Дальше живите сами - Джонатан Троппер

Я ложусь на пол, чтобы пару раз отжаться, и тут же засыпаю.

Понедельник

Глава 42

6:10

Я сижу шиву. Голышом. Дешевый виниловый стульчик липнет к заднице, как изолента. Вокруг — все, кого я знаю, кого знал на протяжении всей жизни. Бродят, болтают, но понятно, что они вот-вот заметят, что я не одет. Я не могу встать, не могу выйти, спрятаться. Я — на виду. Поворачиваюсь к Филиппу, но это не Филипп, это — дядя Стэн. Он сидит рядом со мной, пускает слюну и беспрерывно пердит. Я прошу у него пиджак, ненадолго. Он беззубо хихикает и сообщает, что видит мои яйца. Поверх множества безликих голов я вижу Пенни. Она где-то в дальнем конце гостиной и смотрит на меня так странно, что на душе у меня становится совсем мрачно и тревожно. Затем появляется Джен — с виду на девятом месяце, круглолицая, сияющая. Нельзя, чтобы она застала меня в таком виде! Люди приветствуют ее очень тепло, обсуждают предстоящие роды, некоторые почтительно трогают живот. Она еще далеко, в нескольких шагах от двери, и тут, прямо перед ней, я вижу его. Он сидит в заднем ряду, держа младенца на согнутом локте. Он похож сам на себя, только более молодого, крупного, широкоплечего, с толстыми накачанными руками, с грудью колесом. Наши взгляды встречаются, он мне подмигивает и встает, собираясь уйти. Подожди! Папа! Но он меня не слышит. Он направляется к двери, прижимая к себе младенца, а тот задумчиво сосет шов его рубашки. Позабыв о своей наготе, я вскакиваю, бросаюсь догонять, но, сделав шаг, понимаю, что снова одноног, а протеза нет. Я звучно, с грохотом падаю на дубовый пол. Все оборачиваются и глазеют, разинув рты, а я — сквозь толпу — вижу голову отца… Он спускается по лестнице и исчезает.

Я пробуждаюсь, разбитый, несчастный, и все зову, все прошу: Подожди, я с тобой.

Глава 43

6:40

Я вылезаю на крышу и нахожу там Трейси с сигаретой из загашника Венди. Она удивленно оглядывается, потом слабо мне улыбается:

— Я заняла ваше место?

— Ничего, поместимся. — Я переползаю на гребень, сажусь рядом с ней. — В тесноте, да не в обиде.

Она протягивает мне пачку. Я беру, прикуриваю от ее сигареты. Так и сидим, глядя на городские крыши.

— Что у вас с губой? — спрашивает она.

— Кое-кто решил передо мной извиниться.

Она усмехается:

— Сильно болит?

— Только когда улыбаюсь.

— Что-то я не видела, чтобы вы улыбались.

— Вы застали меня не в лучший момент жизни.

Она поворачивается, смотрит на меня в упор.

— Ведь Филипп спал с той девушкой? С Челси? — В ее голосе нет ни гнева, ни даже обиды. Только грусть.

— Не знаю.

— Есть предположения?

— Трейси, он — мой брат.

— Понимаю. — Она затягивается, медленно и неуверенно. Похоже, курит она нечасто. — Я здесь в полном одиночестве, Джад. Мне нужен друг, кто-нибудь, кто честно скажет, свихнулась я или нет. Скажите честно. Между нами и восходом солнца.

Она наклоняется, вытаскивает сигарету у меня изо рта и, сложив свою и мою вместе, наблюдает, как струйки дыма сплетаются и тают. Потом тушит обе сигареты о шифер крыши. И видно, что вот-вот расплачется.

— Мы ведь оба не курильщики, — замечает она.

— Верно.

Я смотрю на нее довольно долго. Она старше меня, но в ней есть что-то от испуганного ребенка, какая-то давняя, неизбывная боль, которую ничем не унять.

— Между нами и восходом солнца, — повторяю я.

— Договорились.

— Спал — не спал… Наверняка не скажу. Думаю, да. А если нет, то это дело будущего. А если не с ней, то с кем-то еще. Это было, есть и будет. К нему липнут челси всего мира.

По ее щекам тихо катятся слезы. Она обхватывает руками колени.

— Спасибо.

— Простите, — говорю я. — Это ужасно больно, по себе знаю.

Она вытирает глаза и медленно выдыхает:

— На самом деле я сама виновата. Любое вранье, которое он несет, меркнет по сравнению с тем, как вру себе я сама.

— Вы заслуживаете лучшего. Я люблю его, но вы заслуживаете лучшего.

— А знаете, что самое печальное?

— Что?

Она слабо улыбается и поднимает лицо к небу.

— Он действительно меня любит. И в глубине души он хочет быть именно тем человеком, в котором я нуждаюсь. Но ему это не по плечу.

— Так что вы намерены делать?

Она на мгновение задумывается. Пожимает плечами.

— Дождусь конца шивы. Иначе нельзя. Ну а потом подгребу лохмотья гордости… и остатки собственного достоинства. И скажу «до свидания».

— Он очень расстроится, будет уговаривать. Вы к этому готовы?

— Я оставлю ему «порше».

— Ничего себе. Прощальный подарочек.

— Он все делает искренне, все… Но мне сорок четыре года. У меня нет времени на гнев и обиды.

— Возможно, вы — самый лучший человек из всех, кого я знаю.

Она улыбается и треплет меня по колену:

— Я многое понимаю в этой жизни.

— Где вы были, когда мой брак катился в тартарары?

— Всегда к вашим услугам. — Пошарив в карманах, она достает визитную карточку с рельефными буквами. Там ее имя и куча разных сокращений — ученые звания. Ниже — СЕРТИФИЦИРОВАННЫЙ ПСИХОТЕРАПЕВТ, еще ниже ИНСТРУКТОР ПО ЖИЗНИ, а отдельно — жирным шрифтом — девиз: Составьте план.

— Составьте план, — произношу я.

— У вас он имеется?

— У меня? Что угодно, только не план. Скорее, его противоположность.

— Могу я предложить вам бесплатный совет?

— Конечно.

Трейси поворачивается ко мне:

— Вы женились рано, практически в колледже. Вас страшит одиночество. И все, что вы сейчас делаете, мотивировано этим страхом. А вы не волнуйтесь, что не найдете новую любовь. Она придет, когда суждено. Сейчас надо научиться жить в одиночку. Вы станете от этого только сильнее.

— Для чего мне эта сила?

— Чтобы быть отцом, чтобы быть тем человеком, которым хотите быть. Вот тогда-то и наступит время строить планы.

Я киваю. И представляю Джен, дрожащую в пустой постели, измученную сожалениями. Она одна. Я один. Она — мой самый близкий человек.

— Одиночество годится не для всех, — говорю я вслух.

6:55

Трейси уходит в дом. Я остаюсь на крыше, наблюдая, как оживает город, и вижу, что из дома Калленов выходит девушка. В коротком черном платьице, в туфлях на высоких каблуках, со спутанными волосами, с размазанной по лицу косметикой. Та самая девушка, с которой Хорри был вчера в баре. Она жмурится от яркого солнца и словно бы не знает, куда идти. Или не знает, где она. Впрочем, на то и тупик, чтобы двигаться можно было только в одном направлении. И она поспешно, почти бегом устремляется прочь. На работу она вряд ли опаздывает, еще слишком рано. Похоже, она просто хочет поскорее унести отсюда ноги.

Я не был в доме Калленов уже много лет. Все события всегда происходили у нас. В передней пахнет полиролью и сухими лепестками. Полы скрипят под ногами. Стена у лестницы украшена фотографиями закатов и лесов — Линда сама делала эти снимки во время путешествий.

Хорри — у себя в спальне, в цокольном этаже. Он лежит голый на полу и конвульсивно подрагивает, но приступ уже затихает. Рот его заполнен белой, точно мыльной, пеной, она капает с подбородка. Темную спальню заполняет терпкий запах секса и пота. Схватив с кровати влажную подушку, я подсовываю ее под затылок Хорри, потому что голова его еще дергается, выбивая стаккато на дубовом полу. Потом я укрываю его одеялом и, растопырив ладони, кладу их ему на плечи и грудь, чтобы знал, что я рядом. Он бьется подо мной, как умирающий зверь, но все медленнее, медленнее… спазмированные мышцы постепенно расслабляются. Все. Я оттираю слезы и пот с его лица и вскоре различаю в полутьме, что он открыл глаза.

— Ты тут? — спрашиваю я.

— Да, — сипло отвечает он, сглатывая слюну. Его взгляд тревожно мечется по комнате.

— Она ушла, — поясняю я.

— Полная впечатлений… — Он прикрывает глаза.

— Надо позвонить твоему врачу, — предлагаю я.

Хорри мотает головой:

— Все со мной как обычно. Это из-за секса. Пульс учащается, эндорфины, адреналин. Причин много.

— А нельзя что-нибудь принять? Заранее?

— От лекарств эрекция пропадает.

— Ясно. Надеюсь, она хоть того стоила?

Он глядит на меня. Белки глаз у него розоватые, словно на них полиняло что-то красное.

— Как ни прискорбно, я никогда ничего не помню.

Спустя пару минут он уже может перевернуться и встать на колени. Потом поднимается, проигнорировав протянутую мной руку. Одеяло падает.

— Зато на заднице у тебя остались приличные царапины от ее ногтей, — говорю я. — Это хороший признак.

Он вяло улыбается и, подобрав одеяло, оборачивает его вокруг талии. У Хорри не пресс, а мечта: мышцы так и ходят, так и играют под кожей. Глядя на него, нельзя не сокрушаться — кем он стал и кем мог бы стать… Все мы начинаем жизнь так нагло, так самоуверенно, думаем, что получили мир в подарок, как леденец на палочке. Впрочем, не стоит задумываться над бесконечным множеством способов, которым этот мир может нас унизить и растоптать, а то мы побоимся вылезти из кровати.