Румбы фантастики. 1989 год - Иван Ефремов

Укрепив весла, покинули мы драккар; на твердую землю сошли и не отличалась она от нашей земли: тверда и покрыта травой. В чертоги вошли, где стояли столы, томясь от обилия яств, как и сказано в сагах. И сели мы к столам по слову Мунира, не робея более, ибо голодны были и не терпелось отведать, что за еда на столах Валгаллы. Блюдо к блюду стояли там, покрывая доски, и на всякой гортани вкус пища манила взгляд скитальца морей: привычное, дымилось мясо, мягкое кабанье и жесткое медвежье; рыба желтая, сухая и с каплями жира алая, и мелкая зернь, цветом подобная смоле и рябине. Все это знакомо; чему дивиться? Иное изумляло: белый песок, тающий меж губ, как снег, но снег сладкий; сладкие же камни многих цветов; не для мужей такая еда, но, правду сказать, подобной сладости не ведают смертные. Ели викинги, блюд же не убывало: сновали меж столами прислужники, заменяя опустевшие; иные из ансов стояли вдоль стен недвижно: черны были одеяния их и жезлы из темной стали висели на шейных ремнях, прильнув к каждой груди.

И пили викинги от щедрот асов, напитков же не перечислить; назову немногие: пиво светлое, подобное нашему, лилось ручьями, но редкие из нас подставляли кубки; и темное было, сходное с напитком олль, гордостью островных саксов; и ромейских ягод кислый сок, что мудреет с годами; и с каплями воска мед, привозимый на торжище русами. Мало испили мы всего, о чем сказано, ибо по нраву побратимам пришлось иное, невиданное: вода на вид, на вкус же огонь. Хлебнувший неосторожно, терял дыхание и не скоро мог вдохнуть всей грудью; глотнувший с умом, весельем сердце наполнял, и огонь воды стекал в жилы, очищая разум, но связывая без ремней руки и ноги.

И молчал Мунир, ласково глядя, но голосом его вещали круглые рты, что, щитам подобно, висели вдоль стен: «Ешьте и пейте, воины Одина, ведь радостно будет асам увидеть вас, живых, за своим столом, ведь почетно для ансов прислуживать вам!» Взглянув на сомкнутые уста Мунира, удивился я: «Как говоришь?» И ответил мудрый вестник: «Не говорю; то дух мой вещает!». Когда же уставал говорить Муниров дух, медь гремела из ртов и плакали струны, словно многие скальды сидели на языках стен; но не было, видел я, скальдов. И спросил я: «Но где же асы, Мунир? Где Один Отец Богов, и мудрый Хорд, и Норн, дева судьбы, и хранитель весны Бальдур? Где их давние гости: Сигурд, родитель мой, и Агни-ярл Убийца Саксов, отец отца, и иные предки, мои и чужие; не здесь ли их место?» И еще добавил я: «Где же братья мои, Эльдъяур и Локи? Не ты сказал разве, что здесь?» Но смеялся в ответ солнечным смехом вестник Валгаллы: «Что толку печалиться, когда время ликовать? Что толку грустить, когда время радоваться? Ешь, Хохи-хевдинг, и пей; ныне — ты гость, завтра же беседовать станем!»

Когда же переполнились утробы побратимов, сменили рты стен медь на свирели, хлопнул в ладоши Мунир — и вбежали в чертог девы-валькирии; лишь волосы, медвяные, лишь косы соломенные прикрывали их красоту, рассыпаясь по плечам, и полные груди манили голодный взгляд; пахло же от розовых тел так, как не пахнет и от цветов в лугах круга земель. Смело к викингам на колени садились божественные, с великим уменьем шелковыми бедрами шевеля; плечи руками обвивали, смеясь. Помню Хальфдана: рыча, опрокинул берсерк валькирию на подстилку из шкур и владел ею, воя в восторге, подобно волку; она же смеялась громко и стонала, змеей оплетая могучее тело, содрогаясь в страсти. Хватали викинги дев и любили здесь же, у столов; каждому досталась валькирия, усталых же сменяли новые искусницы и оттого не было причин для ссор. Там, на скамьях Валгаллы, изведал и я страсть неземных дев; скуп мой язык, но скажу: как плевок в лицо после их ласк любовь жен в фиордах; ведь душиста кожа валькирий, сладки губы и бесстыдны руки, лоно же сладостнее последнего удара. Среди крика и смеха уснул я, наутро же чисты были столы и вновь полны блюда, но исчезли, словно не были, напитки; лишь немного светлого пива стояло в кувшинах из твердой воды.

Вошел Мунир и встал на пороге, говоря: «Вот для чего впустили вас в чертог свой бессмертные асы! Оборвала нить пряжи своей Норн-Судьба и, полны коварства, двинулись войною на Фиорд Валгаллы силы тьмы: лесные боги русое и распятый, коему поклоняются саксы; с ними и духи Валланда. Близится Рагнаради note 1 4, дети фиорда! Земной круг защищая, бьются асы, но вот — изнемогли. Крепка ведь сила чужих. В помощь себе призвал Один героев и пошли они, все, кто пировал здесь: там ныне и отец твой, Сигурд-ярл, и дед Агни, и прочие, коих долго перечислять. Но и герои слабеют, ибо в злобе своей смертных колдунов призвали злые; колдуну же не страшен небесный меч. Лишь смертный викинг сразит колдуна. И бьются там, за багряной тучей смертные братья твои, Хохи, со смертными властелинами чар. Что скажете, коли и вас призовет Один?»

Умолк Мунир, и погасли свечи, словно ветром пахнуло на них; на миг мрачно стало в чертоге, затем вновь вспыхнуло: две звезды зажглись наверху, у балок; одна синяя, другая алая и мигали они, уступая дорогу одна другой.

И сказал я: «Один отец, мы дети!», и викинги подтвердили мои слова, крикнув: «Хейя!», Хальфдан же берсерк добавил: «Хочу видеть колдуна; посмотрю, страшен ли?»

Ответил Мунир: «Радостно слышать; но в бой не пошлю вас. Иная судьба выпала вам; прежде же чем узнать ее, надлежит людям фиордов познать силу асов. Вложите в ножны мечи и секиры привесьте к поясам, ибо ныне, по Одина воле, вручу вам жезлы быстрого грома!» Так сказав, велел привести раба. И привели; Мунир же, взяв у черного анса жезл, навел на приведенного. Полосатая куртка была на рабе и окрасилась она кровью во многих местах, когда в руках Мунира грянул гром, частый, как невод, снаряженный на ловлю трески; гром прогремел, и упал раб, весь в крови, и умер у ног наших. Сказал Хальфдан: «Вот страшная смерть: не видеть, откуда, не знать, кто. Воистину, жестоки асы!». Но усмехнулся Мунир: «Что жалеть раба; муж ли он?

— нет. Вам, отважным, громы даю по воле Отца Асов. Наставит же вас в искусстве быстрого боя Брун: чтите его!»

И ушел Мунир. Брун же, сияя серебряными листьями, повел нас из чертога вдоль воды, к одному из низких домов; шли мы, топча траву, и великий гнев загорался в сердцах, гнев и ярость: ведь Один, отец наш, изнемогает в битве, мы же здесь и бессильны помочь; роптали викинги, и белым огнем пылали глаза Хальфдана Голой Груди. Так подошли к дому и отпер двери Брун малым ключом, но не позвал нас туда; слуги его в одежде с рунами из серебра вошли внутрь и, вынеся сундуки, распахнули их. Жезлы быстрого грома лежали там и каждому из нас, никого не пропустив, дал Брун по одному…

8

Больше всего в этой суетной жизни Руди любил пиво и девочек, причем пиво предпочитал светлое, а девочек, наоборот, темненьких. Более всего не любил Бруннер гомосексуалистов и аристократию; впрочем, особенной разницы между ними, на его взгляд, и не было. Очень не нравилось ему также рубить головы топором, но — что поделаешь! — приходилось. Правда, не часто. Раза четыре, максимум пять. Он тогда возглавлял образцовую команду в Югославии, а балканских туземцев, как выяснилось, лучше всего убеждали бифштексы с кровью. Поработав, Рудольф подолгу полоскался в лохани, отплевываясь и безбожно матеря проклятые горы и сволочей-диверсантов, из-за которых он, веселый Руди, вынужден пластать живых людей, как свиные туши. А вообще-то штандартенфюрер СС Рудольф Бруннер, Руди для девочек из шантана и Руди-Муди для очень близких друзей, был совсем не злым парнем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});