Проект Германия - Андрей Мартьянов

— Вы хотя бы ознакомьтесь, — буркнул Рейнхард Гейдрих, придвинув ко мне несколько листов, перепечатанных на машинке. Оригинал, написанный от руки трудночитаемым почерком, находился здесь же, на столе. — Хорошо, перед массами выступлю я, не впервой, вам оставим обращение по радио. Но вы должны твердо осознавать, о чем идет речь.

Более скорбного, тяжелого и безнадежного по общему настроению заседания «малого кабинета» никогда прежде не было. Вицлебен отсутствовал — находился в Генштабе. Я счел необходимым пригласить только министров внутренних и иностранных дел, пропаганды, авиации и военной промышленности. То есть графа Шуленбурга, Гейдриха, Фриче, Эрхарда Мильха и Альфрида Круппа. Единственный, так никем и не заданный вслух вопрос стоял прямо: как теперь быть?

…Русские прорвали ненадежную цепь охранения оперативного района между тылом группы армий «А» и удерживаемым Вермахтом фронтом по Дону — это оказалось вовсе не сложно, учитывая, что заслон состоял не из полноценных боевых частей, а из потрепанных остатков румынских соединений, тыловиков, обозников и малочисленных германских подразделений. Шестой армии на что-либо надеяться уже не приходилось, русские Юго-Западный и Воронежский фронты нанесли удар через Миллерово на юг в сторону Ростова и, соответственно, в тыл всей нашей группировке на южном крыле Восточного фронта.

Паулюс остался в глубоком тылу противника и вскоре получил от фельдмаршала Вицлебена разрешение начать переговоры о сдаче.

Франц Гальдер пытался реализовать приказ о спешном отходе на северо-запад, но его части смогли с тяжелыми боями прорваться лишь на Таманский полуостров, где заняли оборону — русские вышли на побережье Азовского моря, взяли Ростов, Таганрог и Мариуполь. В итоге мы получили «котел» куда пострашнее Сталинградского — группа «Дон» вырваться не сумела, оказавшись на Тамани и потеряв все румынские части, тылы, три танковые дивизии и значительную часть пехоты.

Спасать положение на южном участке группы армий «Б» направили генерал-полковника Вальтера Моделя, отозванного со Ржевского направления. Бросив в бой все имеющиеся резервы, он восстановил фронт по линии Осипенко — Красноармейское — Славянск — Изюм и удерживал позиции — ситуацию отчасти выправил II танковый корпус СС, спешно переброшенный из Франции.

Описывать наши потери рука не поднимается. Без учета Сталинграда, Шестой армии и отрезанных на Тамани соединений нами оставлены столь крупные центры, как Сталино и Ростов, а заодно весь Кавказ. Германия потерпела сокрушительное поражение — если не в войне как таковой, то в крупнейшей битве этой войны.

Как и предполагал Мильх, ни о каких отставках или куда более решительных действиях — подписавший в присутствии русского генерала Рокоссовского капитуляцию Паулюс даже не застрелился! — и речи не шло. Стояла важнейшая задача: спасти то, что еще можно спасти. Русские фронты выдохлись, у них возникли немалые трудности со снабжением, продолжать наступление сейчас они не могли. После крушения Сталинграда делом чести и престижа стало спасение Таманского «котла», чем немедленно и занялся Генштаб.

А правительству следовало объяснить нации причину постигшего Вермахт неслыханного бедствия. Об экономическом аспекте и говорить нечего: потери танков и автомобилей были равны шестимесячному их производству, орудий — четырехмесячному, минометов и оружия пехоты — двухмесячному. Чтобы восполнить эту брешь к летней кампании, военной промышленности придется трудиться на износ.

Отгремели поминальные колокола, был объявлен трехдневный траур. Теперь предстояло самое сложное: установить новую цель и повести к ней деморализованную нацию. Поднять боевой дух. Твердо заявить, что мы будем сражаться до победы.

Два дня назад рейхсфюрера Гейдриха осенило, и он немедленно отправился с личным визитом в Шваненверде, к доктору Геббельсу. А сегодня утром оттуда привезли две копии, рукописную и печатную, документа, озаглавленного «Nun, Volk, steh auf und Sturm brich los!».

Готовая речь, предназначенная для рейхсканцлера. С точки зрения массовой пропаганды это произведение было почти безупречным. Почти. Ни слова про восточных «унтерменшей». (Кстати, геббельсовскую же брошюру с аналогичным названием, красочно повествующую о неполноценности русских и распространяемую в войсках в 1941 году, Вицлебен еще в ноябре распорядился изъять.[36] Для нас она уже была бесполезна, а вот русских злила до невероятия: как доносили территориальные подразделения СД, по прочтении этого сомнительного шедевра даже сотрудничавшие с оккупационными властями русские обретали склонность пристрелить первого же встреченного ими немецкого офицера и уйти к партизанам.)

Общий смысл речи сводился к следующему: «Мы крайне недооценили врага — он оказался силен и крепко надрал нам задницу. Но мы мобилизуемся (список конкретных мероприятий), напряжемся (список мероприятий) и одолеем противника. Будет трудно, но победа останется за Германией».

И всё бы ничего, но Йозеф Геббельс, видимо, по долголетней привычке, не сумел отказаться от устаревшей риторики: «международное еврейство», «народ, пробужденный, воспитанный и обученный национал-социализмом», «гений фюрера, поднявший нас на борьбу» et cetera. Меня это совершенно не устраивало хотя бы потому, что в официальной пропаганде мы старались придерживаться иной концепции — отказаться от раздражающих и оскорбительных формулировок, чтобы дать понять симпатизирующим Германии людям в стане противника и среди нейтралов, что эпоха Гитлера закончилась и правительство Шпеера идет новым курсом.

Кстати, я посоветовал Рейнхарду Гейдриху реформировать СС в «президентскую гвардию» — очень уж зловещим и пугающим стало сокращение от «Schutzstaffel», а после того, как рейхсфюрер разогнал бездельников из Альгемайне-СС, отправив большую часть из них на фронт, такие перемены стали жизненно необходимы.

Гейдрих, поразмыслив, согласился с политической оправданностью подобного шага и пообещал предоставить документы по коренной реформе охранных отрядов к февралю-марту 1943 года — столь серьезные перемены должны происходить постепенно. Назначенный командующим Ваффен-СС оберстгруппенфюрер Зепп Дитрих поворчал, заявил, что неуважение к традициям порождает неуважение к начальству, но Гейдрих сумел его уговорить.

…«Народный митинг» в Берлинском Дворце спорта организовывал Артур Аксман, нынешний партийный лидер — разумеется, с нашей подачи. Привитая за долгие годы дисциплина НСДАП на низовом и среднем уровне не позволила партии развалиться, а ее членам впасть в ереси радикализации или оппозиционности. Вовсе наоборот, стремительная чистка в высшем эшелоне открыла для многих ошеломляющие перспективы. Заштатные крайсляйтеры вполне могли теперь перебраться на уровень гау, а то и еще выше — конечно, только после вдумчивой проверки организованными Аксманом комиссиями «Чистые руки». Репрессии изрядно припугнули партчиновников, по крайней мере, еще года два-три воровать они не решатся.

Собрание должно было стать представительным — делегаты от всех имперских организаций, партии, молодежи, армии. Выступить обязан был рейхспрезидент или канцлер, но фельдмаршал Вицлебен категорически отказался, обосновав свое нежелание тем, что он-де солдат, а не крикун-пропагандист, а я сразу понял, что если растеряюсь и начну мямлить, эффект от выступления окажется прямо противоположным ожидаемому.

Вдобавок написанное Геббельсом придется существенно подредактировать.

Положение спас Гейдрих — Дворец спорта он взял на себя. К тому же его фигура вызывала у многих почтительный страх, авторитет был непререкаем, да и большинство воспринимало рейхсфюрера в качестве некоего связующего звена между канувшим в небытие прошлым и настоящим: с тридцатых годов он был популярным объектом пропаганды.

Решили так: за день до «Народного митинга» я записываю речь на радио «Гроссдойчер рундфунк» на Мазуреналлее, ее транслируют по всей Германии, а следующим вечером правительство в полном составе будет присутствовать на собрании, где Гейдрих разовьет в своем выступлении основные постулаты. Постарайтесь предоставить окончательную редакцию как можно быстрее, доктор Шпеер.

Я управился за два часа.

* * *

…Сталинград — великий сигнал тревоги, который подает судьба немецкому народу! Народ, у которого найдутся силы пережить и преодолеть такое несчастье и при этом еще и почерпнуть из него новую мощь — такой народ непобедим. В моей речи к вам и к нации я вспоминаю героев Сталинграда. Эта память накладывает на меня и на всех вас нерушимые обязательства.

…Сейчас не время спрашивать, как всё это произошло. Вопросы могут подождать до тех пор, пока немецкий народ и весь мир не узнает полную правду о бедствиях последних недель, об их страшной и судьбоносной значимости. Героические жертвы наших солдат в Сталинграде имеют глубокое историческое значение для всего Восточного фронта. Они не были напрасными, и будущее покажет — почему. Когда я перескакиваю через прошлое и смотрю вперед, я делаю это нарочно. Время не ждет! Времени на бесполезные дискуссии больше не осталось. Мы должны действовать немедленно, тщательно и решительно.