Царевна, спецназ и царский указ - Наталья Филимонова

поставят, да и пусть стоит, пока очухается. Или вот которые сразу в обморок падают. Это благородные все больше. С теми обычно тоже просто — бой еще и не начался, а она уже шмяк! И все, главное поймать и сложить где в сторонке, чтоб не наступить ненароком. Если повезет, может и не очнуться, пока домой не доставишь. И бегом ноги уносить, пока она тебя в благодарность целовать не надумала!

Алька хихикнула. Почему-то картина сегодняшнего побоища уже будто смазывалась в памяти — словно и не с ней это было. И обморочные девицы из Олешекова рассказа представлялись куда реальнее окровавленных тел в траве.

А еще запросто представлялось, как могучий Олешек между делом переставляет с места на место перепуганную девицу, чтобы не зашибить. И как, вручив ее потом родителям, пытается незаметно исчезнуть — при его-то размерах!

Деревья начали уже редеть — вот-вот вдалеке должен показаться поселок.

— Другие девы визжать начинают, — неторопливо продолжал богатырь. — Иной раз смотришь — и откуда только что берется? Сама невеличка с воробушка, а как рот откроет — так и ухи закладывает. Да долго так визжат, бывалочи! Уж и бой закончился, злодеев всех положили, а она все визжит. И воздуху же хватает! Попервой тяжело с такими. А потом ничего, привыкнуть можно. И злодеи всякие эдакую девицу посстерегутся хватать, им свои ухи-то тоже жалко. Опять же, такая визгунья тоже спасать себя не мешает особо. Если на месте стоит. А то вот бывает еще, начинают без толку метаться. Это уж хужей будет. Как ее от стрел да копий заслонять, когда она мечется? А то кинется такая в панике бежать, так непременно какому затаившемуся злодею прямо в лапы попадет, а он ею же потом заслоняться станет. Но тяжче всего — с теми, которые сами в бой лезут. Помочь спасителям вроде как пытаются. А только чаще всего хуже делают. Тут уж воину втрое больше сил и умений надо — не только злодея порешить, а еще и жертву не задеть, когда она сама под меч кидается. Уж такие попадаются бестолковые…

— И что, по-твоему, — обиделась Алька, — мое дело — не мешать себя спасать? Как этим всем девам?

— Нет, конечно, — Олешек, кажется, даже удивился. — Говорю ж, правильно сделала все. Разбойников выманила. Под мечи не лезла. Схватить себя не дала. Самой в бой лезть — тут тоже рассчитать надо, когда хватит у тебя умений, а когда лучше в сторонке постоять…

Алька озадаченно примолкла. Сама-то она точно знала, что вовсе не думала в тот момент, хватит ли у нее умений. Да и вообще не больно-то рассуждала. Просто и впрямь растерялась. Вот вроде бы когда с друзьями тренировалась — все понятно было, и точно знала уже, как двигаться, как уклоняться, куда бить. Только ведь тогда она твердо знала, что ни Светик, ни Савелий и никто из богатырей ее всерьез не ударит и вреда не причинит. Синяки после тренировок — бывали, конечно, и ссадины случались. Всякое было, только больше по собственной дурости. А как настоящий враг, с настоящим оружием перед тобой — оно, оказывается, совсем иначе все. Не то чтоб даже страшно ей было, а просто — вся наука в один миг вдруг из головы повылетела.

— Ничего! — могучий богатырь, будто прочитав ее мысли, как-то очень по-доброму усмехнулся и хлопнул царевну по плечу, едва не снеся при этом с телеги. К счастью, к проявлениям Олешековых дружеских чувств Алька успела привыкнуть — и давно приучилась вовремя приседать и пригибаться. Почти и не ойкнула. — Привычка нужна. Ты ж не дева в беде какая. Ты-то — наша!

* * *

О том, что она молодец, Альке сказали после едва ли не все богатыри поочередно, точно сговорились. Савелий, правда, раза три повторил, мол, “чтоб ты знала, крестьянам на золотой за весь день нипочем не наторговать!”, но какая разница — ведь получилось же все! Но что молодец — то и Савелий говорил, и все прочие. То ли утешить ее хотели, то ли и в самом деле похвалить — не поймешь.

Хотя утешений-то, честно говоря, и не требовалось.

Хотя бы потому, что дома одуряюще пахло пирогами. Пироги ждали на столе: на одном блюде — с зайчатиной, на другом — с кислой капустой. И на третьем, отдельном, — несколько пирожков с остатками густого повидла, что еще осенью наварили из диких зеленых яблок. И эти, сладкие, были выложены на блюде кривоватым цветочком, при виде которого Алька вдруг почувствовала, что готова расплакаться. Не забыли, выходит, про ее день! Савелий — точно не забыл!

А потом разом шагнули к ней дружочек-Светик и суровый Михайла, одинаково как-то несмело улыбаясь. И держа в руках одинаковые же букетики скромных ромашек. И вот тогда-то царевна, не выдержав, все-таки всхлипнула и кинулась — или попыталась кинуться — на шею обоим сразу, и повисла, обхватив обоих богатырей и мыча что-то радостно-благодарное.

А потом, чуть повернув голову, увидела за плечом Светика Акмаля — с ландышами в руках. И, взвизгнув, бросилась к третьему богатырю — чтобы тоже обнять и чмокнуть в щеку. А затем и к Савелию.

Меньше всего она сейчас думала о том, достойно ли и подобает ли такое поведение царевне. Наверняка Наина бы не одобрила. Да и небо с ней! А вот у Альки есть теперь и настоящие друзья, и даже братья по оружию. И не зазорно вовсе их обнимать.

За спиной бухнула о косяк дверь — Олешек, охнув, выскочил пол-лучины назад, бормоча что-то невнятное, а вот теперь, видно, вернулся… да отчего-то в дверях застрял. Царевна обернулась недоуменно, а затем и выглянула в сени.

В проем входной двери пытался войти куст цветущей сирени. Вместе с корнями, ветками и всем прочим, что кустам полагается. Куст негромко ругательно бурчал Олешековым голосом, скребя ветками о косяк.

— Ой, мамочки! — что еще сказать, Алька не нашлась. Зато очень даже нашлись остальные богатыри — и сказали они это хором, как-то разом забыв о присутствии благородной юной девы, при коей не следует подобным образом выражаться.

Куст в дверях замер.

— А чего? — несмело пробасило из его недр. — Я это… Алевтине же. Цветочки вот. С утра припас! И забыл…