Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собственно Компанию представляет в «Жерминале» Леон Грегуар — (совершенно незначительная фигура, самый мелкий из акционеров, получающий соответственно и малую часть доходов. Выбор, сделанный Эмилем Золя, был в данном случае несомненно оправдан; он позволил писателю раскрыть существенные типические явления, беря их в обыденных, устоявшихся формах.
Одна акция, купленная в 1760 году, при основании каменноугольной Компании, прадедом Леона Грегуара за десять тысяч франков, хранимых в чулке, вот уже целое столетие питала семью «без всякой затраты труда». Это семейное «божество» предоставляло Грегуарам «просторное ложе лени…. так велось от отца к сыну». Не одно поколение праздных людей пользовалось все более щедрыми дарами «феи домашнего очага». Капитал, который некогда «робко и с опаской» вложил в акционерное предприятие управляющий Пиоленой, стал при правнуке его давать уже «сказочно быстро» возраставшую прибыль. Стоимость денье (акции) «за сто лет увеличилась в сто раз». Цена акции могла подниматься: Леон Грегуар не спешил продавать ее по высокому курсу; она могла падать — владелец оставался спокоен («Цена поднимется, как бог свят!»). Все Грегуары были проникнуты «несокрушимой верой в копи». Им казалось, что деньги сохраннее будут в земле, откуда их извлекают углекопы — целые поколения изнуренных людей — «понемногу», безостановочно, каждый день.
«Не надо только слишком жадничать», — говорил Леон Грегуар, проживая сорок тысяч франков доходу от денье «без шума», спокойно, благодушно и даже «с чувством благодарности» к неоскудевающему кладу, зарытому в земле (видимо, о том времени, когда денье Г'регуаров набирало цену, рассказывал Катрин старик Бессмертный: в шахте «десятилетние девочки носили уголь на плечах по неогороженным лестницам. Бывало, если какая-нибудь из них срывалась со ступеньки или из корзины падал кусок угля, тогда три или четыре подростка летели вниз головой»). Неисчерпаемость недр земли; неиссякаемое, казалось, терпение людей, трудом которых «честно жил» Леон Грегуар, внушали ему незыблемую уверенность в том, что и впредь денье будет кормить и его и потомство: «Я убежден, что и внуки Сесили будут получать с него деньги на белый хлеб». Новшества в технике разработки угольных залежей, сулившие увеличение дохода, вызывали сомнение у Грегуара; он предпочитал старые, «надежные», «патриархальные» формы эксплуатации, отвергал риск и спекулятивные сделки. «Я живу спокойно; было бы очень глупо с моей стороны забивать себе голову делами и заботами… У нас на жизнь хватит».
При всей своей заурядности, ординарности семейство Грегуаров задумано было интересно. Образы их не развернуты, однако и не обеднены. Они соответствуют жизненному содержанию этих персонажей. Растительное бытие, почти сведенное к пищеварительным функциям; существование инертное, без действия, без событий, не заключало в себе материала для сложных психологических характеристик. Сверх того, что написано о Грегуарах в «Жерминале», о них нечего более сказать. По масштабам они несоизмеримы с крупными хищниками, рвущимися к добыче, — эти рантье с «умеренными» аппетитами, эти наследственные владельцы всего одной акции из двухсот восьмидесяти восьми, выпущенных Компанией в период «каменноугольной горячки». «Патриархальность» Грегуаров, не прилагающих никаких усилий, чтобы умножить свои прибыли, не позволяет соотносить их, например, с агрессивными Ругонами в любом из романов. Но образ Грегуаров (Золя почти не разделяет их: отец, мать, дочь имеют как бы одно лицо) типичен для весьма существенной стороны капиталистических отношений.
Философия паразитического существования несложная, но твердо усвоенная (Леон Грегуар с некоторым превосходством говорил запутавшемуся в делах Денелену: «…моя акция спокойно лежала в ящике и кормила меня, хотя я ничего не делал»); наивно-циничная убежденность в своем «естественном» праве пользоваться трудом других (разве доходы от денье «идут на что-нибудь дурное?»); глубоко укоренившаяся собственническая мораль, диктующая незлым, по-видимому, людям поступки жестокие (о чем они, впрочем, не подозревают), — все эти стороны до определенного момента могли бы и не бросаться в глаза, поскольку Грегуары — рядовые, тихие хищники, и так невозмутимо мирно течет жизнь в идиллической Пиолене.
Но в усадьбу Грегуаров придет жена Маэ с детьми. В повседневной обстановке встретятся лицом к лицу и расстанутся без столкновения представители двух семей: одной — нищей, но создавшей своим трудом все богатства округа, и другой — спокойно и уверенно этими богатствами пользующейся. Грегуары останутся в атмосфере сытости и полнейшего благополучия; Маэ покорно и безнадежно уйдет. Однако особая сила этого обнаженного социального контраста в том и заключена, что он взят из каждодневной действительности и обеими сторонами воспринимается как нечто незыблемое (жене Маэ предстоит еще многое пережить, пока она возмутится, начав размышлять о справедливости и несправедливости). К проблеме композиции Эмиль Золя сохранял постоянный интерес и с великолепным искусством пользовался ее возможностями, внося психологические оттенки, усиливая эмоциональную окраску сцен (что с таким блеском достигнуто, например, в «Западне»),
Но в «Жерминале» композиция выполняет наиболее важную функцию. В процессе сопоставлений контрастирующих планов создается образ целого, предоставляющий читателю возможность выйти за пределы данной ситуации, в область широких социальных обобщений и оценок; внешне обособленные линии раскрываются как две стороны одного и того же явления — общества, построенного на эксплуатации; композиция выступает как средство, дающее возможность выразить суть идейной концепции произведения.
* * *«Люди, к сожалению, не изобрели еще способа жить без еды». Жена Маэ убедилась, что на этот раз буфет совершенно пуст: ни корки хлеба, ни остатков еды, «ни даже кости, которую можно поглодать», — никакой возможности продержаться «до субботы», если лавочник Мегра не продлит кредит или добрые господа из Пиолены не дадут сто су. Экономические дела семьи Маэ «спутала беда — пришлось уплатить двадцать франков сапожнику», грозившему подать в суд. От этого нерадостного события, не такого уж редкого в доме Маэ, протянулась нить к большому реалистическому обобщению.
О длительности и тяжести пути в Монсу и затем в Пиолену можно судить по тому, как много сменилось по дороге местностей, через которые шла Маэ с двумя младшими детьми: пустыри, окраина деревни, превращенной в фабричное предместье, сараи, длинные заводские постройки с высокими трубами, извергавшими копоть; большая дорога, утопающая в грязи, черной и липкой, «как разведенная сажа»; заброшенная старая шахта Рекийяр. От Маршьенна на протяжении двух миль снова дорога, «прямая, точно лента, смазанная дегтем». Монсу с маленькими кирпичными домиками для рабочих. Церковь. Танцевальные залы. Пивные. Кофейни. Сахарный завод. Канатная фабрика. Заводские корпуса Компании, склады, мастерские, двухэтажные дома для начальства, особняк директора в виде швейцарской горной хижины, лавка Мегра… Это был бесконечный путь. «Маленькие следы, остававшиеся на дороге», виднелись всюду, где проходила Маэ с детьми.
«Я опять пришла, господин Мегра… Послушайте, вы ведь не прогоните меня, как вчера… Два хлеба, не больше, господин Мегра. Я ведь человек рассудительный, я не прошу кофе…» Маэ изъяснялась «короткими мучительными фразами». Мегра отрицательно качал головой. Женщина так ждала помощи откуда бы то ни было, что, не отличавшаяся набожностью, остановилась на дороге, «как вкопанная», с надеждой глядя на встретившегося кюре: «Ей вдруг представилось, что священник непременно должен ей чем-нибудь помочь». Улыбнувшись детям, он прошел мимо… Если и господа из Пиолены не дадут ста су, «тогда хоть ложись и умирай». Осталось еще два километра.
«Дитя мое, исполни свой небольшой долг» («…remplis ton petit office»), — обратилась г-жа Грегуар к дочери, когда иззябшая и голодная Маэ с детьми была допущена служанкой в столовую, где хозяева Пиолены задыхались «от жары и переполненного желудка».
Le petit office — это была необременительная нравственная обязанность, которую возложили Грегуары на дочь Сесиль: помощь бедным входила в их понятия о хорошем воспитании. Милосердие они понимали «разумно»: это избавляло их и от глубокого сострадания к несчастным и от значительных трат.
«Маэ были горды и никогда еще не просили милостыни». Но не по этой причине мать с детьми ушла из Пиолены, так и не получив монеты в сто су, на которой были сосредоточены все ее мысли, а потому, что у Грегуаров «были правила». Они «постоянно боялись обмана», опасались оказать «поддержку пороку», заботились о добродетели неимущих и «никогда не давали денег, никогда! Ни десяти су, ни двух су…», подавая милостыню только натурой.
- Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов - Евгений Добренко - Филология
- Тринадцатый апостол. Маяковский: Трагедия-буфф в шести действиях - Дмитрий Быков - Филология
- Практические занятия по русской литературе XIX века - Элла Войтоловская - Филология
- Великие смерти: Тургенев. Достоевский. Блок. Булгаков - Руслан Киреев - Филология
- Литра - Александр Киселёв - Филология
- «Жаль, что Вы далеко»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972) - Георгий Адамович - Филология
- Маленькие рыцари большой литературы - Сергей Щепотьев - Филология
- Приготовительная школа эстетики - Жан-Поль Рихтер - Филология
- Гомер: «Илиада» и «Одиссея» - Альберто Мангель - Филология
- Михаил Булгаков: загадки судьбы - Борис Соколов - Филология