то кулаками и лишь изредка пускали в ход подвернувшуюся под руку палку. Случалось, правда, что в каком-нибудь доме разбивали окопные стекла. За Хауконом из Оддсфлста утвердилась репутация охотника на лисиц, но основывалась она главным образом на его собственных рассказах. Он заверял также всех, что убил кита на Фарерских островах. Однако многие сомневались, окажется ли он таким ловким, когда придется сражаться с большевиком. К тому же Хаукон как-то пытался украсть якорь у Йохана Богесена. Будучи застигнут на месте преступления, он заверял купца, что взял якорь заимообразно, чтобы привязать двадцатилетнюю кобылу. Поэтому не вполне было ясно, возьмет ли Хаукон сторону Йохана Богесена. По общему мнению, Аунгантир Богесен единственный человек в поселке, у которого, возможно, есть револьвер. Он-то, как человек богатый и любитель детективных романов, конечно, умеет пользоваться этим оружием. Он, как никто другой, претендовал на роль героя. Но Аунгантира Богесена не было на месте. Еще прошлой осенью он уехал куда-то на Юг, скорее всего в Португалию. Да, видимо, Кристофер Турфдаль одержит легкую победу и станет с такой же уверенностью править этим местом, как в свое время знаменитый исландский король Йерунд Хундадага.[8] И вот он появился в поселке, этот самоуверенный богохульник, у которого нос картошкой. Он ходил, поглядывая по сторонам внушительно и важно, с видом человека, собирающегося прирезать корову. Не хватало только ножа в зубах. Люди старались не глядеть в его сторону, делая вид, что поглощены другими заботами, Наконец от толпы отделился один человек, по-видимому движимый простым любопытством, а не воинственным духом, и подошел к знатному незнакомцу. Это был кадет Гудмундур Йоунссон. Он приподнял шляпу и с христианским смирением приветствовал незнакомца.

— Добрый день! Добро пожаловать в наши края. У нас здесь не часто увидишь новое лицо. Как вы сами могли заметить, это маленькое заброшенное местечко. Я прожил здесь целых шестьдесят лет, и за это время ничего существенного не произошло. Разве что одно время у нас была благословенная Армия спасения. Теперь к нам приехал новый пастор, а в прошлом году организовался союз рыбаков. Вот и все важные события в нашей жизни. Но я считаю, что наш добрый король правит нашим местечком, как и другими городами.

Незнакомец сплюнул добрую порцию пахучей табачной жижи прямо под ноги кадету Гудмундуру Йоунссону и презрительно передернул губами, пристраивая во рту поудобнее оставшуюся порцию табака. Он готовился к ответу. Из узеньких щелочек, расположенных где-то высоко над щеками, на кадета Гудмундура Йоунссона презрительно глядели маленькие глазки — так смотрит сытый, откормленный кот на дохлую мышь.

— Король! — сказал он наконец, растягивая слова, — Со мной ты можешь не говорить о таких вещах. Знай, старик, датчане недостойны того табака, который я только что сплюнул. Неужто мы, исландцы, не свободный народ?

— Да, но он и его семейство часто были добры к нам, исландцам, в этом я могу присягнуть, — возразил кадет. — Многие говорят, что и по отношению к тебе он проявил большую доброту, когда ты оказался в беде.

— Доброту, ко мне? — изумился незнакомец. Он пришел в ярость. — Да кто ты такой, хотел бы я знать? Как ты осмелился связывать мое имя с королем. Меня! Я всю свою жизнь сражался за независимость страны. Я принадлежу к независимой партии со дня ее основания, состою в ней по сей день и буду состоять до тех пор, пока я жив!

— Тогда, по-видимому, эта история с русскими тоже преувеличена? — сказал кадет Гудмундур Йоунссон.

— Русскими? А что у меня с ними общего?

— Вот видите, я говорил, что нельзя верить всему, что болтают люди, — сказал Гудмундур Йоунссон.

Несколько подростков обступили Гудмундура и приезжего. Они ловили каждое слово, слетавшее с уст незнакомца.

— Значит, неправда и все россказни о зверях, которые мы здесь не раз слышали? — сказал кадет и добавил: — Что касается меня, то я лично никогда особенно не верил им.

— О каких зверях, черт возьми, ты говоришь?

— За что купил, за то и продаю, — сказал кадет. — Некоторые говорят, что это дикие быки, другие утверждают, что это хищные звери. Но, если хочешь знать мое мнение, я никогда не мог понять, как они могут противоречить священному писанию.

— Я не понимаю, о каких зверях, дьявол тебя побери, ты болтаешь. Если хочешь знать, ты сам похож на зверя, описанного в библии, — сказал незнакомец, проглатывая на всякий случай табак, чтобы он не выскочил изо рта. — Я вообще не припомню, чтобы я встречал тебя когда-нибудь. Мне не доводилось иметь с тобой дело — ни со зверями, ни без них. Не могу понять, о чем ты говоришь, старый болван. Что тебе от меня нужно в конце концов?