Венчание с бесприданницей - Анастасия Туманова

– Стало быть, не ведает, что пишет, а проверить некому! И к чему это душицу ареганом называть, только голову добрым людям морочить? Завсегда душицей была, потому – дух от неё хороший! И зубы полоскать! И кишки лечить, ежели со зверобоем в равной доле! И в квас годится! А картинка верная, только написано, воля ваша, неправильно, спутал что-то доктор ваш!

– Михайла Николаевич, а чего это вы дома сидите? – осторожно спросила Федосья, проходя к печи. – Сказали, что в гости уйдёте, а сами?..

– Ох, и в самом деле! – спохватился Михаил. Помолчав, рассмеялся. – Видишь ли, Федосья, у нас с Устей тут открылась интереснейшая фармацевтическая дискуссия, и я попросту забыл о времени!

– Вы девку-то словами учёными не пугайте! – строго велела кухарка. – Я – и то не привыкла до сих пор, а уж ей-то… Отчего просто по-русски не сказать – «разговор» аль «беседа»… Нет, сейчас – дизкузья! Что значит – господа… Учат вас всему чересчур!

– Ну, ты у нас шишковист известный! – усмехнулся Михаил. – Однако правда, нужно бежать, меня заждались у Гараниных. Устя, мы ещё продолжим с тобой этот разговор!

– Как велите, – Устинья почтительно дотронулась пальцем до кожаного переплёта «Ботаники». – Барин, а дозвольте мне ещё картинки-то посмотреть? Я, видит бог, осторожненько, еле дышать над ней буду…

– Смотри на здоровье! Федосья, дай ей ещё свечу, а мне пора! Нет, но кто бы мог подумать, – в тиши полей, в глуши лесной…

Окончание сентенции Федосья с Устиньей уже не услышали: Михаил убежал. Кухарка вопросительно посмотрела на девушку. Но та даже не заметила этого взгляда, благоговейно перелистывая листки с гравюрами. Губы её что-то беззвучно шептали, и изредка на них появлялась слабая улыбка. Федосья покачала головой и полезла в печь за щами.

* * *

Никита Закатов прибыл в родную вотчину в самом конце сентября. Стоял ясный холодный день. Пронзительно синее небо пересекала цепочка круглых облаков, похожих на разбитую яичную скорлупу. Берёзовые перелески золотились последними листьями, дальний лес темнел сизой зеленью елей и багрянцем осин. Ночью ударил первый заморозок, и сухие былинки у дороги ещё пушились инеем, а дорога была сухой и звонкой. Бричка неспешно катилась меж сжатых полей, побрякивая на ухабах.

Ветер принёс из-за холмов заунывный петушиный крик. Впереди замелькали крыши крестьянских изб, облетевшие кроны старых вётел.

– Рассохино! – объявил ямщик, повернувшись к седоку. – Просыпайся, барин, скоро в твоё Болотеево вкатим!

Закатов вздрогнул и открыл глаза. Сразу же поёжился от ядрёного сквозняка, вползшего под шинель. Щурясь, выглянул из брички и осмотрелся. Последний раз он был в этих местах три года назад, перед самой войной, когда умер отец. Но здесь, казалось, ничего не изменилось: всё так же уныло кричали петухи из-за серых заборов, всё так же расстилались по обе стороны дороги поля, всё так же высился за ними лес и лохматились гнёзда аистов на вершинах придорожных вязов. Всё казалось отрешённым, умиротворённым, полным покоя, приготовившимся к долгому сну. Глядя на убегавшие из-под колёс дорожные колеи, Закатов не мог понять, как в этом сонном захолустье могло случиться страшное кровавое преступление. Полуграмотное письмо от уездного станового уже было им зачитано до дыр, и всё же Никита ничего не понимал. Из казённой бумаги выходило, что братья Антип и Ефим Силины, а также девки Фролова Татьяна и Шадрина Устинья зверски зарубили топором управляющую Амалию Веневицкую и дворового человека Афанасия Бугаева, скрылись из села, и отыскать их до сих пор невозможно, хотя все посильные меры к поимке преступников приняты. На памяти Закатова ни в их Болотееве, ни в окрестных поместьях не происходило ничего подобного. Лишь двадцать лет назад их соседом Браницким было вызвано казачье войско из уезда для усмирения крестьянского бунта. Да и тот на поверку оказался не бунтом, а попыткой крестьянских стариков прорваться к барину и втолковать ему, что шесть дней барщины в неделю – это голодная смерть для всей округи. Что же могло произойти? Зачем кому-то понадобилось убивать Веневицкую?..

Утром он успел побывать в уездном городе у станового и получил полное подтверждение полученному письму: Веневицкая и Афанасий Бугаев убиты четырьмя крепостными, сразу после преступления ударившимися в бега. Следствие делает что может, но ни один из беглых до сих пор не пойман.

– Позвольте, но как же это – убита сразу четырьмя?.. – недоумевал Никита, вчитываясь в сухие строки протоколов. – Здесь же вот написано: «ударом топора»… Стало быть, кто-то один бил? И Бугаева тоже? К тому же там ещё были две девки… Уж они-то никак не могли!

– Осмелюсь доложить вашему благородию – очень даже могли, – важно заявил становой пристав. – Там одна, Устинья Шадрина, страшную силу имела, все деревенские подтверждают. Из-за неё весь сыр-бор и разгорелся. Амалия Казимировна, изволите видеть, её за воровство наказать пожелали да с подружкой в сарае и заперли, чтоб наутро высечь, а парни-то силинские, стало быть, женихи ихние, смертоубийство за ночь и обстряпали. Вот они-то воистину богатыри, силища у каждого – о-го-го! Папашу ихнего мы на всякий случай взяли, в остроге у нас сидит.

– Прокопа Силина?! – растерялся Закатов. – Но… за что же? Полагаете, он знал о том, что делают сыновья?

– Полагаю, что знал, – невозмутимо отозвался становой. – Хотя отпирается. Под арест, однако, пошёл спокойно, заявив, представьте, что коль в поле дожато, то ему где угодно сидеть можно. Опять же, деревенские показывают, что в то утро он с самого ранья в поле был…

– Ну, вот видите!

– Осмелюсь доложить, на их слова особенно полагаться нельзя. Изволите видеть, страда была в разгаре, мужики только о том думали, как бы дожать вовремя, где им там было за временем следить… Впрочем, отец Никодим то же самое показывал.

– Ну так зачем же вы в таком случае?!

Становой взялся пространно и путано рассуждать о необходимости правильного ведения следственного процесса, но уже на середине этой витиеватой речи Закатову стало ясно: следствие в тупике, а Силина взяли лишь затем, чтобы изобразить видимость действия. Он терпеливо дослушал филиппику судебного пристава до конца и как можно вежливее сказал:

– Алексей Ксаверьевич, не могли бы вы оказать мне услугу?

– Разумеется, разумеется… – становой сощурился, весь подавшись вперёд.

– Послушайте, так ли необходимо, чтобы Прокоп Силин высиживал в вашем остроге? Я его знаю всю жизнь, это мужик умный, трезвый, работящий. К тому же уже в годах и с огромной семьёй. Я убеждён, что ни в какие бега он не подастся. Думаю, если бы он был в чём-то повинен, то сбежал бы вместе с сыновьями, не дожидаясь ареста, не так ли? А мне сейчас крайне будет необходим кто-то на место покойницы, а найти хорошего управляющего не так-то просто… Нельзя ли что-то сделать, чтобы его выпустили? Я со своей стороны буду весьма благодарен… Ну вот, взгляните сами на этот протокол, здесь же чёрным по белому написано…