Избранное - Эрвин Штритматтер

Весенние полевые работы не дают Оле ни отдыху, ни сроку. По улице он носится как угорелый. Фрау Штамм, жена лесничего, хозяйничает теперь в библиотеке и присматривает за ребятишками в летнем детском саду. Она расторопная, подвижная женщина и, как видно, не зря кончала школу. Сынишке ее скоро минет шесть лет, но уже и сейчас ясно, что матери не будет стыдно за него, когда он пойдет в школу. Собственно, его должны были звать Виргилием, но он носит имя Петер. В душе у фрау Штамм бродило шесть лет назад иноземное название, бродило и звенело, словно колокольчик прерий: Виргиния! Виргиния! Но лесничий даже слышать не захотел ни про каких Виргилиев. А в древние времена был такой Виргилий, который писал о сельском и лесном хозяйстве, настаивала фрау Штамм.

Лесничий вышел из себя:

— Мальчика будут звать Петер, и точка.

Фрау Штамм пасет детей на деревенской лужайке под мартовским солнцем. Дети углядели торопливо шагающего Оле.

— Дядя Оле идет! Дядя Оле! — И помчались ему наперерез. — Дядя Оле, ты кто будешь сегодня, лошадь или верблюд?

Сегодня дядя Оле — слон. Он очень спешит. А на слона могут сразу взгромоздиться трое, если не четверо ребятишек.

Фрау Штамм не без удовольствия глядит на Оле. Но Оле отводит глаза, когда замечает ее пристальный взгляд. Прическа ли мадонны смущает его? Или пугают черные глаза?

Фрау Штамм помогает детям взобраться на Оле. И при этом, хочешь не хочешь, касается его волосатых рук. Она вздрагивает, как от удара током.

— Скажите, господин председатель, вы очень одиноки, если мне позволено будет спросить?

Какое счастье, что Оле приходит в голову удачный ответ: не может ли фрау Штамм взять на себя культуру в «Цветущем поле»?

— С удовольствием!

Детей разбирает нетерпение.

— Но-но, дядя Оле! Н-но, поехали!

Председатель кооператива «Цветущее поле», самый удивительный в мире слон, на четвереньках шествует по лугу.

Не так-то просто потолковать с председателем о проблемах личной жизни. Он поселился в бывшей детской комнатушке у Эммы Дюрр, потому что Антон и Эмма вылетели из родного гнезда. Эмма Вторая учится в Майберге на садовода, а Антон Второй живет в интернате для учеников тракторной станции.

— Вы только поглядите на Эмму! — судачат досужие сплетницы. — А убивалась-то как, когда Антон помер.

— Да, с глаз долой — из сердца вон, известное дело.

— А чего ж теряться! Маленьким курочкам тоже петух нужен, — язвит Мампе Горемыка.

Оле и Эмма даже ухом не ведут. Они не муж с женой и не брат с сестрой, они друзья, они товарищи. И кто знает, в какие заоблачные выси унесли бы Оле его планы, если бы Эмма, сорок пять килограммов живого веса, не тянула его к земле.

Однажды утром Оле начинает выстукивать молотком стены. Постучит и прижмется ухом к стене, словно это не стена, а камертон.

Эмма просыпается.

— Ну, что ты еще выдумал?

Оказывается, Оле среди ночи осенила идея превратить Эммину лачугу в кооперативный улей.

Увеличение доходов путем искусственного опыления цветов. Ошибается тот, кто недооценивает пчел!

— Ни за что! — Эмма не намерена отдавать свой домишко. Здесь жил Антон. Перебранка, как между братом и сестрой. И примирение достигнуто.

Но даже когда Оле и Эмма едины, как муж и жена, постель у них раздельная. Антон еще жив в памяти у обоих.

Оле не щадит себя, ловит идеи на лету, воплощает их в жизнь. И все же одиночество ложится пятном на его биографию. Многие женщины жалостливо на него поглядывают, как на человека с физическим недостатком.

А многие мужчины ему завидуют:

— Уж не вознесся ли наш Оле над бабами, что дух божий над водами?

17

Земля кружится в мировом пространстве, и по всей земле дети играют с тем, что дала им для игры родная страна: с камушками и раковинами, с цветами, осколками снарядов и белыми костями на кладбищах. Ручка от разбитой чашки из парадного сервиза становится золотым теленком, а прохудившийся горшок — королевской короной.

Девочка по имени Мертке подрастает среди заброшенных карьеров и высоких терриконов.

В карьерах маслянисто поблескивает стоячая вода, а края их покрыты бурой кромкой, окисью железа. Здесь не растут камыши, не гнездятся птицы и даже в самой глубине мертвых вод не мелькают рыбы. Пусто.

Мертке играет кусками угля. Она умеет выкладывать из них узоры и рисунки на белом песке: цветы, сердечки, земной шар в плетенке меридианов и параллелей. Мальчики, играющие с ней, похожи на негритят, до такой степени угольная пыль въелась в их лица и руки. Они строят игрушечную дорогу, мостят ее мелким углем и поют, подражая стуку колес:

Уголь — чтобы воевать,Уголь — чтобы побеждать.

На мосту, через который бежит рудничная узкоколейка, укреплен плакат, на плакате — силуэт прислушивающегося человека и надпись: «Тс-с-с! Враг тоже слышит тебя!» Дети называют этого человека «Дядя Тс-с-с!» Из-за Дяди Тс-с-с у них идут вечные споры.

— Дядя Тс-с-с слушает, что говорят дети. Он помощник Деда Мороза.

— Никакой он не помощник. Он русский.

— У русских шапки меховые. А у него шляпа.

— Он поганый англичанин.

— Нет, он Геббельс, — заявляет Мертке. — Не верите, спросите у моей мамы.

Каждый вечер Мертке воочию видит сказку об уродливой замарашке, которая умывалась водой из волшебного колодца и стала красавицей. Замарашка — это мать Мертке. Она работает в открытом карьере.

Стук в дверь. Являются негритята.

— Добрый вечер, фрау Маттуш. А правда, что Дядя Тс-с-с — это Геббельс?

— Как, как? Нате вам лучше пакетик леденцов.

Негритята сосут леденцы. А мать притворно весело рассказывает про кота:

— Крадется он за воронами по краю террикона. Подкрался и как прыгнет — р-раз! Ворона сказала: «Кар-р!» — и улетела, а кот — вниз кувырком.

Мальчики улыбаются, доедают последние леденцы. Наконец они уходят, и мать уже облегченно вздыхает. Но тут возвращается один негритенок.

— Фрау Маттуш, скажите, Геббельс это или нет? А то мы с Мертке поспорили.

— Что за чушь, просто Мертке у нас еще глупенькая, вот и все, — говорит мать.

— Неправда.

Мать зажимает ей рот. Мальчишки ликуют. Мертке дурочка!

Мать говорит с Мертке о вещах, которые непонятны ребенку. Нужно время, чтобы возмущенная Мертке поняла, что сболтнула лишнее, а это опасно. И потому в ближайшие дни ей лучше не показываться на улице. Мать учит ее мастерить пасхальных цыплят из остатков шерсти.

Мертке мастерит цыплят. Она хочет порадовать мать. В полдень она достает из печки крутую затирку из ржаной муки, наскоро обедает и снова за работу — надо сделать цыплят для всех соседских детей.

По вечерам она долго не может заснуть. Комната темнее темного. На окнах — черная бумага. Каждая дырочка завешена и заделана. Темно, как в гробу. А на улице, над терриконом, зажглись звезды, и месяц подсматривает за людьми, вот хитрюга. Среди ночи взревут сирены. Это месяц указал дорогу бомбардировщикам. В бомбоубежище Мертке строит башню из угольных брикетов. На дворе из звезд сыплются бомбы. И башня Мертке ходит ходуном.

Отца она помнит смутно. Ей снится мужской голос, он ласково говорит: «Мертке!» Мертке знает, что лоб его пересек шрам и кожа на этом месте новая и гладкая. Мертке с любопытством проводит пальцем по лбу человека, который держит ее на руках.

Отец не вернулся. Его застрелили — не русские и не англичане, а просто немцы.

Разве немцы враги? Они же говорят по-немецки… Девочке трудно это понять.

Последнее письмо отца Мертке прочтет лишь много спустя:

«Хочу, чтобы наша Мертке никогда не узнала, что делает с человеком война…» Это тоже очень темно и непонятно.

Настал день, когда с окон сняли черную бумагу. Мертке теперь прямо из кровати видит звезды на небе. И месяц уже совсем не хитрюга. Не прилетают больше самолеты. Это значит: война кончена. Мертке отводят в школу, но дома у них все по-прежнему. Мать по-прежнему работает, и еда по-прежнему скудная и невкусная. Мать начала курить, водку, которую выдают в шахте, она меняет на муку и уходит из дому даже по вечерам. Это значит, что она активистка. Активистом называется тот, кто пишет речи и потом читает их другим, но не своей дочке. А может, и Мертке надо стать активисткой, чтобы не сидеть одной по вечерам?

Серые зимние дни ползут по терриконам, они стареют и клонятся к вечеру, не успев побыть утренними и молодыми.

Мертке тоскует по домашнему теплу. Вот фрау Куррат, мать ее подруги Роми, работает не в карьере, а в собственном магазине. По вечерам она сидит дома. Варит какао для Роми, а изредка даже для Мертке.

Какао — это по-южному сладкий, таинственный напиток. Оно прибывает издалека и незримо перекочевывает из темноты одной сумки в темноту другой. Но сумки активисток какао обходит стороной. Активистки не умеют соблюдать тайну. По вечерам они сидят в кабаках, пьют вместе с мужчинами алколат или слабое пиво, корчат из себя невесть что и галдят: «Одинаковая оплата за одинаковый труд!» С мужчинами они на «ты» и почем зря кроют черный рынок. А когда им самим понадобятся товары с черного рынка, они изображают народный контроль. Отнимают у порядочных женщин какао, где вздумают, иногда прямо на вокзале.