Жаркие горы - Александр Щелоков

Безмолвная долина таила скрытую угрозу. На юго-востоке темнела стена зубчатых гор. Вершины их, словно подсвеченные дрожащим ночником, таинственно мерцали.

Откуда-то потянуло табачным дымом. Максимов обернулся. В темноте, как зрак светофора, маячила сигарета.

— Убрать огонь! — возмущенно прикрикнул лейтенант. — Кури в рукав! Жить надоело?!

Мирные привычки, въевшиеся в поведение людей, никак не оставляли их даже здесь.

— Есть! — ответили из темноты, и огонек исчез.

Тут же прозвучал вопрос:

— Товарищ лейтенант, а почему говорят, что третьему от одной спички прикуривать на войне плохая примета?

— Это не примета, — ответил Максимов. — Это, ребята, опыт. Один прикурил — снайпер засек огонек. Второй прикурил — он прицелился. А третий больше курить не станет. Ясно?

— Так точно.

— Курить только в рукав!

Максимов поднялся на высокий плоский бугор, образованный огромным скальным наплывом. Века, промчавшиеся над землей, изъели камень, истолкли, искрошили его.

Лейтенант шел вверх, будто по ступеням. Крошка шуршала под его ногами. Неожиданно он замер и положил палец на спуск автомата. Где-то рядом, из камней, раздался истошно-пугающий крик. Он начался на низкой, басовитой ноте и по мере звучания все набирал и набирал высоту. Потом вдруг резко оборвался щенячьим обиженным взвизгиванием. Тут же издалека, будто откликаясь на призыв, кто-то другой разразился громким захлебистым смехом. «Шакалы!» — догадался Максимов, хотя еще никогда до того не слышал концертов этих обитателей каменистых долин.

Мир стыл в зыбком мраке. Вдруг Максимову показалось, что легкая, едва заметная тень скользнула впереди. Не раздалось ни шороха, ни звука. Так умеют ходить только звери. Но он заметил: впереди что-то погасло и снова загорелось, будто далекий огонек, заслоненный на мгновение рукой. Лейтенант тихо подвинул автомат, положил палец в крутую ложбинку спуска.

Вот опять что-то двинулось впереди. И так же ни звука, ни шороха.

Напрягая глаза, он вглядывался в темень. Действительно, какие-то тени бесшумно скользили по самой границе мрака и зыбкого полусвета. Люди шли, сгибаясь под тяжелой ношей, один за другим, равномерным шагом, видимо хорошо ориентируясь в темноте.

Максимов уже не сомневался — душманы! Стараясь не звякнуть металлом о камень, он поудобнее положил автомат на крупный обломок скалы, припал на колено и стал прицеливаться.

Едва он прикрывал глаз, тени расплывались и исчезали во мраке. Максимов в душе выругался.

В тишине автомат простучал тяжелым отбойным молотком, крушащим бетонную мостовую. Оранжевое пламя забилось, заметалось перед глазами.

Когда он кончил стрелять, в глазах еще долго маячили зеленые колеблющиеся сполохи.

С той стороны, куда ушли светлые нити трасс, не раздалось ни звука. «Может, я зря? — подумал Максимов расстроенно. — Наверное, привиделось. Вот шуток будет!»

Но, словно опровергая его сомнения, противоположная сторона взорвалась слепящим пламенем. Пульсирующие вспышки забились над темными скалами. Они ломались, расплескивались, свивались в волокна блещущих трасс.

Пули задевали скалы, рикошетировали и фонтанными струями взвивались в небо.

Максимов не отвечал. Он видел — духи бьют наугад. Расчет на скрытность не оправдался, и это их взбесило.

Неожиданный удар автомата сбил банду с тайной тропы. Теперь, не зная, чего ожидать от шурави, они беснуются, не жалея огня.

— Максимов, — раздался сзади голос Щуркова, — ты сам-то цел?

— Цел, — ответил лейтенант.

— Ты их пуганул? Молодец! Теперь пусть погремят. Это нам только на пользу.

— Почему на пользу? — спросил Максимов.

— Ребят надо почаще обстреливать. Молодые поймут, что не всякая стрельба опасна, что и под огнем жить можно.

«Надо же, — мелькнула у Максимова завистливая мысль, — о чем он думает. А я даже испугался, что такой шквал огня вызвал».

Струясь искрами, над ними посвистывали на разные голоса пули. Духи безумствовали.

Наконец стрельба стихла. Ночь брала свое.

С вражеской стороны ветер доносил гортанные голоса душманов. Максимов однажды был на охоте, и ему запомнилось гоготание гусиной стаи. Самих птиц он, правда, не видел, их скрывали густые камышовые заросли. И сейчас ему казалось, что где-то за скалами опустилась гулкая стая гусей.

Легко поднявшись, он распрямился, свел лопатки, энергично взмахнул руками, разгоняя застоявшуюся кровь.

С вершин тянуло колючим холодом. Он крепко потер шею, машинально отметив, что пора постричься. Усмехнулся такой сугубо домашней мысли, посетившей его на переднем крае.

Поправил автомат, осторожными, нашаривающими дорогу шагами стал спускаться на тропу.

* * *

Утром обнаружилось — душманы снялись со своей позиции и ушли. На всем протяжении долины — до ее поворота километрах в двух от места расположения роты — Не было замечено ничего подозрительного.

— Что будем делать? — спросил Щурков Полудолина.

— Товарищ капитан, — ответил тот подчеркнуто официально, — обычно в таких случаях командир сообщает свое решение. У вас оно есть?

— Понял, товарищ майор, — сказал ротный и подтянулся. — Разрешите доложить?

— Докладывайте.

— Считаю необходимым начать продвижение до восстановления контакта с бандой.

— Почему так?

— Если бы духи не ушли, а мы стали двигаться за ними по пятам, минная опасность оказалась бы минимальной. Уверен, уходя, духи нашпиговали долину взрывчаткой. Идти придется медленно. А идти надо будет во всех случаях. Мы на предполье. Главная линия обороны у Кадыра в районе зеленого массива. Это километров пять отсюда. Надо подойти как можно ближе и восстановить с бандой огневой контакт. У них не должно оставаться свободы маневра.

— А если не пойдем? — Сам Полудолин уже просчитал возможности действий и хотел только услышать, совпадает ли его оценка с тем, как мыслит обстановку Щурков.

— Возникнут две опасности, — сказал капитан. — Прежде всего, духи заподозрят неладное. Силы подошли, а удара нет. В чем дело? Не будет ли атаки с другого направления? Для нас такая их догадка — минус. Далее, когда главные силы батальона зажмут Кадыра с тыла, мы окажемся далеко от дела. Боюсь, что пройти эти пять километров дня не хватит.

Щурков как в воду глядел.

Сюрпризы начались, едва машины стали вытягиваться в колонну.

Бэтээр командира роты уже год водил Курбан Адылов — лихой трудолюбивый туркмен. Днем он не выпускал из рук руля, ночью возился с машиной. Когда спал — сказать трудно. Однако от помощи других водителей отказывался. «Своего коня чужими руками не чистят», — говорил Курбан.

Еще он славился в батальоне лингвистическими способностями. Чужесловье давалось ему удивительно легко. «Поихалы?» — спрашивал он ротного с таким запорожским выговором, что Щурков от удивления не сразу находился что ответить.

Тронув бэтээр по команде «Вперед!», Курбан проехал не более десятка метров и вдруг резко затормозил.

Машина дернулась, будто ударилась обо что-то, и присела на рессорах.

— Товарищ капитан, — доложил Курбан, — бачу, шось такэ поганэ.

Солдаты соскочили с брони на дорожную твердь.

Щурков поднял руку, не разрешая никому сдвинуться с места.

Перед капотом машины, едва заметная в неровном свете, тянулась к скале тонкая проволока.

Подбежавшие саперы быстро разобрались, в чем дело. Две мощные мины были заделаны на уступе утеса с небольшим интервалом. Взрыв их, направленный сбоку, снес бы бронетранспортер с дороги, как спичечную коробку.

— Как же ты увидел? — спросил Щурков, прогоняя зябкость минутного испуга.

— Дывлюсь та бачу, — сказал Курбан смиренно, — шось такэ блыскае.

— Ну, гарный ты у мэни хлопчик, — заметил Щурков в тон солдату. — Дывлюсь та бачу.

Пока саперы занимались разминированием, все отошли от них подальше.

— Авакян! — позвал Щурков своего радиста.

— Я, — выступил вперед чернявый ефрейтор.

Он вскинул руку к каске и замер в ожидании приказаний.

— Слушай, дорогой, — сказал капитан, — только отвечай честно. Ты этого башибузука Курбана, случайно, не учишь армянскому?

— Пока нет, — ответил Авакян. — Но он очень просит.

Курбан стоял с непроницаемым видом, едва сдерживая улыбку. Задал он заботу ротному!

— Не поддавайся, Авакян! На следующей мине он нас всех ухлопает. Дывлюсь та бачу!

Теперь движение колонны возглавили саперы.

Сосредоточенные, отключенные от всего, что оставалось за их плечами, солдаты со щупами медленно торили путь.

Работали с величайшей осторожностью. Каждый знал дело. Через руки саперов прошли сотни вместилищ смерти, хитроумных, увесистых, разноцветных, но — одинаково опасных.

За час отработали всего километр дороги. Пришлось сменить тактику. Заметив, что колонна медленно, но верно продвигается, душманы прикрыли дорогу пулеметным огнем, выслав вперед небольшие группы фанатиков. Работать открыто, в полный рост, стало невозможно.