Долина идолов - Михаил Веллер

Философское сочинение большинству непереносимо скучно и в общем бессмысленно. Кто философию знает, интересуется, любит – будет на одном ловить кайф, на другом кипеть от несогласия, третье отбросит за глупостью: но скучно ему не будет.

В классику попадают двумя путями: кричат «ура» сразу или вытаскивают и поднимают из потока потом. Но в обоих случаях классика перед канонизированием вызывала живейший интерес. У всех? Нет – в первую очередь у знатоков, профессионалов, ценителей и любителей. Они всегда правы? Нет, все смертные могут ошибаться. Есть ли в пантеоне классики плохие книги? Гм. Так сразу не назовешь. Да пожалуй что и нет. Ну, а все ли классические произведения гениальны и шедевральны? А вот уж тут фига.

Человека известили (в школе): эта книга гениальна уже потому, что она классика. Чего ждет человек? Откровения. Блеска, кайфа. Открывает. Не находит. Скучает. Плюет. Уважает, но не читает: а не любит! Скучно.

Господа. Книга не может быть скучна или интересна сама по себе. Сама по себе – она лишь набор черточек на бумаге. Скучной или интересной она становится в процессе чтения конкретным читателем.

И «Собор Парижской Богоматери», и «Отец Горио», и «Красное и черное», и «Ромео и Джульетта» могут быть многим скучны.

Каждый мерит по себе, вот и весь фокус, часть первая. Воспитанным на комиксах и «Три мушкетера» скучны. Серьезно высоколобому и Кант интересен.

А вот вторая часть фокуса. Книга явилась в литературе ступенью и вехой, реформировала родную литературу и язык. а потом все так стали писать, это стало обычным, нормальным, иначе уже и невозможно. О вехе следует знать. Зачем? Ну, чтобы иметь представление о процессе. Конкретному человеку знание этого процесса на хрен не нужно, откровенно говоря. Не нужен современному человеку – среднему – «Евгений Онегин». Иностранцы о нем не слыхивали, а живут, и некоторые неплохо.

Но. Так передается культура. Так копятся человечеством знания. Стараются передать потомкам все, отстоявшееся как ценное. С веками что-то из этого все равно канет. А что-то пригодится кому-то, чтобы развить. Передача знаний – это неводом да в самосвал, а не удочкой в бидончик. Кого тошнит в школе от Пушкина – терпите. Окончите – можете забыть. Кому надо – не забудет.

Еще. Книга существует только в общем контексте эпохи. Надо знать пушкинскую эпоху, чтобы оценить сделанное им. А для девственно невежественного читателя он обязательно будет скучным – да сегодня многие пишут занятнее, понятнее, интереснее, и такой малопросвещенный ум больше извлечет для себя из бульварной книжонки, чем из Пушкина. Так не читай!

А ему велят читать. Мучат. И он, стараясь уважать «культуру», оправдывает классику: «она должна быть скучноватой». Она когда-то – вся! – была современной. Скучное отбрасывали.

Откровенность мне вредит, но поздно учиться притворяться, притвор и без меня полно. Я никогда не видел в «Мертвых душах» хорошей книги. Никогда не мог уловить в Гоголе юмора, ну ни разу же улыбнуться не хотелось-. Архаика, неуклюжесть, многословие. Куда там «Ревизору» до блестящего Грибоедова!

Был блестящий юморист Зощенко. Жив блестящий юморист Жванецкий. А кто был юмористом во времена Гоголя? Смотришь сейчас – а никто. Да – французы и англичане были раньше и лучше. Но в России – Гоголь, можно сказать, юмор в литературе заложил, с него все это пошло. Он скучен – на взгляд с нашего сегодняшнего юмора, краткого, развитого, неожиданного. Его горе. Устарел для живого чтения. Наше горе – язык реформировался, многие классики отошли в генералы истории. А английский Диккенса – и сейчас смешон, изящен, тонок, легок (правда, не в переводах на русский).

То есть. Все устаревает. И многое в классике – формально устаревает. И процесс «реставрации» классического текста навевает скуку на среднего читателя. Но это не «классика должна быть скучноватой»! Живой была, из рук рвали!

Еще. Языки устаревают быстро. Ну – несколько веков, вот и архаика. А мысли не устаревают вообще. Кроме того, Аристотель справедливо заметил: «Мысль, высказанная в блестящей форме, теряет половину своей глубины». Коряво – но главное в сути должно быть. А имеют в виду, что классика должна отличаться глубиной мысли прежде всего. Достоевский, опять же.

Граждане – а какая глубина мыслей в «Декамероне»?! Скабрезные байки. Классика! Почему?! А потому что за Средние века людишки так озверели – церковь так всем кислород перекрыла, глотку и промежность так всем зажала – что сальная шутка стала актом протеста, свободы, отрицания клерикальной культуры, прорывом к живому, человеческому, естественному. Сейчас такой «Декамерон» никому не нужен – а тогда это был скандал, событие, бунт! А вот шедевральности мысли и слова там искать не надо – нет их и не было. Но – нескучно!

Скажем иначе. Многое из классики с годами и веками скучнеет и выходит из живого оборота. Печально, но так идет жизнь. Но скучноватость – отнюдь не обязательный признак классики. В основе своей классика всегда была интересна! Но и другого не надо – пыжиться, что вся она интересной осталась «вживе».

Элитарная и созидательная

– Заметьте: ни Диккенс, ни Гюго, ни Толстой элитарными писателями не были. У них было достаточно много читателей, порой – ну совсем много. И слава была… универсальная.

– «Элитка» – явление и порождение авангарда, модерна и постмодерна. Своего рода «постлитература».

– С таким же успехом можно именовать фекалии «пост-едой».

– Без пошлостей! Я попросю-ка.

Во главу угла элитарной литературы поставлена формальная оригинальность и высокая степень трансформации овальности – на базе учета и переработки литературы предшествующей. Так проявляется высокая степень мастерства – так умелец пишет письмо на срезе рисового зерна.

– И так исчезает прицел на мысль, чувство, блеск и создание нового своего мира. По сути, вся «элитка» – это римейк, сиквел. Это переставляют мебель и переклеивают обои в доме, уже созданном до тебя и обжитом жильцами.

– Все сферы в XX веке дробились и специализировались. Элитарная литература – для профессионалов, знатоков и любителей: они ловили кайф на том, как это сделано. Расширение возможностей.

– Креативности в ней нет. Нет героев, бунтов, высоких трагедий – и комедий кстати тоже. И вообще писать занудно и невнятно гораздо легче, чем увлекательно, мощно и просто.

– Шекспиром быть не могу, Трифоновым не соблаговолю: я – модернист.

– Пусть цветут десять тысяч цветов. Но зачем объявлять вывих неповторимой индивидуальностью походки?

– Увы: модернистский балет как бы оригинален и сложен, свеж относительно классического – а по сути примитивнее, проще, беднее.

Культовое

– Этим словечком «культурологические» СМИ расписались в заведомой ориентации на паракультуру низколобых. Слово «культ» как-то в течение девяностых сменило отрицательную стилистическую окраску на положительную. Если раньше это означало примерно «бездумно и некритически превозносить до небес и религиозного поклонения», то теперь скорее «знаменитый, знаковый, которого почитают». Культовое кино, культовая книга, культовая песня… сотворение мини-кумиров для ежедневного обихода.

– И чего, собственно, плохого? У каждой эпохи своя лексика, свой условный стиль. Cultus и означает «почитание». Ведь вправду же говорят: «Я преклоняюсь перед этим режиссером/певцом/писателем/художником» и так далее.

– Ага. Визжащие фанаты, заемные мнения, эрзац-мысли и эрзац-страсти. Это все из области субкультуры, где господствуют субэстетические субкритерии. Есть мнение: считать вещь культовой.

– Не устраивает вот что. «Культовый» означает: не надо думать – положено восхищаться.

– Вот именно. Слово емкое и характерное. Не «блестящий», или «гениальный», или «знаменитый». «Культовый» отрицает самостоятельный подход, отрицает эстетическую, моральную или какую-либо иную оценку, не обращает внимания на вклад в культуру, или что там это дает для ума и сердца. Лэйбл, этикетка, ценник на рынке потребления искусства: «культовый»? – занимает место в мозгах потребителей, место в креслах первого ряда. А почему занимает – неважно, плевать. Раскрутили, или наскандалили, или гуру так поучили, или массы сами увлеклись, – не суть. Это – в мозгах и на устах, вот и довольно информации.

– О! «Культовый» – это высокое место в информационном рейтинге. Это не оценка – это констатация частоты цитирования и обращения.

– Это еще и как-то эстетически оформленная искусственная точка приложения эмоций потребителя. Чем «культовее» вещь – тем в общем больше эмоций она вызывает у масс.

– А можно сказать иначе: тем больше эмоций толпы, нуждающихся во внешних точках приложения, прицепляются к «культовой» вещи.

– Еще вариант: «культовый» – это то, чему придают большое значение. А почему придают – уже неважно.