Рыжий дьявол - Михаил Демин

В храме был полумрак. Дымились курильницы. Мигали масляные светильники и слабые отблески пламени скользили по бронзовым и глиняным изваяниям богов. Из темноты проступали странные, загадочные лица; трехглазые, оскаленные, с бычьими рогами и птичьими клювами… И чудилось: они дышат, живут.

Дамдин что-то быстро и тихо сказал Осипу и отошел от нас, растворился в зыбкой тени.

Я потянул Осипа за рукав:

— А ты, я вижу, настоящий монголовед, — шепнул я. — Отлично знаешь этот язык… О чем вы давеча в юрте толковали?

— Потом, — отмахнулся Осип, — ты о другом сейчас думай, по сторонам смотри! Ведь Эрдени-Цзу, учти, творение уникальное. Это самый первый ламаистский монастырь в Монголии. И он возник на развалинах первого в мире фашистского государства… Тут, брат, большая символика!

— Постой, ты это о чем? — спросил я озадаченно. — Какое еще фашистское государство?

— Ну, я имею в виду империю Чингисхана.

— Ты, старик, действительно, фантазер, — сказал я. — И какой! Был бы с нами Антон, он бы тебя раздолбал в два счета.

— Вот потому-то я его и не взял, — усмехнулся Гринберг. — А что касается Чингисхана, то тут все точно! Я нисколько не фантазирую.

— Но помилуй, что же общего?..

— Да все! — воскликнул Осип. — Ну, посуди сам…

И он начал перечислять, поочередно загибая пальцы:

— Жестокий внутренний режим — это раз. Абсолютное единоначалие — два. Постоянная агрессивность, тяга к экспансии — три. Ну, и конечно, убеждение в своей исключительности…

— Таких систем, по-моему, имелось множество, — перебил я его. — Например, империя Александра Великого.

— Там кое-что совпадает… Но не все. Нет. Александр не только разрушал города, он еще и сам их строил в завоеванных странах. И вообще он всегда старался как-то приспособиться к чужим культурам… Монголы же не щадили никого и ничего. По выражению средневековых писателей, они „пожирали государства, как траву". И оставляли после себя развалины, пепелища…

— Хорошо, а древняя Спарта? Вот уж где образец тоталитаризма!

— У спартанцев все же не было расовой теории.

— А у Чингисхана была?

— В том-то и суть, — сказал Осип и потряс крепко стиснутым кулаком. — В том-то и дело, что была! Ну, если не теория, то во всяком случае — определенная идея… В ту пору еще не писали книг о расизме или же о гуманизме… Тогда вполне искренне верили в священное право силы. И самой могучей расой, истинной „расой господ", монголы считали свою. Родственные им тюрки и татары были уже рангом ниже. К примеру, все крупные командные посты в армии и в имперской администрации занимали чистокровные монголы. Ну, а прочие народы являлись как бы пылью и плесенью, по которым ступали копыта ханских коней.

— А какая у них была религия? — поинтересовался я.

— Да почти никакой, — с усмешкой ответил Осип. — Конечно, монголы были язычниками… Но Чингисхан не отличался религиозностью и в других ее тоже не одобрял. Религию при нем заменила идеология.

— Как, собственно, заменила? — усомнился я. — Ведь оставались же все-таки какие-то идолы, фетиши, религиозные символы, не правда ли?

— О, да, — кивнул Осип. — Например, знамя войны: лунный круг и девять черных лошадиных шкур… Но скажи мне, чем это отличается от современных „партийных" знамен? От таких символических изображений, как, допустим, фашистский знак или же серп и молот?

Он сказал так и сейчас же застыл, напрягся. Поглядел на меня пристально. И затем зашептал торопливо:

— Ты, брат, не подумай, что я намекаю… Это у меня случайно сорвалось. Никаких специальных параллелей я проводить не хотел. Да тут и в самом деле есть разница: фашизм основан на расистских идеях, а советские лозунги — интернациональны…

— Да ладно тебе, — сказал я небрежно, — успокойся! Я не стукач, я все-таки бывший блатной, старый лагерник.

— Ах, вот как? — встрепенулся Гринберг.

— Да, да. И прежде чем начать журналистскую карьеру, мне пришлось немало поскитаться, повидать кое-что. Такое, что тебе и не снилось… Уж поверь мне!

— Верю, — пробормотал Осип.

— Ну, вот. И хватит об этом. Давай-ка вернемся к азиатам. Я сейчас вспомнил: был же ведь еще Аттила. И гораздо раньше.

— Эй, — прищурился Осип, — да ты, я вижу, как Антошка: любишь спорить!

— Нет, просто хочу все понять, — возразил я.

— Так что ж Аттила, — медленно сказал тогда Осип, — Аттила не создал настоящей империи. И вообще идеи государственности были ему чужды. Он лишь возглавил союз кочевых племен, а это совсем другое дело. В сущности, это была очередная „переселенческая" волна… Одна из последних волн… Вот и все. Хотя, конечно, страху он на Европу нагнал! Его не зря называли „бичом Божьим".

Гринбергу, видимо, надоели мои вопросы. И он, передохнув, сказал резко и нетерпеливо:

— А теперь хватит болтать. Ты же в храме! Смотри… Второго такого случая, может, тебе и не представится… Видишь ту большую икону? На ней изображен сам Зонхава, основатель ламаизма. А среди его учеников — вот тот, лысый, улыбающийся, виден великий Занабазар, первый национальный глава желтой церкви, причисленный к сонму святых.

* * *

Я рассматривал лики святых и богов. И думал о тщете земного…

Когда Чингисхан возводил руками сотен тысяч рабов величественный свой город, он, конечно же, думал о бессмертии… Он был убежден, что строит на века. На тысячелетия. Ведь Кара-Корум должен был стать как бы памятником ему самому и символом созданной им империи. Вероятно, ему и в голову не приходило, что символический этот город может постигнуть забвение… А оно постигло — и на удивление, быстро! Через тридцать три года после его смерти столица империи переместилась на восток, в Пекин. А впоследствии к западу, на Волгу. И ветер стал заносить пылью роскошные руины.

Да и сама империя тоже понемногу менялась; она начала распадаться на отдельные ханства. И северная Монголия — Халха — оказалась в стороне от главных дорог истории. И тогда здесь люди потянулись к вере. К высокой вере Тибета. И вот в XVI веке на берегу Орхона поднялся первый ламаистский монастырь Эрдени-Цзу. Причем Абатай-хан, правитель Халхи, приказал взять для его постройки камни из останков полузабытого Кара-Корума… Вот систему, где зло было возведено в закон, сменила другая — основанная на гуманных тибетских вероучениях. Монастыри затем покрыли всю страну. И если при Чингисхане два монгола из трех были солдатами, то впоследствии чуть ли не каждый второй стал монахом. Ламаизм призывал к созерцательности, к смирению; он порицал мирскую суету и пороки. И одновременно способствовал развитию национальной культуры. Особенно яркого духовного расцвета достигла страна при внуке Абатай-хана, Занабазаре. Занабазар являлся не только главою церкви, он был еще и гениальным скульптором и создал немало великих произведений.