История России с древнейших времен. Книга VI. 1657-1676 - Сергей Соловьев

Это перемирие с первого взгляда могло назваться очень ненадежным: Киев был уступлен Москве только на два года, а между тем легко было видеть, что Москве он очень дорог, что Москва употребит все усилия оставить его за собою. Но к удивлению, война не возобновлялась до второй половины XVIII века, и Андрусовское перемирие перешло в вечный мир с сохранением всех своих условий. Напрасно поляки утешали себя мыслию, что на их отчизну во второй половине XVII века послано такое же испытание, какое было послано на Москву в начале века, и что Польша выйдет из него так же счастливо, как и Москва: для Польши с 1654 года начинается продолжительная, почти полуторавековая агония, условленная внутренним ослаблением, распадением; в 1667 году великая борьба между Россиею и Польшею оканчивается. С этих пор влияние России на Польшу усиливается постепенно без всякой борьбы, вследствие только постепенного усиления России и равномерного внутреннего ослабления Польши; Андрусовское перемирие было полным успокоением, совершенным докончанием , по старинному выражению. Россия покончила с Польшею, успокоилась на ее счет, перестала ее бояться и обратила свое внимание в другую сторону, занялась решением тех вопросов, от которых зависело продолжение ее исторического существования, вопросов о преобразованиях, о приобретении новых средств к продолжению исторической жизни. Таким образом, Андрусовское перемирие служит также одною из граней между древнею и новою Россиею.

После Андрусовского перемирия Москва успокоилась со стороны Польши, но не могла успокоиться со стороны Малороссии. В этой стороне, на восток от Днепра, произошел переворот: земельная собственность переменила своих владетелей; польские паны исчезли, но это не успокоило страны, ибо на их место явились другие — войсковая, козацкая старшина, которая стремилась к господству, стремилась немедленно же выделиться из войсковой массы или в виде шляхты польской под руководством сенатора Выговского, или в виде дворянства московского под руководством боярина Брюховецкого; но это стремление старшины встречало сильное противоборство в демократическом стремлении козачества, представителем которого было Запорожье. Толкуя о правах и вольностях бедной отчизны Украйны, старшина стремилась к господству, имея в виду только собственные выгоды; козачество требовало равенства, с ненавистью смотря на людей, которые, вышедши из его рядов, павлинились в дворянском или шляхетском звании; «мы знаем только гетмана и не хотим знать боярина!» — кричало Запорожье. Города, ненавидя козаков и старшину их, одинаково для них тяжелых, с радостью увидали бы уничтожение гетманского, козацкого регимента , лишь бы только оставались за ними их нрава; высшее духовенство, также толкуя о правах и вольностях, ставило себя в ложное положение, из-за этих прав и вольностей отвергая православную Москву и приклоняясь к латинской Польше, — положение, которого большинство народное не могло долго ему позволить. Так раздиралась Малороссия внутренно и этим, разумеется, облегчала работу государства Московского, которое незаметно приготовляло приравнение. Но прежде чем это приравнение последовало, отношения московского правительства в Малороссии были странные, как и следовало ожидать от господствовавшей в Малороссии безурядицы. Украйна давала московскому правительству полное право не уважать того, что она называла своими правами и вольностями, ибо, во-первых, каждый в Малороссии понимал эти права и вольности по-своему; во-вторых, с самого начала стали нарушаться права, уступленные государству, права, которые оно необходимо должно было иметь. Еще в то время, когда сильная рука Богдана Хмельницкого держала Малороссию, было нарушено самим Хмельницким существенное право великого государя, право, без которого соединение Малой России с Великою было немыслимо, право, чтоб Малороссия имела одинакую политику с Москвою. Но этого мало: условием присоединения было, чтоб доходы малороссийские собирались на жалованье войску, козакам; но вот в Москве узнают, что доходы собираются вовсе не на жалованье козакам, которые, не получая этого жалованья, охладели к службе; из Малороссии, для которой начата была тяжелая война, доведшая Московское государство до крайнего истощения, из Малороссии беспрестанно приходят требования, чтоб войска царского величества шли на помощь против ляхов, изменников западной стороны, и татар. Московское государство, которое начало войну в надежде действовать против Польши дружно с двух сторон, из двух Россий, должно теперь растягивать свои силы для защиты громадной пограничной линии, тогда как этих сил недоставало и для защиты приобретенного в Белоруссии и Литве. У преемника Богданова, у гетмана славного Войска Запорожского, было ничтожное число козаков, с которыми он не мог ничего предпринять. Разумеется, при таком печальном положении дел прежде всего необходимо было определить доходы малороссийские, ввести сколько-нибудь правильный сбор, определить число козаков, которых надобно было содержать этими доходами. На все это государство имело полное право по статьям Богдана Хмельницкого: но при первой попытке поднимается страшный ропот и волнение; привыкли жить безо всякого надзора, привыкли брать, что кому было угодно, и вмешательство правительства, вытребованное необходимостию, страшным безнарядьем, явилось нестерпимым посягательством на права и вольности! Чьи права и вольности? На этот вопрос не могли отвечать в Малороссии. Вследствие невозможности отвечать на этот вопрос обнаружилось явление, что сами малороссияне начали диктовать московскому правительству, как действовать в пользу приравнения быта малороссийского к быту остальных областей государства. Но этими внушениями не ограничивались в Малороссии: и старшина светская, и старшина духовная твердили московскому правительству, что измена господствует в Малороссии, что козаки шатаются, положиться на них ни в чем нельзя: при первом появлении неприятеля, ляхов, передадутся к ним. С чем обыкновенно приезжало посольство малороссийское в Москву, чем наполнены были грамоты и информации, им привозимые? Обвинениями в измене; вспомним печальную историю междугетманства; вспомним, как гетман и епископ, блюститель Киевской митрополии, вели борьбу друг с другом доносами в Москву, и кто после этого мог пожаловаться, что слово черкашенин стало в Москве синонимом изменника? Московский воевода, московский ратный человек входил в Малороссию как в страну, кипящую изменою, где он не мог положиться ни на кого, где в каждом жителе он видел человека, замышляющего против него недоброе, выжидающего только удобного случая, чтоб вынуть нож из-за пазухи. Каких же дружеских отношений после того можно было ожидать между двумя братственными народонаселениями? Какое уважение мог чувствовать москаль к шатающимся, мятущимся черкасам? Чем он мог сдерживаться, особенно в то время солдатского своеволия и хищничества? Он не сдерживался тем, что находился в родной земле, между своими же русскими людьми: ему толковали и толковали в самой Малороссии, сами малороссияне, что он среди врагов, среди изменников; это, разумеется, вполне могло разнуздывать москаля, он мог легко оправдаться в своих и чужих глазах: что же щадить изменников? Но мы видели, что иное было поведение относительно козаков, иное относительно горожан, более верных.

Общество малороссийское вышло слишком юно на сцену, когда история решала самые важные для него вопросы. Отсутствие внутренней сплоченности, разброд составных начал, жизнь особе и вражда между живущими особе условливали слабость страны, не дозволяли ей не только независимого, но и своеобразного политического существования. Отсюда эта шатость, колебание, которые мы видели в продолжение нашего рассказа и которые давали полный простор всякой силе пробиваться сквозь несплоченные ряды. Почти вся вторая половина XVII века представляет смутное время для Малороссии, подобное Смутному времени Московского государства в начале века: та же шатость, та же темнота, отсутствие ясно определенных целей и отношений, дающих твердость человеку и обществу, то же перелетство. Но в Московском государстве печальная эпоха была непродолжительна: кроме того, московские люди шатались между своими искателями власти, выставлявшими одинаково народное знамя, и как скоро явились чужие искатели, то это появление собрало шатающийся народ, поставило его на твердые ноги и повело к прекращению Смуты. Но несчастная Малороссия шаталась очень долго, шаталась и между поляками, и между турками. Уже не говоря о том, какой материальный ущерб понесла она от этого, как Заднепровье было вконец опустошено и сильно досталось и восточной стороне, не говоря уже о материальном вреде, мы не можем не указать на вредное нравственное влияние, которое должно было испытать народонаселение страны от этой долгой шатости, долгой смуты; не можем не указать, как вредно должны были действовать эти явления на характер народа, расшатывая общество все более и более, ослабляя общественный смысл у народа, отучая его от общественных приемов, отучая его ходить твердо, смотреть прямо в лицо окружающим явлениям, укореняя вредную привычку не верить никому и вместе верить всему и носиться в разные стороны по первому слуху. Общественное развитие было задержано; общество продолжало обнаруживать черты детства. Последующие события XVII и даже XVIII века должны подтвердить правду сказанного.