Художники в зеркале медицины - Антон Ноймайр

В ЖЕЛАННОМ КРАЮ: АРЛЬ

Ван Гог еще весной 1887 года запланировал переехать на юг Франции. Но это намерение он реализовал только годом позже. Когда 20 февраля 1888 года он прибыл в Арль, то он был полон духа предприимчивости и несмотря на подорванное здоровье немедленно приступил к работе. Уже к середине марта он сообщил брату, что выполнил много картин и что его здоровье улучшилось: «Только еда для меня является настоящим мучением, потому что отсутствует аппетит и мучает повышенная температура». Очевидно, это было связано с чрезмерным употреблением алкоголя в последний месяц пребывания в Париже. Об этом он писал Тео: «Может быть, я находился на том пути, который привел бы меня к параличу, поэтому и оставил Париж». Эти слова охотно используются как указание на возможные симптомы сифилиса, но защитники этой гипотезы не знают, что «прогрессирующий паралич» проявляется в третичном сифилисе, который наступает не раньше, чем через 15–20 лет после заражения.

Ван Гог продолжал обмениваться произведениями с друзьями-художниками. Его собственные картины, как сообщил он в письме к Тео, впредь будут «подписываться Винсент, а не Ван Гог — по одной лишь причине: люди здесь не могут выговорить последнее имя». Но Арнольд утверждал, что он не желал быть больше Ван Гогом и хотел освободиться от опеки своего брата. Он так усердно работал в Арле, что его здоровье начало ухудшаться. Прежде всего, он жаловался на желудок: «С тех пор, как я здесь, у меня ужасно болит желудок; я стараюсь терпеть», — сообщал он брату 9 апреля. Несколькими неделями позже он написал, что его мучают и зубные боли. Он был убежден, что этот недуг «приобрел в Париже, где слишком много пил вина плохого качества. Здесь вино тоже плохое, но я почти не пью, я слаб». В Антверпене он также часто жаловался на желудок. Скорее всего, это могло указывать на язвенную болезнь желудка или двенадцатиперстной кишки. Этот недуг чаще всего возникает у людей, перенесших значительные психологические и эмоциональные нагрузки. А нерегулярное питание обостряет болезнь. Его цикличные недомогания можно объяснить тем, что весной и осенью происходят сезонные обострения болезни.

1 мая Ван Гог впервые сообщил о «желтом доме», который он снял. У него появилась постоянная квартира. Он собирался меблировать ее и устроить в ней мастерскую. Испытывая счастье от приобретения собственного жилья и оттого, что покинул гостиницу и людей, с которыми там жил, он буквально через две недели почувствовал явное улучшение здоровья, о чем написал брату: «Я очень рад, что покинул этих людей, и с тех самых пор мне стало лучше… Я вновь чувствую, как ко мне возвращаются силы, и мой желудок почти не беспокоит меня. Иногда я испытываю беспричинное волнение или чувствую себя хорошо, но безразличен ко всему, но сейчас все прошло и я постараюсь успокоиться». Последнее замечание указывает на периодические колебания психического состояния, то есть аффективные колебания, о которых мы уже вели речь как о психозе «счастья и страха».

С того самого момента, как он уехал из Парижа, он серьезно беспокоился о состоянии здоровья брата и перед отъездом обещал высылать ему ежемесячно 200 франков. Очевидно, он считал такое состояние брата невротически обусловленным и поэтому в своих письмах ссылался на роковую наследственность, полученную им, братом Тео и сестрой Виль. Он писал брату: «Возьми, к примеру, нашу сестру Виль; она не пила и не вела легкомысленную жизнь, существует, однако фотография, где она запечатлена со взглядом душевнобольного человека, — это доказательство того, что мы ничего не сможем сделать с истинным состоянием нашего здоровья и вынуждены страдать неврозом, уготованным нам надолго» (действительно, позже Виль была направлена в дом сумасшедших).

В первые месяцы пребывания в Арле Ван Гог рисовал ландшафты, хлебные поля и людей, убирающих урожай, но в конце июля он вновь принялся за изучение портретной техники. «У меня, наконец, появилась модель — зуав», — сообщал он Тео. Тогда зуавы входили во французские колониальные войска. В данном случае речь идет о младшем лейтенанте Милье, который брал у Ван Гога уроки и был связан с ним дружбой, пока его часть не отправили в Африку. Второй моделью был Эужен Бош из состоятельной семьи промышленников Villeroy & Boch. Третьей моделью был почтмейстер Рулен, работавший на вокзале в Арле. Он был лучшим и вернейшим другом Ван Гога. Таким образом, Винсент отнюдь не был изолирован от общества своих коллег-художников и друзей, но все-таки постоянно их критиковал. Если он и уединялся, то только для того, чтобы спокойно, без помех поработать. И это подтверждается его словами из письма: «Когда я один, мною время от времени овладевает чувство опьянения работой, и тогда я уношусь в безграничность».

Итак, вновь воодушевление и чувство высшего наслаждения, доведенного до экстаза. С другой стороны, при всей его концентрации на работе усиливалась тоска по человеческой близости. Несмотря на то, что он уже долгое время занимался живописью, его постоянно беспокоила грустная мысль, что его лишили семейной жизни с женщиной и ребенком. Эти мрачные настроения дали о себе знать осенью-зимой 1888–89 годов: «Я немного опасаюсь, что плохое время года вызовет реакцию и меланхолию, да, уж это я себе схлопочу».

Примечателен разговор Ван Гога с его другом художником Бернаром, с которым он познакомился в парижской мастерской Кормона. Этот разговор достоин упоминания, так как проливает свет на сексуальные потребности обоих. Сексуальный опыт Ван Гога ограничивался лишь общением с проститутками, и рассуждения по этому поводу касалась преимущественно проституции и домов терпимости. С большой открытостью он вспоминал в письмах о своем юном друге, который «не мог сочетать рисование и спаривание, потому что второе ослабляло мозг». По-видимому, Ван Гог был убежден, что активная сексуальная жизнь подрывает творческие силы художника. Каждый раз он настоятельно советовал Бернару: «Ты должен жить почти как монах, который только раз в две недели ходит в бордель. Так поступаю и я, хоть это не очень поэтично, но я знаю, что мой долг подчинить свою жизнь рисованию… Я сам воздерживаюсь. Почему мы должны напрягаться и выжимать из себя все соки, которые необходимы в творчестве, когда профессиональный сутенер или объевшийся любовник лучше всего удовлетворяет сексуальные запросы проститутки». Он повторял это Бернару и говорил о том, что многие художники стали жертвами необузданных сексуальных потребностей, подорвав тем самым свое физическое и психическое здоровье. Он считал: чтобы хорошо работать, «необходимо хорошо питаться и жить, время от времени бывать в номерах, курить трубку и пить кофе».

Поселившись в «желтом доме», где у него была просторная мастерская, Винсент задумал основать сообщество художников. Идеальным партнером для этого ему показался Поль Гоген, который однажды на острове Мартиника заключил союз со своим другом художником Лавалем. Гоген своим самоуверенным поведением оказывал влияние на Ван Гога и создавал впечатление очень сильной личности, отчего позже в его «сверх-Я» произошла фиксация в качестве отца, что верно подметил Арнольд. К моменту пребывания Гогена в Арле Ван Гог испытывал финансовые затруднения. После того как Тео прислал ему 50 франков, Винсент предложил бедному Гогену свое жилье в Арле, и это с воодушевлением было принято. Винсент приступил к обустройству спальной комнаты и снабдил мастерскую необходимыми принадлежностями.

Гоген отсрочил свой приезд на полгода, и этот период стал для Винсента временем нетерпеливых надежд и разочарований, приведших к отрезвлению, и в этом сыграло свою особую роль неосознанное чувство ревности. С некоторых пор Гоген жил у Бернара, и этого было достаточно, чтобы настаивать на приезде и тем самым оттеснить его. С лихорадочной активностью Ван Гог принялся рисовать картины, предназначенные для убранства комнат, и это было «похоже на предсвадебную подготовку украшений для возлюбленного молодожена». Одна комната предназначалась для Тео. В конце концов он помогал ему и содержал этот гостеприимный дом, и Винсент с гордостью сообщал: «С сегодняшнего дня ты можешь сказать себе, что у тебя есть отчий дом». Нерешительность Гогена и оправдания промедления вызвали в Ван Гоге чувство душевного напряжения: «Я должен сказать, что даже во время работы постоянно думаю о том, как основать мастерскую, где мы могли бы работать, и убежище, в котором мы могли бы приютить друзей». Причина, по которой Гоген так долго и терпеливо ждал, заключалась в том, что он был ведущим и главным членом группы художников «Школа Понт-Авена», а все те выгоды, которые предлагали ему братья Ван Гоги, ограничивали его личную свободу и налагали определенные обязательства. Поэтому все усилия Ван Гога оказать влияние на Гогена пока не возымели действия. 21 октября 1888 года Винсент сообщил брату о тревожном состоянии здоровья: «Я не болен, но из-за Гогена ускоряю работу, мне хочется показать ему абсолютно новое и, пока я не подвержен его влиянию, я хочу представить его глазам мою собственную оригинальность… Однажды у меня было короткое помешательство. Во мне в определенной степени пребывали две натуры: монах и художник, и обоими был я. Это состояние было длительным и совершенным. Но я не верю, что у меня мания преследования, просто мои чувства и мысли устали от перенапряжения. Я должен уделить внимание своим нервам».