Творения, том 9, книга 1 - Иоанн Златоуст

2. Но обратимся к вышесказанному об Анании. Не сказал (Господь) ему: побеседуй и наставь его, потому что, если словами: "он теперь молится, и видел в видении мужа, и возложившего на него руку", не убедил, то тем более, если бы сказал это. "Видел", говорит, "в видении", и потому не будет не верить тебе; не бойся же, но иди. Так и Филиппу не все тогда вдруг было открыто. "Ибо он есть Мой избранный сосуд". Этими словами (Господь) совершенно отгоняет страх (Анании) и внушает ему смелость, (представляя), как (Павел) будет предан Ему до того, что и претерпит многое. Словом: "сосуд" показывает, что злоба его не была естественная: прибавляет: "избранный", чтобы показать, что он благоугоден Ему, так как мы избираем благоугодное. Слыша это, да не подумает кто-либо, что Анания говорит это потому, что не верит сказанному, или полагает, что Христос не ведает правды, – да не будет; но, услышав имя Павла, в страхе и трепете он и не внял сказанному; так страх овладел душою его при имени (Павловом), хотя после того, как он услышал, что (Господь) ослепил его, ему следовало быть смелым. "И здесь", говорит, "имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое". Как бы так говорил: боюсь, чтобы он как-нибудь и меня не отвел в Иерусалим; для чего же Ты ввергаешь меня в пасть льва? Для чего предаешь меня ему? Он страшится и говорит так, чтобы мы вполне узнали добродетель этого мужа. Если это говорилось иудеями, то это нисколько не удивительно; если же и им, и притом с таким страхом, то это служит величайшим свидетельством силы Божией. "Брат Савл". Здесь и великий страх и еще большее послушание после страха. Затем, чтобы после слов: "избранный сосуд", ты не сказал, что все это – дело Божие, (Господь), удаляя от тебя такую мысль, прибавляет следующее: "чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми". Анания услышал то, чего сильно желал, – что (Павел) противостанет и иудеям; поэтому исполняется не только радости, но и дерзновения. "И Я покажу ему", говорит (Господь), "сколько он должен пострадать за имя Мое". Эти слова и пророчественные, и вместе увещательные: если тот, кто так неистовствовал, готов перенести все, то как этому не хотеть крестить его, "чтобы он прозрел"? Хорошо, говорит (Анания), пусть он останется слепым; он ныне кроток, потому что слеп; зачем же Ты повелеваешь мне отверсть очи его? Не для того ли, чтобы он опять связывал (верующих)? Но не убойся того, что будет, (отвечает Господь); прозрением он будет пользоваться не против нас, а за нас; к тому: "чтобы он прозрел", надобно прибавить еще и это. Не бойся: он не сделает вам никакого зла, но еще сам пострадает много. И то удивительно, что он прежде пострадает, и тогда пойдет на опасности. "Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня". Не сказал: ослепивший, но: "явившийся тебе". Так выразился он смиренно, и не сказал чего-нибудь тщеславного. Подобным образом и Петр говорил о хромом: "что смотрите на нас, как будто бы мы своею силою или благочестием сделали то, что он ходит? " (Деян.3:12); также и он: "явившийся тебе на пути", – говорил это, возложив руки, и сугубая слепота разрешилась. Когда же (писатель) говорит: "и, приняв пищи, укрепился", то показывает, что он изнемог от скорби по причине слепоты, и от страха, и от голода. Он не хотел и принимать пищи дотоле, пока не крестится и вместе с тем получит великие дары. Не говорит (Анания): Иисус распятый, Сын Божий, творящий знамения; но что? "Явившийся тебе на пути", – то, что Павлу было известно, – подобно тому, как и Христос ничего больше не прибавил и не сказал: Я – распятый, воскресший, но: "Которого ты гонишь". Не сказал (Анания): Тот, которого ты гнал, – чтобы не показаться разгневанным и насмехающимся. "Явившийся тебе", говорит, "на пути". Он сам не был виден, но явился делами. Желая смягчить жесткость этих слов, тотчас прибавил: "прозрел и исполнился Святаго Духа". Я пришел говорит, не обличать бывшее, но преподать дар. Мне кажется, что он (Павел), подобно тому как и Корнилий, тотчас по произнесении этих слов сподобился Духа, хотя преподававший и не был из числа двенадцати. Так все касающееся Павла было не человеческим и совершалось не через человека, но сам Бог был совершителем. А вместе с тем (Бог) научает его смирению тем, что не приводит его к верховным апостолам, и показывает, что здесь нет ничего человеческого. Он не сподобился Духа, творящего знамения, чтобы и чрез это явилась вера его, так как он (тогда) не творил чудес. "И тотчас", говорит (писатель), "стал проповедывать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий". Не проповедовал, что воскрес, или что Он жив; но что? Весьма точно излагал догмат: "что Он есть Сын Божий". Они же, слыша это, остаются в неверии, между тем как надлежало не только веровать, но и ужасаться. И почему они говорят не просто, что он был гонителем, но что он "который гнал в Иерусалиме призывающих имя сие?" Они выражают этим крайнее неистовство. И не сказали: Иисуса, не желая по ненависти даже слышать этого имени: так они были ожесточены! "И сюда за тем пришел". Не можем сказать, говорят, чтобы он прежде обращался с апостолами.

3. Смотри, сколько свидетельств того, что Павел был из числа врагов (Христовых)! Он же не только не стыдился этого, но и хвалился. "Савл более и более укреплялся и приводил в замешательство Иудеев", заграждал им уста, не попускал сказать что-нибудь (противное), доказывая, "что Сей есть Христос", и, уча этому, потому что он тотчас же сделался учителем. "Когда же прошло довольно времени, Иудеи согласились убить его" (ст. 23). Иудеи опять прибегают к жестокому умыслу; но уже не ищут клеветников, обвинителей и лжесвидетелей, уже не хотят иметь их; а что? Действуют, наконец, сами собою. Они увидели, что дело возрастает; потому не производят и суда. "Но Савл узнал об этом умысле их. А они день и ночь стерегли у ворот, чтобы убить его" (стр. 24). Почему? Потому, что это было для них невыносимее всех уже прежде бывших знамений, с пятью тысячами, с тремя тысячами (обращенных ко Христу), и всех вообще. И смотри, теперь он спасается не благодатию, но человеческою мудростью, чтобы ты понял добродетель этого мужа, прославившегося и без чудес. "Ученики же ночью, взяв его, спустили по стене в корзине" (ст. 25). Так и следовало, чтобы дело не было замечено. Что же? Избегнув такой опасности, остается ли он (спокойным)? Нет, но уходит туда, где мог еще более возбудить их. Многим еще казалось невероятным, что он точно уверовал. Оттого это и происходило, спустя довольно дней. Что же это значит? Вероятно, он сначала не хотел выходить оттуда, как многие, может быть, просили; когда же узнал (о замысле иудеев), тогда позволил ученикам своим (спустить себя); а он уже имел учеников. На это указывая, он сам говорил: "в Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна

по стене и избежал его рук" (2Кор.11:32). И смотри, как евангелист не говорит ничего тщеславного и не восхваляет Павла, но только, что они возбудили к тому царя. Итак, они спустили его одного и с ним никого. Это также не напрасно, так что он сам мог явиться к апостолам в Иерусалиме; или лучше, они спустили его, чтобы он затем искал себе спасения; а он сделал противное, отправившись прямо к неистовствующим. Так он воспламенился, так сильно горел! И посмотри, как он следует (Христу), с первого дня соблюдая заповедь, которую слышали апостолы: "и кто не берет креста своего и следует

за Мною" (Мф.10:38). То самое, что он пришел после прочих, делало его ревностнейшим, и на деле здесь исполнилось сказанное: "кому мало прощается, тот мало любит" (Лк.7:47), так что чем позже он пришел, тем больше возлюбил. Потому, осуждая прежнюю свою жизнь и часто упрекая себя, он ничего не считал достаточным для заглаждения прежнего. И смотри, они не говорят ему: ты был гонителем, для чего же переменился? Они стыдились (говорить это); вместо того совещались между собою. Иначе он гораздо справедливее сказал бы им: это-то особенно и должно вразумить вас, – как он защищался пред Агриппою (Деян.26:9-20). Будем, увещеваю вас, подражать ему и мы, и будем готовы на все опасности. Как же, скажут, он обратился в бегство? Это он сделал не по трусости, но сохранял себя для проповеди. Если бы он страшился, то не пошел бы в Иерусалим, не стал бы тотчас же учить, оставил бы ревность. Но он действовал не по страху, а по благоразумию. Он научен был страданием Стефана. Поэтому он не считал великим умереть за проповедь, если это не соединялось с великою пользою. Это – муж, который не хотел даже видеть Христа, Которого теперь более всего желал бы видеть, когда еще не было исполнено служение его людям. Такова должна быть душа христианина!