Мемуары - Вильгельм II

Тогда я подчеркнул, что цель принести мир народам настолько священна и велика, что папа никоим образом не может дать себя запугать этими чисто светскими соображениями, отказавшись от своей, как бы специально для него созданной задачи. Если ему удастся осуществить ее, то благодарные ему народы по заключении мира, конечно, охотно поддержат перед итальянским правительством его стремление к независимости. Последние мои слова произвели впечатление на нунция, и он сказал, что я все же прав и что папа должен что-нибудь сделать для заключения мира.

Вслед за тем я обратил внимание нунция на следующее обстоятельство. Нунций, вероятно, наблюдал, как энергично социалисты всех стран всеми способами стараются поддержать стремление к миру. Мы всегда давали германским социалистам разрешение ехать в нейтральные страны, где они на конгрессах обсуждали вопрос о мире, ибо я придерживался того мнения, что социалистам известны желания и взгляды народных масс. У нас не ставится никаких препятствий никому, кто честно и без задних мыслей намерен содействовать миру.

Подобное тяготение к миру распространено и среди народов Антанты, и среди их социалистов. Этим социалистам, однако, ставятся препятствия в их поездках на конгрессы в нейтральные страны, причем отказывают в выдаче заграничных паспортов. Стремление к миру растет во всех странах. Народы все больше проникаются жаждой мира, и если среди правителей не найдется никого, кто предложил бы для этой цели свою помощь   моя попытка, к сожалению, потерпела крушение, то народы, наконец, сами возьмут дело в свои руки. Это произойдет, как доказывает история, не без опасных потрясений и переворотов, которые затронут также римскую церковь и папу. Что должен думать солдат-католик, когда он постоянно слышит о стараниях в пользу мира со стороны социалистических вождей и в то же время никогда не видит попыток папы освободить его от бедствий войны. Если папа ничего не сделает в пользу мира, то возникнет опасность, что мир будет добыт усилиями социалистов, и тогда наступит конец господствующему положению папы и римской церкви даже среди католиков.

Этот аргумент подействовал на нунция. Он заявил, что немедленно доложит в Ватикан о моей точке зрения и сам выступит в пользу немедленных действий папы с целью добиться мира. Крайне взволнованный капеллан снова вмешался в разговор, заявив, что папа подвергнет себя опасности быть растерзанным «пиаццой». Я   протестант и, следовательно, в глазах капеллана   еретик, отпарировал я новое выступление капеллана, несмотря на это, я должен здесь констатировать следующее: папа считается католической церковью и всем миром «наместником Христа на земле». Изучая Священное писание, я серьезно и подробно занимался личностью Спасителя, стараясь углубиться в сущность ее. И для меня ясно, что Спаситель никогда не боялся «пиаццы», хотя в его распоряжении не было дворцов в виде крепости с гвардией и оружием. Спаситель всегда шел в эту самую «пиаццу», обращался к ней и, в конце концов, во имя этой враждебной ему «пиаццы» пошел на крестные муки. И теперь я должен поверить тому, что Его «наместник на земле» только из-за распущенной римской «пиаццы» якобы боится стать по примеру Спасителя мучеником, чтобы принести мир истекающим кровью народам? Будучи протестантом, я, однако, слишком высокого мнения о римском пастыре, тем более о папе, чтобы поверить этим утверждениям. Для него не может быть ничего более прекрасного, чем всецело отдаться великому делу мира, не обращая внимания ни на что и не считаясь даже с опасностью, очень отдаленной в сущности, стать мучеником за это дело.

Нунций с сияющими глазами схватил мою руку и глубоко тронутый сказал: «Вы совершенно правы. Это долг папы. Он должен действовать. Через него народы снова должны получить мир. Я передам Ваши слова Его Святейшеству». Капеллан отвернулся, покачал головой и пробормотал про себя: «Ah, la Piazza, la Piazza».

XII

КОНЕЦ ВОЙНЫ И ОТРЕЧЕНИЕ

Через несколько дней после 8 августа 1918 года я созвал коронный Совет, чтобы выяснить положение и, сделав соответствующие выводы, наметить те основные линии, по которым должна идти политика графа Гертлинга. Высшее военное командование одобряло мысль, что рейхсканцлер должен найти возможность какого-либо соглашения с неприятелем. Но в то же время оно подчеркивало необходимость сначала занять так называемую Гинденбургскую линию, основательно откинув врага; только после этого можно будет начать переговоры. Затем я приказал канцлеру обратиться к нейтральной державе Голландии, выяснив, готова ли она сделать подобный шаг к мирному посредничеству.

Обращение о мире через Голландию очень затрудняло то обстоятельство, что Австрию никак нельзя было побудить к четкому соглашению, и она без конца тянула с определенным выражением своей точки зрения по этому поводу. Даже устное соглашение между мной и императором Карлом вскоре под влиянием Буриана было им аннулировано. Нидерландское правительство, уже извещенное мною, изъявило свою готовность к посредничеству. Между тем Австрия без нашего ведома сделала свое первое сепаратное предложение о мире, сдвинув, таким образом, вопрос с места. Император Карл втайне от нас уже вступил в сношения с Антантой, давно уже решив оставить нас одних. Он поступал по плану, так изложенному им своим приближенным: «Когда я нахожусь у германцев, я во всем поддакиваю им; но когда я возвращаюсь домой, я делаю то, что хочу». Выходило так, что Вена постоянно обманывала мое правительство и меня. Причем мы ничего не могли предпринять против этого, ибо оттуда нам всегда давали понять: если вы будете чинить затруднения, то мы оставим вас на произвол судьбы, т.е. наша армия не будет больше сражаться на вашей стороне. А этого, конечно, необходимо было по возможности избегать   как по военным, так и по политическим соображениям. Отпадение Австро-Венгрии и привело нас к катастрофе. Если бы император Карл еще только три недели мог сдержать свои нервы, многое произошло бы иначе. Андраши, по его собственному признанию, уже давно вел в Швейцарии за нашей спиной переговоры с Антантой. Таким образом, император Карл надеялся обеспечить себе хорошее отношение со стороны Антанты.

После нашей неудачи 8 августа генерал Людендорф заявил, что не может больше ручаться за победу на фронте и поэтому необходимо подготовить путь к мирным переговорам. Так как дипломатии не удалось успешно завязать их, а военное положение между тем из-за революционной агитации все более ухудшалось, Людендорф 29 сентября вместо мирных переговоров потребовал начать переговоры о перемирии. В этот критический период на родине началось сильное движение в пользу образования нового правительства для заключения настоятельно необходимого мира. Я не мог игнорировать это движение, потому что старому правительству в течение 7 недель, с 8 августа до конца сентября, не удалось наладить более или менее успешных мирных переговоров. Тогда же ко мне явились с фронта генералы фон Гальвиц и фон Мудра. Они набросали картину внутреннего положения в армии, упомянув о большом числе дезертиров, случаях неповиновения, появления красных флагов в поездах для отпускных, возвращающихся с родины, и т. п. Генералы видели главную причину всех зол в царившем на родине настроении, неблагоприятно отражавшемся на армии. Общее желание окончания войны и заключения мира перешло с родины на фронт и стало уже замечаться в отдельных войсковых частях. Генералы поэтому полагали, что армия немедленно должна быть отозвана за линию Антверпен – Маас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});