Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 2 - Паркинсон Кийз

— А тем временем я был бы очень вам благодарен, если бы вы дали мне возможность пройти к моей жене, принимая во внимание то, что она сама просила об этом.

На сей раз он произнес это, не повышая голоса, но что-то в его тоне послышалось такое, что нянька поняла: если она не уйдет с его дороги, он просто собьет ее с ног. И она поспешно отошла в сторону, пропуская Ларри в комнату к жене.

Комната по-прежнему была пропитана смешанным запахом эфира и крови, но чем ближе был Ларри к постели жены, тем меньше он чувствовал этот запах, все больше и больше ощущая аромат чистого постельного белья, чистой шерстяной ткани и еще один, незнакомый ему запах, в котором он не сразу признал единственный в своем роде, уникальный сладостный аромат новорожденного и только что выкупанного младенца. Младенец не лежал у Луизы на руках, как представлялось Ларри; он покоился в старенькой деревянной люльке, стоявшей рядом с кроватью; и, увидев это, Ларри пришел в неописуемый восторг. Но спустя несколько секунд его радость немного померкла, и он подумал, что ему не очень хотелось бы, чтобы ребенок вставал между ним и Луизой. Склонившись над женой, он увидел смертельную бледность ее лица. Но на этом лице сияли огромные глаза, которые были полны любви, когда она посмотрела на него.

— Я боялась, что ты будешь ужасно разочарован, — промолвила она. — Я знаю, как ты хотел мальчика, чтобы назвать его Клайдом. Но я уже люблю маленькую Люси и уверена, что ты обязательно полюбишь ее тоже. Кроме того, на следующий год мы непременно подарим ей братика.

35

Вместо одного года прошло целых три, прежде чем Луиза родила еще одного ребенка. И это снова оказалась девочка.

Первое время Ларри действительно был разочарован, но его разочарование было полностью перечеркнуто заботой о Луизе, и, как она и предсказывала, он очень быстро пал жертвой обаяния маленькой Люси, так же быстро, как когда-то Клайд попал под чары Кэри. Во второй раз все случилось по расписанию, так что причин для тревоги не было; вторая малышка была совсем не такая милая, как первая. После некоторых колебаний и споров решено было назвать ее Эми. В конце концов, у миссис Сердж не было своих детей, а Ларри чувствовал себя обязанным ей за доброту, с которой она относилась к нему, когда он был совсем маленьким; и ему казалось, что он хоть чем-то сможет отплатить славной женщине, назвав дочку ее именем. А кроме этого, его мало что волновало, ибо на сей раз его разочарование было очень глубоким.

Вероятно, не будь Ларри так сильно обеспокоен многими другими делами, он не стал бы так волноваться по поводу неудачной попытки произвести на свет сына. Однако дела на плантациях шли из рук вон плохо. Урожай сахарного тростника был совсем небольшой, а содержание сахара в нем очень низкое; возможно, Септим был прав, утверждая, что тростник устает и что после определенного количества лет надо пробовать другую культуру. Кроме того, цены на сельскохозяйственную продукцию никогда не оправятся от понижения двадцать первого года. И наконец, было просто необходимо сменить намного больше техники, нежели указал Трегр после своего первого осмотра, и никто острее Ларри не понимал, что главный источник всех бед и неприятностей — это неудача с заменой старого оборудования на новое. Конечно же, за этой неудачей лежит его собственное решение выжать каждую каплю крови из турнепса, но приобрести Клайда Бачелора.

Наверное, он недостаточно благодарил Господа за то, что у него была покладистая супруга, которая не твердила ему постоянно, что надо быть не хуже людей. С самого начала их совместной жизни Луиза оказалась просто благословением Божьим. Но теперь она болела, и это была самая худшая из всех бед, свалившихся на Ларри. Разумеется, специалисту из Нового Орлеана, который на этот раз консультировал Луизу, хорошо утверждать, что беспокоиться не о чем. Разве может он, Ларри, не беспокоиться, если его любимая девочка лежит с высокой температурой, упорно теряя вес, если ее шаги, прежде бодрые и веселые, стали теперь медленными и апатичными, а радостный смех звучит все реже и реже? Где, черт возьми, она могла подхватить эту лихорадку, было загадкой. Доктор лишь пожимал плечами, когда Ларри говорил, что проверены все коровы на плантации… Ну, всегда есть риск… Тем не менее это не повод для тревоги. Выздоровление идет медленно, но оно идет — это бесспорно. Слава Богу, Луиза пока оставалась дома, но доктор требовал перевезти ее в Тоуро на то время, пока окончательно не выяснится характер заболевания. Да Ларри и сам настаивал на отдельной палате и профессиональных сиделках. Можно экономить на чем угодно, но только не на здоровье больной жены — в этом он ни секунды не сомневался. Но при этом оставался тот факт, что надо заплатить аванс за отдельную палату и за каждую неделю работы сиделок. Когда же пришел первый чек от доктора (который был очень быстро представлен к оплате), Ларри мрачно подумал, что, наверное, дешевле управлять судоходной компанией, нежели врачебным офисом.

Он все больше возмущался ежемесячными денежными переводами, которые, согласно условию завещания Клайда Бачелора, регулярно отправлялись Бушроду Пейджу. Ларри не верил, что дедушка представлял, как мало нуждается в этих деньгах его дядя. Ведь Мейбл, унаследовавшая миллионы от отца, железнодорожного магната, умерла, оставив свое несметное состояние Бушроду, и тот очень скоро женился вновь — на молодой и красивой женщине, совсем без денег, но с высоким социальным положением, благодаря которому она и нашла себе довольно быстро мужа с наследством. Поэтому теперь у Бушрода было все: значительное состояние, очаровательная жена и положение в обществе. Но Ларри, сам не понимая почему, считал, что его дядя не заслужил всего этого даже в самой малой степени, и он приходил в невероятную ярость, когда получал от Бушрода любезные и сладкоречивые письма, где тот сообщал, что очередной ежемесячный перевод благополучно дошел до него и положен, как очередное яичко, в гнездо наследника Сорренто и Амальфи.

Но дед часто напоминал Ларри, что обещание есть обещание, — и двести долларов каждый месяц уходили в Виргинию, не важно, какой ущерб при этом они составляли для Синди Лу. В конце концов, если все время думать о неприятностях, эти мысли затмят собой и все приятное, что происходит в жизни, — так не без угрюмости рассуждал Ларри, когда в один прекрасный летний день уселся за счета после очередного объезда полей. Он довольно быстро отказался работать в дедовском кабинете, потому что не хотел там ничего менять, а для его работы не подходила антикварная обстановка дедовских времен; Ларри нужны были картотечные шкафы, а не ящички для бумаг, и большая ровная поверхность письменного стола, а не откидная крышка бюро. К тому же Ларри до сих пор безумно скучал по деду и до сих пор не мог справиться с чувством глубокой утраты. Иногда он невольно прислушивался, вглядывался, а не покажется ли сейчас старик, который заговорит с ним… Тщетно! В конце концов этот иллюзорный образ исчезал, и Ларри вновь возвращался к осознанию трагической утраты. Ему казалось, что Луиза все прекрасно понимает, хотя никогда и не говорит об этом. Спальня, которую Ларри некогда делил с дедом, оставалась закрытой и нетронутой, правда, теперь, спустя столько времени, они вполне могли бы использовать это помещение; когда же Ларри заговорил с женой насчет неудобства и несоответствий старого кабинета, она ответила, что, конечно же, ему нужна более современная обстановка для работы и почему бы не устроить достойный кабинет в одной из до сих пор не использованных спален первого этажа? А что касается стоимости всего необходимого для работы Ларри, то Луиза вообще промолчала: ведь это вложение денег, а не расходы их…

Так что Ларри приобрел огромный письменный стол и картотечные шкафы. Потом по совету Луизы установил все это в одной из комнат, где раньше принимали деловых посетителей. Луиза же кое-что добавила туда от себя. Она отыскала в Чикаго некую фирму, которая делает покрытия из старых ковров, таким образом совершенно обновляя полы; она послала туда несколько старых образчиков, в результате чего получился один огромный и весьма впечатляющий ковер. Своими руками Луиза сделала из одной большой несколько маленьких ситцевых занавесочек (причем большую занавеску нашла в одном из сундуков Виктории), украсив ими окна. Новый кабинет теперь являл собой веселое, приятное зрелище, и, что было лучше всего, Ларри из окна видел Луизу, гуляющую с девочками, и его так и подмывало выбежать из дома и присоединиться к ним. Дети резвились вокруг матери, которая, будучи еще сильно больной, сидела в большом просторном кресле и наблюдала за ними, а так как она не подозревала, что кто-либо наблюдает за ней, то выражение ее бледного лица было печальным. И сердце Ларри билось сильнее всякий раз, когда он смотрел на нее.