Светлая грусть - Ольга Эдуардовна Байбулова

жизнь:

–Маше-то квартиры твоей маловато – у них ведь маленький скоро будет.

–Моей квартиры?

–Ну не моей же – в моей вообще не развернуться, – сказала она о своем жилище свободной планировки, которое сын помог приобрести и отремонтировать. Олеся занималась дизайном интерьера этой квартиры, сделав поистине царские хоромы. Но этого Стас не помнил.

–Моей – это олимпийской что ли?

–Ах! Ты даже таких вещей не помнишь, – вскинула руки мама, будто не знала, что сын позабыл последние пять лет жизни.

–А ребенок у нее первый?

–Конечно первый, она ведь всего полгода замужем!

–Да там для семейной пары полно места – квартира же не маленькая…

–А Лизанька? У нее дипломный год – мы с отцом ей мешаем готовиться…

–Поете и пляшете что ли?

–Стас, как тебе не стыдно?!

–Мам, ну не начинай. Если у девчонок будет все и сразу, к ним станут липнуть всякие мерзкие парни, желающие поживиться. А квартиру я Маше сам подарил?

Мама снова вздохнула, рассказала, что и как.

–А почему сестренки в моем доме загородном не живут?

–Больно им это нужно.

–Там место живописное и дом здоровенный – почему нет?

–Потому что им надо свою жизнь устраивать, а не при брате быть.

–А с брата деньги тягать, значит, можно?

–Не обеднеешь!

–Не обеднею. Ты мне лучше расскажи, почему я сам там до сих пор живу.

–Где ж тебе еще жить-то? Там мемориал твоей Олеси.

–А про нее что-нибудь расскажи.

–Что про нее говорить – девочка из бедной семьи. Партия для тебя была максимально невыгодная. Но сама по себе хороша.

–И все?

–А что еще? Симпатичная, вкус у нее хороший.

–Мама, о своих девочках ты можешь часами разглагольствовать, а про мою жену слова сказать жалко?

–Да ее сколько лет нет уже, а Лизаньке жить негде.

–Ничего больше не расскажешь про мою жизнь, а не Лизанькину?

–Я почем знаю – сидишь в своем офисе и деньги гребешь – так уже не первый год – хоть бы сестрам помог.

–И что, прям вообще не помогаю? – Стас уже был на взводе, казалось, мама этого не замечала.

–Сам суди: квартиру свою отдал – не новую, Лизаньке машину купил не такую, как она хотела – ей кабриолет нужен был, а ты сказал глупость, что его дождем зальет или снегом завалит – и совсем другую подарил.

–Я бы и сейчас так сказал. Она стопроцентно как-нибудь забудет крышу закрыть – по мобильнику заболтается, пропадет в бутике или салоне…

–Нам вот эту квартиру справил, конечно, – не слушая его, продолжала мама, – но тут консьерж есть, а территория не охраняется.

–Мам, да кто вас тут украдет? Вы на улицу-то не выходите!

–Машина у Лизы дорогая – вдруг угонят.

–И гаража нет?

–Есть, но вдруг взломают? Поэтому и говорю – ей надо свое жилье, чтоб в доме подземная парковка была с охраной и видеонаблюдением.

–Знаешь, подумаю… мне уже пора, – он встал из-за стола, не глядя на часы, чмокнул маму в щеку и ушел.

Проехав пару дворов, Стас бросил машину и решил прогуляться в ближайшем сквере – хотелось остыть после общения с самым близким человеком на Земле. С таким же успехом он мог пройтись вдоль кирпичного дома, поскольку шел быстро, не обращая внимания на спустившихся с неба солнечных зайчиков, брызгавшую в фонтанах воду и резвящихся на площадке карапузов. Стас не мог сформулировать своих чувств, ему хотелось что-то сломать или разбить – так зол он был на мать, которая выстроила незримую стену между ним и другими детьми.

Случайно на глаза попалась женщина, утиравшая мороженое с перепачканного лица своего чада, и в памяти Стаса всплыло собственное детство, настолько далекое, что место для воспоминаний о нем высвободилось, когда мужчина потерял пять лет жизни. Тогда у его мамы еще не родились дочки, у нее был другой муж – папа Стаса, он часто задерживался на работе – а у мальчишки еще не было дворовых друзей, с которыми потом он пропадал на улице в поисках приключений вроде прыжков с крыши гаража и поедания диких яблок. Они с мамой были самыми родными и любящими друг друга людьми. Стас четко помнил, как однажды в парке они играли в догонялки: мамины светлые волосы развевались на ветру – ему показалось, в них живет солнышко. Мама смеялась звонко и искренне, а услышав такой комплимент, сказала, что у сына душа поэта и поцеловала его в нос.

Тогда она начала работать в школе и приносила домой тетради, которые не успела проверить. Она клала их на свой письменный стол и шла гулять с сыном или читала ему сказки, или даже играла в машинки. А когда ей нужно было сделать что-то по хозяйству, ее Стасик всегда был рядом – вертелся под ногами вместе со своими игрушками. Сейчас он вспоминал, как однажды ночью проснулся попить воды и увидел, что полусонная мама сидела над принесенными тетрадями. Сын был для нее важнее сна и работы. Она скучала по нему, она беспокоилась о нем. А потом почему-то отказалась от него… То есть, нет, конечно, то, что она отдала его бабушке, было вынужденной мерой, они должны были продолжать видеться и также весело проводить время вместе. Но эта отличная идея почему-то так и осталась теорией. А на практике мама родила себе еще двух дочек, с годами из обычного учителя химии Юлии Юрьевны превратилась в завуча, потом – в директора школы, а потом приложила массу сил, чтобы школа переросла в гимназию. И у мамы Стаса стало совсем мало свободного времени и больше тысячи «ее» детей. В их числе не нашлось места сыну – он уже стал большим мальчиком – зачем ему материнские тепло и забота? Напротив, это с него можно было спрашивать – например, посидеть с сестрой или сводить ее в поликлинику, или … да, собственно, много было этих «или». И все они слились в просьбу «дай денег», едва Стас начал делать успехи в бизнесе.

Он научился не расстраиваться из-за потребительского отношения к себе. В целом, жизнь выглядела прекрасно – у него были любящие бабушка и дед, а еще отличные друзья. «Везде хорошо не бывает», – размышлял Стас, выслушивая мамины жалобы на жизнь и принимая их как неизбежное зло. Но сейчас этот иммунитет не сработал. Когда после трехнедельной комы, закончившейся неприятной болезнью, мама пригласила его к себе, почему-то Стас ожидал, что ей небезразличен он – его