Катары - Роже Каратини

В первые годы истории ереси, то есть около 1204 года, замок лежал в развалинах; еретики, которые очень дорожили этим местом, очень подходящим для их богослужений, а также способным обеспечить им безопасность благодаря своему уединенному и возвышенному расположению, попросили сеньора де Перелла, направив для этого к нему своего епископа Гильяберта де Кастра, разрешить им восстановить замок. Они сами возвели вокруг его стен, чтобы затруднить к ним подступ, палисад из вбитых в землю кольев. Эта просьба и усердие, которое они проявили, собственноручно укрепляя свой замок, ясно показывают, что в их представлении Монсегюр предназначен был для того, чтобы стать штаб-квартирой катарской ереси, и не только из-за своего географического и стратегического расположения, но главным образом потому, что замок был построен во владениях графа де Фуа. Граф, катар в душе, провозглашавший себя католиком, образовал вместе с графом Тулузским и виконтом Раймондом-Роже Тренкавелем (также сочувствовавшим катарам) «политическую тройку» смешанного типа; они казались верными вассалами благочестивого короля Франции (в 1204 г. речь шла о Филиппе II Августе, чье правление продлится до 1223 г.), утверждали, будто почитают и уважают папу римского, однако на деле покровительствовали своим подданным, в большинстве своем сделавшимся в глазах католических властей еретиками,, а в глазах короля — мятежниками.

Совершенные, как сами себя именовали воинствующие катары, чья жизнь проходила в молитвах и самосозерцании, учении и проповедовании своей веры, нуждались в подобном месте, далеком от суеты больших городов и шума военных действий. Впоследствии, потому ли, что замок оказался слишком мал для того, чтобы всем им дать приют, потому ли, что уединение келий представлялось им более способствующим молитве, чем скученность, некоторые катары построили для себя у подножия стен замка, на скалах, нависших над пропастями, отдельные хижины. Там они в уединении и безмолвии погружались в молитву. Наконец, многочисленные катары — совершенные или простые верующие — менее суровые, но не менее искренние, — поселились в деревне внизу, под горой. Посетители всех сословий, прибывая из соседних городов, оставались в этой деревне кто на долгое, кто на короткое время, одни приезжали сюда из любопытства, другие поднимались в замок, чтобы осмотреть его, третьи плели там заговоры.

В самом деле, большинство вассалов графа Тулузского и графа де Фуа, лишившись своих феодов или своих замков, отнятых у них крестоносцами, — в Каюзаке, Муассаке, Безье, Каркассоне, Лаворе и других местах, — мечтали вернуть их себе. Этого хотел, к примеру, Раймонд-Роже Тренкавель II, изгнанный из своих каркассонских владений войсками короля Людовика VIII Льва; то же самое можно сказать о графе Раймонде VII Тулузском, у которого еще стояли поперек горла клятвы, которые ему пришлось произнести в одеянии кающегося грешника, перед собором Парижской Богоматери в 1229 году, при подписании договора, навязанного ему Бланкой Кастильской.

Так вот, Монсегюр понемногу превратился в полуподпольную столицу катарской ереси. Верные стекались туда со всех сторон, в особенности из соседней Испании, чтобы погрузиться в молитвенное созерцание и совершать катарские богослужения по всем правилам, а окситанские рыцари — для того, чтобы в духе сопротивления французским оккупантам готовить там освобождение своей родины под заботливым руководством тулузского катарского епископа Гильяберта де Кастра. Мы располагаем множеством рассказов, свидетельствующих о поведении этих катаров, которых можно в равной степени назвать, на языке современных политологов, окситанскими националистами, если мы хотим подчеркнуть политический аспект их деятельности, или предшественниками протестантов, если мы предпочитаем выделить ее религиозный аспект.

С этой точки зрения чтение «Песни о крестовом походе» особенно поучительно. Гильем из Туделы, автор первой части «Песни», по неизвестной причине становится на сторону крестоносцев и Симона де Монфора, перед которым преклоняется; зато его анонимный продолжатель был окситанским националистом, сторонником своего рода «Фронта национального освобождения Окситании».

Стремясь изложить все это короче и проще, скажем, что начиная с 1232—1233 годов тихий замок Монсегюр, несомненно, заставлял говорить о себе приверженцев римско-католической церкви, — иные даже именовали его «дьявольской синагогой», — однако в деревнях, расположенных неподалеку от этой таинственной крепости, равно как и в городах юго-запада, он был обычной темой для разговора с заезжими чужеземцами. Следователей, которым суд Инквизиции поручал преследовать еретиков в тулузской епархии, население местных деревень и маленьких городков, хоть и состояло из католиков, встречало с недоверием. Несмотря на обличительные речи, которые инквизиторы произносили против Монсегюра, в Окситании царили спокойствие и порядок.

Тем не менее, — и это выражение здесь как нельзя более уместно, — огонь Инквизиции по-прежнему тлел под золой потухших костров. В апреле 1240 года Раймонд-Роже Тренкавель И, отец которого за тридцать лет до того лишился своего славного города Каркассона, равно как и подчинявшегося ему виконтства, перешедших в руки Монфора и его крестоносцев, восстал и решил отвоевать отнятые у него земли. Он увлек за собой других окситанских сеньоров, также лишившихся своих владений, таких, как Оливье де Терм, у которого крестоносцы отобрали Корбьер, Журден де Сессак, и многих других[140]. Тренкавель, которого повсюду встречали как освободителя, со своей небольшой лангедокской армией за какие-то три месяца сделался хозяином всего Каркассонне и в конце концов 7 сентября 1240 года подошел к Каркассону, который теперь защищали и где теперь правили сенешаль Гильем дез Орм, архиепископ Нарбоннский Амьель и епископ Тулузский.

Войска Тренкавеля довольно легко завладели северным предместьем города — Бургом; жители города, несмотря на то что виконт Раймонд-Роже отдал категорический приказ духовных лиц не трогать, его не послушались, и тридцать три укрывшихся там священника были убиты. Но сам город, защищенный своими прославленными стенами, держался. Тренкавель снял осаду 11 октября, не дожидаясь прихода подкрепления, которое привел королевский камергер, Жан де Бомон, и укрылся в Монреале, где вскоре в свою очередь оказался осажденным королевскими войсками. Тогда Тренкавель принялся одного за другим посылать гонцов к своему родичу, графу Тулузскому, прося о помощи. Однако Раймонд VII, связанный обязательствами, которые принял на себя по Парижскому договору, не трогался с места. Впрочем, он согласился быть посредником и добился для своего каркассонского родственника достойных условий соглашения: Тренкавелю позволено было уйти в Испанию со своими обозами, удалившись таким образом целым и невредимым с исторической сцены. Что же касается мятежных города и предместий, они были сурово наказаны, в особенности Бург, выжженный дотла; Монреаль, как и Лиму, был отдан на разграбление и разорен.

А графу Раймонду VII Тулузскому, чье поведение во всей этой истории нельзя назвать безупречным, пришлось отправиться в Париж, чтобы подтвердить там свои клятвы верности королю Франции и пообещать изгнать из своего графства еретиков и разрушить крепость Монсегюр, построенную на его землях. Ясно было, что в это время Раймонд VII ни за что на свете не захотел бы поссориться с королем Людовиком Святым. Он стремился загладить неблагоприятное впечатление, произведенное мятежом его родственника Тренкавеля, который, по его мнению, восстал слишком рано и совершил ошибку, когда, не посоветовавшись с ним, очертя голову и в одиночку ринулся в заранее проигранную войну с крестоносцами. Граф Тулузский в самом деле понял, что независимость, о которой и сам он тоже мечтал, невозможно завоевать обычным восстанием феодального типа. Ведь даже если бы это восстание удалось, после его смерти графство перешло бы в руки его сюзерена, короля Франции, поскольку у него не было наследника мужского пола, которому он мог бы его оставить. Таким образом, для того чтобы изгнать французов (точнее, чиновников, управляющих и солдат короля Франции) из захваченной ими Окситании, недостаточно было одной только помощи вассала вроде Тренкавеля: для этого требовалось содействие сеньора не менее могущественного, чем король Франции, и выбор Раймонда естественным образом пал на графа Прованского, Раймонда-Беранже V, племянника короля Педро II Арагонского.

В начале 1242 года, заручившись поддержкой графа Прованского, Раймонд VII созвал своих вассалов и объединился против короля Людовика Святого с графом де Ла Марш и четырьмя королями — английским, арагонским, кастильским и наваррским. Но он будет отлучен от церкви — в который уже раз! — поскольку на него возложили вину за совершившиеся в Авиньоне убийства нескольких инквизиторов: к таким последствиям привела чрезмерная суровость этих братьев-доминиканцев, чье усердие тщетно пытался умерить граф Тулузский. И ему придется отложить до лучших дней освобождение Окситании от французского господства.