Однажды в России - Константин Столяров

На улице по-прежнему буйствовал ветер с Невы, швырявший в лицо колючие снежинки. Сергей поплотнее укутал шею шарфом, связанным руками его бабушки Зинаиды Афанасьевны, и, скользя по подтаявшей наледи, наискось перешел на противоположную сторону, чтобы сесть в свои "жигули", припаркованные ближе к Литейному проспекту.

Минуты три спустя, когда "жигули" Сергея свернули с Каляева на улицу Чернышевского, он почему-то вспомнил былые времена и будто воочию увидел скуластое лицо Винокурова. Как же хмурый лжекапитан милиции обычно называл алчных засранцев?.. Забавное было выражение, точь-в-точь подходящее Марку Нахману. Ага, сука в ботах!

35. СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН

Ленинградский филиал Центрального института судебной экспертизы (ЦНИИСЭ) Министерства юстиции РСФСР ютился на верхнем, седьмом этаже потемневшего от копоти, построенного до революции и украшенного гранитным цоколем здания, сплошь заполненного разными учреждениями. Все попытки директора филиала расширить жизненное пространство за счет кого-то из этих соседей не увенчались успехом, вследствие чего научные сотрудники теснились буквально стол к столу и локоть к локтю. Единственным исключением, не считая, конечно, администрации, был сектор физико-химических исследований отдела материаловедения, где работала Елена Холмогорова. У них в секторе проводили атрибуцию неизвестных веществ, так или иначе связанных с правонарушениями, в частности наркотиков и газов в баллончиках, за последние год-два наводнивших город на Неве, для чего, по нормативам техники безопасности и охраны труда, требовались особые, специфические условия. Вдоль стен тридцатиметровой комнаты громоздились вытяжные шкафы, заполненные штативами с закрепленной в них фигурной лабораторной посудой из термостойкого стекла, а посредине, деля помещение на два равных отсека, тянулись к потолку металлические стеллажи для сотен банок с химическими реактивами.

В правом от двери отсеке работали эксперты - Лена и ее подруга, Марина Васильевна Тихонова, а левый отводился под установку спектрографического анализа и служил местом обитания лаборанток, Лары и Леры: двух востроглазых проныр, первая из которых на круглые тройки закончила Химико-технологический техникум на Хрустальной улице, а вторая через пень колоду все еще училась там же, на вечернем отделении. Лена, кстати, никак не могла взять в толк, какой смысл поступать после десятилетки не в вуз, а в техникум: в ЦНИИСЭ к самостоятельной работе допускались только специалисты с высшим образованием, тогда как дипломированные техники никогда не поднимались выше должности старшего лаборанта, куда зачисляли и со школьным аттестатом зрелости.

По правде говоря, Лена не понимала и многого другого. Например, что такого Маришка Тихонова, женщина со вкусом и тонкой душой, нашла в старшем эксперте из отдела товароведения, пятидесятитрехлетнем Андрее Святославовиче Тизенгаузе. Долговязый и неуклюжий, Тизенгауз с осени до весны ходил в страхолюдном кримпленовом пальто и в картузе из меха нерпы с лопнувшим и кое-как, на живую нитку, зашитым верхом и искривленным, задравшимся к небу козырьком. Все это, вкупе с шерстяным кашне неопределенного из-за долгой носки, какого-то серо-буро-малинового цвета, оставляло настолько угнетающее впечатление беспросветной нищеты, что однажды, когда Лена, стесняясь столь непрезентабельного спутника, шла от метро "Чернышевская" к институту, отставая от него на два-три шага, некий жалостливый пенсионер попытался дать Андрею Святославовичу мятый рубль. И этому чудаку невесть зачем и почему Маришка отдает весь нерастраченный запас своей любви! Что это - болезнь?

Оторвавшись от почти законченного акта экспертизы, который просили сдать в дирекцию до обеда, Лена сочувственно посмотрела на подругу. К тридцати восьми годам Марина преждевременно поблекла и запустила себя, после развода с пьяницей мужем всецело сосредоточившись на воспитании быстро подраставшей дочери. Впрочем, и возможностей для того, чтобы не отставать от жизни, у Марины нет в помине - на зарплату в 160 рублей с вычетами и учительскую пенсию ее мамы в 90 чистыми прожить втроем и вдобавок следить за собой просто немыслимо. А уж сохранить фигуру, питаясь картошкой, крупами и макаронами, это вообще непосильная задача. Стоило, однако, Марине прошлой весной увлечься Тизенгаузом, как ее будто подменили: лишний жир на талии, животе и бедрах за месяц-другой словно ветром сдуло, морщинки на лице разгладились, а в больших, широко расставленных глазах цвета морской волны вновь появился давно забытый девичий блеск. Теперь Марина не обходилась без косметики, на ее скулах был еле заметный слой румян, на веках - легкие тени и тушь для ресниц, а коричневый карандаш для губ подчеркивал нежную линию рта. Вот как женщину преображает настоящее чувство, подумала Лена и грустно улыбнулась. Бедная Маришка!

Ощутив на себе ее взгляд, Марина подняла голову и спросила с ответной улыбкой:

- Что, зайка, чайку захотелось?

Услугами общественного питания подруги не пользовались, предпочитая где-то в середине дня заморить червячка на рабочем месте. Чай, сахар, хлеб и сушки всегда покупались Мариной, которая на правах старшей выступала в роли хозяйки, в то время как в обязанности Лены входила доставка какой-нибудь дефицитной вкуснятины, чего Марина не смогла бы раздобыть при всем желании, даже будь у нее лишние деньги.

- Рано еще, дождемся обеденного перерыва, - предложила Лена. - Допечатаю акт, и тогда...

- Как скажешь.

Пожелание Лены оказалось кстати, поскольку чаепитие все равно пришлось бы отложить - послышался скрип петель, и в дверном проеме обозначился Тизенгауз с незажженной сигаретой в зубах. Это могло иметь лишь одно толкование: он молча звал Марину покурить на лестничной площадке.

Легок на помине, подумала Лена. Тощий, как Кощей Бессмертный, ростом где-то под метр девяносто, Андрей Святославович казался еще выше, потому что все у него - лицо, лоб, руки, ноги - было непомерно длинным, словно отраженным в кривом зеркале. А стоявшие торчком темные, с сильной проседью, волосы усиливали эффект вертикальной растянутости. На нем были новая серо-голубая ветровка, черная водолазка и джинсы с кроссовками.

- Иду, Андрей Святославович! - Радостно встрепенувшаяся Марина суетливо полезла в сумку, чтобы достать пачку сигарет "Ту-134". - Сию минутку!

Наконец-то Тизенгауз сменил свой штопаный-перештопаный свитер на что-то приличное, с облегчением вздохнула Лена.

Модные обновки появились у Андрея Святославовича совсем недавно, в начале зимы, когда он за счет австрийской стороны на неделю выезжал в служебную командировку в Вену для консультаций по декоративно-прикладному искусству. Невзирая на все чудачества, как в ЦНИИСЭ, так и за его пределами Тизенгауз слыл знатоком своего дела, не нуждавшимся в рекламе. Он был одним из двух или трех советских специалистов, кому выдали свидетельство Совета музеев США на право экспертизы антиквариата и чья сформулированная в заключении оценка без перепроверки признавалась и Международной ассоциацией экспертов, и такими известнейшими в мире аукционными фирмами, как "Кристи" и "Сотбис".

Так вот, в Вене, сэкономив на суточных, Тизенгауз приобрел кое-какие носильные вещи, поскупившись на подарок Марине, которой на память о его зарубежной поездке достался - смешно сказать! - только грошовый брелок с изображением фасада Венского национального музея, явно полученный им в качестве сувенира от принимавшей стороны.

Лену отвлек сдавленный смешок, донесшийся из левого отсека. Она перестала печатать на машинке, прислушалась и в потоке слов, отчетливо прозвучавших в тишине, уловила ключевое - "Барон".

- Девочки! - требовательно произнесла Лена.

- Что, Елена Георгиевна? - дружно отозвались обе лаборантки.

- Надо быть добрее, - посоветовала им Лена, - уважать старших.

Бароном в ЦНИИСЭ за глаза называли Тизенгауза, и Лене не хотелось, чтобы Марина лишний раз услышала это обидное прозвище, тем более от бесцеремонных проныр. По поводу возникновения прозвища существовало две версии: если сама Марина считала первопричиной созвучие фамилии Андрея Святославовича, происходившего из семьи давным-давно обрусевших остзейских немцев, с бароном Тузенбахом, персонажем чеховских "Трех сестер", то Лена, тактично помалкивая, не сомневалась, что в его основе лежит внешнее сходство Тизенгауза с обтрепанным героем пьесы Максима Горького "На дне".

К возвращению Марины не терявшая времени Лена как раз закончила печатать концовку акта.

- Скоро час, - нетерпеливо заметила светившаяся от радости Марина. Ставить чайник?

- Ставь. - Лена поднялась и, приблизившись к подруге, прошептала ей на ухо: - Говори, чему радуешься?

Марина поднесла указательный палец к губам и выразительно посмотрела в сторону левого отсека.

- Схожу к шефам, отдам им свой шедевр, - направляясь к двери, сказала Лена. - Я быстро.