Волкодав - Мария Васильевна Семенова

чтобы ты сейчас же пришёл.

– Зачем? – поднимаясь, хмуро спросил Волкодав.

– Больно любопытный ты, парень, – проворчал Бравлин. – Придём, сам всё и узнаешь.

– Может, нам тоже пойти? – осторожно спросил Тилорн. Эврих и Ниилит встревоженно оглянулись на Вароха, но мастер только пожал плечами.

– Незачем, – буркнул Волкодав. И пошёл с Бравлином со двора.

Живя на чужбине, всякий поневоле держится соплеменников. Вот и вельхи, обитавшие в Галираде чуть не со дня основания крома, целиком заселили две длинные улицы. Ближний путь в крепость пролегал мимо, но Волкодав хорошо слышал долетавшие с той стороны обрывки песен и нестройное, но усердное гудение вельхских «пиобов» – костяных дудок, питавшихся воздухом из кожаного мешка. Песни, все как одна, были задорные и весёлые. По вере вельхов, покойных до самого погребения не покидали одних и вовсю забавляли плясками и весельем, дабы отлетающие души преисполнились благодарности к сородичам, порадовавших их праздником. А устрашённая Смерть подольше не заглядывала в дом, где её подвергли посрамлению и насмешкам…

Бравлин и Волкодав пересекли подъёмный мост, который мало кто из горожан видел поднятым, и вошли в кром. Бравлин сказал что-то отроку, стоявшему в воротах, и парень, кивнув, убежал. Волкодав обратил внимание, что посередине двора уже был разложен ковёр и стояло деревянное кресло для кнесинки. Дружина понемногу сходилась с разных сторон, занимая по чину каждый своё место. Совсем как тогда, зло подумал Волкодав. Он не любил неизвестности, потому что ничем хорошим она обычно для него не кончалась, и внутренне ощетинился. Опять суд?.. Да на сей-то раз с какой бы стати?..

На всякий случай он обежал глазами лица бояр. Лучезара-Левого не было видно, и на том спасибо. Зато присутствовал тот, кого Волкодав про себя называл Правым, – боярин Крут Милованыч, седой, немереной силы воитель с квадратным лицом и такими же плечами. Он и теперь стоял справа от кресла, пока ещё пустого. Он взирал на Волкодава с хмурым недоумением, и тот, присмотревшись, именно по его лицу догадался: дружинные витязи не лучше его самого понимали, зачем кнесинке понадобилось в несусветную рань собирать их во дворе.

Юная правительница, впрочем, не заставила себя дожидаться. Как только Бравлин подвёл Волкодава к краю ковра, дверь в покои кнесинки растворилась, и Елень Глуздовна вышла на крыльцо. Она держала в руках тщательно свёрнутый тёмно-серый замшевый плащ.

– Гой еси, государыня, – сейчас же поклонились все стоявшие во дворе.

– И вам поздорову, добрые люди, – отозвалась она.

Выпрямившись, Волкодав сразу встретился с ней глазами. Потом перехватил сердитый и непонимающий взгляд Правого и насторожился ещё больше. Между тем кнесинка села в своё кресло, оглядела недовольных бояр, покраснела и не без вызова вздёрнула подбородок. Она сказала:

– Подойди сюда, Волкодав!

Волкодав осторожно ступил на пушистый ковёр и остановился в двух шагах от неё. Кнесинка Елень ещё раз огляделась и тоже встала, оказавшись ему по плечо, хотя кресло было снабжено подножкой. На щеках молодой государыни пылали жаркие пятна, но голос не дрогнул ни разу. Она громко и звонко выговорила осенённую временем формулу найма телохранителя:

– Я хочу, чтобы ты защищал меня вооружённой рукой. Заслони меня, когда на меня нападут!

Волкодав настолько не ожидал ничего подобного, что на мгновение попросту замер, растерявшись. Но потом опустился перед кнесинкой на колени и глухо ответил:

– Пока я буду жив, никто недобрый не прикоснётся к тебе, госпожа.

Краем уха он услышал возмущённый ропот дружины. И окончательно понял, что добра ждать нечего.

– И ещё я хочу, чтобы ты принял от меня вот это…

Кнесинка принялась разворачивать плащ – прекрасной выделки плащ на коротком, но очень густом и тёплом меху. Он сам по себе был воистину роскошным подарком – а ведь и последняя рогожа оборачивается драгоценной парчой, когда её дарит вождь. Волкодав, однако, сразу заметил, что в складках плаща скрывался некий предмет. А потом у него попросту остановилось сердце. Потому что кнесинка вытащила наружу и протянула ему его меч.

Сначала он решил, что ему померещилось. Но нет. Те самые ножны цвета старого дерева, обвитые наплечным ремнём, с жёсткой петелькой, притачанной сбоку для Мыша. Та самая блестящая крестовина и рукоять, которую он успел запомнить до мельчайшего листика хитроумного серебряного узора… Волкодав взял меч, ощутил на ладонях знакомую тяжесть и заподозрил, что это был всё же не сон.

Дружина ошарашенно и с обидой смотрела на дочку своего вождя. Вернётся кнес, что-то скажет! Кабы за ушко дитятко не ухватил. Какой ещё телохранитель, зачем, если каждый из них, испытанных воинов, горд за неё умереть?.. Да и от кого охранять-то? Горожане на руках носят, заморские купцы лучшими товарами поклониться спешат… Нет, подай ей охранника. И кому же себя поручила? Чужому, пришлому человеку, каторжнику, кандалы носившему не иначе как за разбой!.. Убийце!.. Иноплеменнику!.. Венну!..

Волкодав спиной чувствовал эти взгляды и прекрасно понимал, чего следовало ждать. Но ему было безразлично.

Позже ему расскажут, что аррантский корабль вместо попутного ветра нарвался на бешеный встречный. И всю ночь болтался за внешними островами, прячась от бури. А купцу Дарсию, прикорнувшему в хозяйском покойчике, приснился могучий, облачённый в страшные молнии неведомый Бог. «ЖИВО РАЗВОРАЧИВАЙ КОРАБЛЬ, – будто бы сказал этот Бог перепуганному арранту, – И ЧТОБЫ МЕЧ, К КОТОРОМУ ТЫ ПОСМЕЛ ПРОТЯНУТЬ РУКУ, НЕ ДАЛЕЕ КАК НА РАССВЕТЕ БЫЛ У КНЕСИНКИ ЕЛЕНЬ. А НЕ ТО…»

Надо ли говорить, что купец с криком проснулся и сейчас же велел ставить короткие штормовые паруса. А потом – рубить якорный канат из дорогой халисунской пеньки, поскольку якорь за что-то зацепился на морском дне. И с первыми проблесками зари уже бежал по мокрой улице к крому…

В свой черёд Волкодав узнает об этом и с запоздалой благодарностью припомнит обещание меча не покидать его, доколе он сам его не осквернит недостойным деянием. Но всё это будет потом, а пока он стоял на коленях, смотрел на кнесинку и молчал.

Когда во Вселенной царило утро

И Боги из праха мир создавали,

Они разделили Силу и Мудрость

И людям не поровну их раздали.

Досталась мужчине грозная Сила,

Железные мышцы и взгляд бесстрашный,

Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,

Если придётся, и в рукопашной.

А Мудрость по праву досталась жёнам,

Чтобы вручали предков заветы

Детям, в любви и ласке рождённым, —

Отблеск нетленный вечного Света.