Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове - Валерий Осипов

Вот какие мысли были у Володи Ульянова и директора гимназии, когда всего лишь на одно мгновение они пристально посмотрели в глаза друг другу и тут же разошлись взглядами.

Заложив руки за спину, Керенский прошелся несколько раз позади вызванного к доске ученика.

- Ульянов, - заговорил наконец директор, стараясь вложить в интонацию своего голоса как можно больше доброжелательности, - на предыдущем уроке, разбирая ваше сочинение, я отметил в общем-то несвойственную вам недостаточную фактическую аргументацию вашей работы... Кроме того, вы недостаточно четко подчеркнули связь темы сочинения с теперешней нашей жизнью, с необходимостью извлекать из уроков прошлого выводы для воспитания в себе наипервейших гражданских добродетелей - благонравия, прилежания и постоянного усердия на пользу отечеству... Вы подготовили ответ о вашем любимом литературном герое, который мог бы исправить перечисленные мною недостатки вашей письменной работы?

- Да, подготовил, - волнуясь и не в силах сдерживать свое волнение, дрогнувшим голосом ответил Володя.

Класс затих. Все уже чувствовали, что директор что-то затеял, и, зная вспыльчивый характер Володи, его насмешливость, резкую манеру выражаться и новое после ареста брата положение, замерли в предчувствии надвигающихся событий.

Костя Гнедков и Забусов переглянулись молча и многозначительно. Миша Кузнецов сидел за партой потерянный, бледный, опустив голову.

- Ну что ж, это похвально. - Керенский снял пенсне и, посмотрев на притихший класс, расценил эту внезапно возникшую тишину как первое проявление задуманного им плана. - Кто же ваш любимый литературный герой? Кто из русских писателей вызывает у вас наибольшие симпатии?

- Из прочитанных мною в последнее время произведений, - Володя подчеркнул голосом слово «последнее», - наибольшее художественное удовлетворение доставил мне...

Глаза Миши Кузнецова были широко открыты от ужаса. «Не надо, не надо! - молча кричал Мишин взгляд. - Случится что-то страшное, кошмарное, непоправимое...» Володя сдвинул брови - Миша опустил глаза. Костя Гнедков смотрел весело, задиристо! давай, Володя, крой до конца, мы с тобой!

- ...наибольшее художественное удовлетворение доставил мне, - твердо повторил Володя, сделал паузу и закончил четко и энергично, как бы давая понять, что мнение это не случайное, а давно обдуманное, - роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети»!

Керенский был удивлен.

- «Отцы и дети»? - переспросил он. - Но почему?

Миша Кузнецов моргал часто и тоже удивленно, Гнедков и Забусов смотрели на Ульянова с напряженным интересом.

- В этом романе Тургенева есть все, чем можно наслаждаться в художественном произведении, - говорил Володя, не глядя на Керенского. - Характеры персонажей и картины жизни нарисованы с такой наглядностью и убедительностью, что даже самый отчаянный отрицатель таланта Тургенева не сможет скрыть, что получил от чтения этой книги впечатление, которое возникает только от знакомства с настоящим искусством.

- Постойте, Ульянов, - сделал нетерпеливый жест рукой Керенский. - Мое задание сводилось к тому, чтобы вами был назван любимый литературный герой...

- Я как раз подхожу к этому, - Володя почувствовал вдруг, что внутри у него освобождается какая-то новая энергия, которая была скована и зажата весь первый урок и всю перемену. - Мой любимый литературный герой - Базаров...

- Нигилист Базаров - ваш любимый герой? - Керенский смотрел на Ульянова холодно и надменно.

- Я не разделяю характеристику Базарова как нигилиста, - возразил Володя.

- Такую характеристику ему дает сам автор, - поджал губы Керенский. - Что же, у вас есть свой вариант романа, написанного Тургеневым?

В классе засмеялись. Это был голос Наумова. Раздалось еще несколько смешков. (Керенский с неудовольствием отметил, что гимназисты прислушиваются не как обычно - только к его словам, но и вообще ко всему разговору.)

- У меня есть свое мнение относительно правильности характеристики, данной Тургеневым своему герою.

В голосе Ульянова слышался тот самый вызов, который был поначалу отмечен Керенским в его взгляде. Как следует поступить сейчас? - подумал Федор Михайлович. Сказать, что «Отцы и дети» не относятся к рекомендованным произведениям русской литературы?.. Но это означало бы отступление, капитуляцию его, директора, перед гимназистом восьмого класса. И кроме того, он же сам предложил им произвольно выбрать свои литературные симпатии... Пусть Ульянов начнет защищать свой тезис. Нужно будет опровергнуть этот тезис по ходу его рассуждений...

Керенский поднялся на кафедру, сел.

- Ну что ж, попробуйте и нас убедить в правильности своей критики фигуры Базарова. Такой поворот, пожалуй, тоже входит в существо предложенного вам задания...

4

- Прежде всего мне хотелось бы сказать, - начал Володя, - что роман Тургенева «Отцы и дети» - произведение сугубо современное, в нем выведены типы сегодняшнего дня, встречаемые нами на каждом шагу. Главный герой романа Евгений Базаров нравится мне потому, что это сильный и суровый человек. Он окончил университет по естественному факультету, и прослушанный им курс естественных и медицинских наук отучил его принимать только на веру какие бы то ни было понятия и убеждения. Он сделался чистым эмпириком - только опыт стал для него источником познания окружающей жизни... «Отчего я люблю химию? - спрашивает он у своего приятеля. - Только в силу ощущений удовольствия, которые получаю, занимаясь химией...» То, что восторженные юноши называют «идеалом», для Базарова не существует, он все это называет «романтизмом», а иногда вместо слова «романтизм» употребляет слово «вздор»... Базаров работает много, неутомимо и целеустремленно. Его не занимают те мелочи, из которых складываются обыденные людские отношения, заурядная человеческая жизнь... Настоящий человек, говорит Базаров, - это тот, о котором думать нечего, а которого надобно или слушаться, или ненавидеть... Базаров иронически относится ко всякого рода лирическим излияниям и порывам. Ему чужда слезливая мечтательность, потому что он великий труженик, а за работой мечтать нельзя - все внимание сосредоточено на деле. Базаров считает, что мечтательность является следствием изнеженности и праздности. Для него, трудового человека, существует только одна, вечно повторяющаяся забота: сегодня надо думать о том, чтобы не голодать завтра. Эта простая и грозная в своей простоте забота заслоняет от него все остальные, второстепенные тревоги и дрязги... Таким образом, это чистейший материалист, пролетарий-труженик, в котором труд постоянно сближает дело с мыслью, акт воли с актом ума. Он привык надеяться только на свои собственные силы и с пренебрежением смотрит на людей, которые, мечтая о любви, о полезной деятельности, о счастии всего человечества, не умеют шевельнуть пальцем, чтобы сколько-нибудь улучшить свое собственное неудобное положение. Базаров чувствует непреодолимое отвращение к пышной фразистости, к напрасной трате слов, к сладким упованиям, к сентиментальным стремлениям и вообще к любым претензиям, не основанным на реальной, действенной силе. Именно это решительное отвращение ко всякой отрешенности от жизни, ко всему тому, что, не оставляя никакого реального следа, улетучивается в словах и звуках, и составляет коренное свойство характера Базарова...

- Послушайте, Ульянов, - перебил Володю Керенский и сделал резкое движение головой, чувствуя, что он, как, кажется, и весь класс, вдруг ощутил себя в какой-то странной подчиненности словам и мыслям этого рыжеволосого крупноголового юноши в синем гимназическом мундире со столь привычными директорскому глазу девятью посеребренными пуговицами, - послушайте, Ульянов, вы же взялись опровергать Тургенева, а на самом деле просто пересказываете содержание...

- Это необходимые объяснения, Федор Михайлович, - сказал Володя.

«Господи, - растерянно подумал Керенский, - да что же это такое? Семнадцатилетний мальчишка собирается возражать одному из лучших писателей России... Меня этот мальчишка почему-то называет не господином директором, а по имени и отчеству. Что происходит? Урок литературы или сеанс гипноза?..»

Он посмотрел на класс. Лица гимназистов не принадлежали своим хозяевам. Все взгляды, кроме Наумова и еще двух-трех человек, преданно направленных на дужку директорского пенсне, были напряженно устремлены на Ульянова, словно класс ждал от него каких-то необычайных, никогда и никем ранее не слышанных слов.

«Если я сейчас оборву его, - подумал Керенский, - я буду потерян в их глазах навсегда. Они не простят мне этого никогда, потому что... потому что, черт возьми, действительно интересно, какие возражения может привести этот юноша такому всемирно известному писателю, как Тургенев...»