Деревянная грамота - Далия Трускиновская

- Ага! Буздыгана не видывал! - с непонятным удовлетворением заметил Богдаш. - Так вот он тебе - буздыган! Что, полюбился? Скоро сам так бить будешь! Ну, становись! Ну?! .

Данила кое-как управился с непослушной глоткой. И снова встал, как велено.

Следующий подкрученный удар он уже встретил не грудью, а плечом. Успел сделать этот самый скрут, хоть и в последнюю долю мига. Богдаш бил от души - плечо онемело.

Еще несколько ударов и вовсе научили Данилу, как можно ловко поворачиваться, и он возгордился было своим мастерством, но тут Богдаш заорал:

- Чего руки повесил? А коли не в грудь - коли по харе вмажу? Зубы-то по снегу собирать будешь! Кулаки к груди! Обороняйся!

Следующий за тем удар действительно был нацелен в лицо.

Не дав Даниле после скрута передыха, Богдаш ударил левой, от чего и правое плечо неопытного бойца пришло во временную негодность.

- Что? Нечем бить? А ты поспевай! Уворачивайся!

И жесткие кулаки все сильнее, все весомее доставали Данилу - иной вскользь, а иной - и всей вложенной в него силищей.

Парень, теряя всякое соображение, поскользнулся...

- Аль ты сдурел, Богдашка?! . - раздался гневный голос деда Акишева.

Богдаш и еле устоявший на ногах Данила разом повернулись.

Очевидно, Семейка предупредил деда, что Желвак затеял неладное. Дед взял с собой и Тимофея, и Гришку с Никишкой Анофриевых, здоровенных мужиков, которые слушались его, как родного отца никто слушаться не стал бы.

- Ступай сюда, Данила! - срывающимся, уже совсем старческим голосом велел дед Акишев. - Стань здесь!

- Остынь, Богдаш, - обратился к бешеному от боя товарищу Тимофей. - Не то я тебе буйную голову-то остужу...

- Ишь, сцепились! - проворчал Никишка Анофриев. - Ты, Желвак, против меня выйди!

Богдаш стоял, повесив голову. Вдруг он вздернул подбородок - да так, что конюхи едва не шарахнулись.

- А как еще учить?! - выкрикнул он. - Меня - не так учили?! .

- Пошли, - распорядился дед Акишев.

И повернулся спиной к буйному учителю кулачного боя, и повел конюхов прочь. Данила попытался было остаться...

- Нечего! - Тимофей подтолкнул его. - Пусть постоит да одумается. Озверел вконец! Скоро глотку кому-нибудь перегрызет!

Богдаш нагнулся, схватил горсть снега и прижал ко лбу. Талая вода потекла, пробилась сквозь кудрявую бороду, остудила лицо...

- Нет, - сказал Данила. - Не пойду.

- Ну и дурак, - тихо отвечал Тимофей. - Не видишь, что ли? Ему кровь в башку ударяет, он от боя как зверь делается. Пойдем, Данила. Ты и то сколько продержался...

Данила понял, что имел в виду Тимофей. Озорной хотел сказать - твоя шляхетская гордость не пострадала, мы все с ней, с гордостью, считаемся, а теперь пора и о душе подумать.

- Нет.

Он повернулся и пошел к Желваку.

- Что, мало? - злобно спросил тот. - Могу еще поучить!

- И поучишь.

- Сейчас, что ли?

- А хоть бы и сейчас.

Данила говорил тихо и просто. Но что-то было в его голосе, заставившее Богдаша посмотреть прямо парню в глаза.

Глаза-то были знакомые - темные, глубоко посаженные, под черными бровями. И волосы на них падали, едва не касаясь ресниц, все те же, легкие и пушистые, которые сами вместе держаться не желают. И длинноватый нос, так странно вылепленный, что из-за него всю рожу вкривь повело, был тот же...

Вряд ли в тот миг лицо Данилы выражало что-то особенное. Разве что готовность к дальнейшему жестокому бою. Но Желвак понял то, чего сказано не было, да и незачем мужчинам между собой такими словами меняться.

Данила остался с ним, невзирая на дедов приказ, на строгое мнение Тимофея... Данила признал его право быть таким, каков он, Желвак, есть, и не сказал ни слова упрека...

Богдаш сделал два шага и положил руки парню на грудь. Качнул упрямой своей, непутевой, кудрявой башкой - да и прижался виском к виску. Потом оттолкнул Данилу, развернулся и поспешил прочь.

Данила остался стоять. Он хотел спросить - а как же урок? Будет ли продолжение? Но спрашивать было не у кого - Богдаш уже завернул за угол.

Вечером Семейка привел какую-то древнюю бабку, и она растерла Даниле грудь с плечами - то, что пострадало от урока.

- Ты, старая, на какой отраве свои зелья замешиваешь? - удивлялся Семейка редкостной вони, идущей от заветного горшочка. - Теперь молодца неделю к коням подпускать нельзя - чихать станут, как бы не взбесились!

Знахарка собралась было возмутиться, но конюх замахал на нее руками:

- Молчи, Христа ради!

И, усмехнувшись, повернулся к лежащему на скамье Даниле.

- Мне так-то сказали правду - мол, к чирью твоему гусиный навоз приложен! Поверишь ли, конского навоза навидался - и ничего, а от этого чуть меня наизнанку не выворотило.

- Я завтра-то руками шевелить смогу? - спросил Данила.

- Лучше бы отлежаться, светик, - и старуха принялась собирать свое имущество.

- Выходит, мне после каждого урока по три дня отлеживаться? ужаснулся Данила своему будущему.

- Тому, чему тебя учил Богдаш, не всякий кулачный боец обучен, сказал Семейка. - Я-то знаю, сам дураком был, смолоду в стенке стаивал! Вот ты все шею трешь, досталось шее! А кто велел выходить в одном зипунишке поверх рубахи?

- Двигаться легче, - объяснил Данила.

- Теперь уж совсем легко, свет! На лед в тулупах выходят, с вот такущими воротниками, и те воротники еще чуть ли не войлоком подбивают. Шею беречь надобно! Потом - без шапок вы из конюшни выскочили. Ну, до Богдашки не всякий кулаком дотянется, чтобы ему зубы пересчитать - руку в сажень длиной сперва отрасти. А тебя, дурака, всякий ткнет в рыло - и шамкай потом, как старый дед! Когда дерешься - шапку в зубах зажимай непременно! Она и удар гасит, вскользь пускает, и во рту у тебя - вроде распорки.

- И точно...

Данила соглашаться с кем бы то ни было - не любил, но тут вспомнил прошлой зимой, когда на льду Москвы-реки, как раз под Кремлем, сходились стенки, выбегал посмотреть и еще подивился этим самым шапкам.

- Еще - рукавицы. Богдаш тебя голым кулаком бил - вот и больно! А когда стеночники сходятся - они в меховых рукавицах. Удар-то должен не кости ломать, а с ног сбивать. Не устоишь - ну и уползай себе подобру-поздорову, лежачего не бьют. Правда, есть умники - бьются с закладками в рукавицах. А закладка - или свинца кусок, или камушек. Всякую рукавицу не проверишь... Еще - онучи! Можно и в сапогах биться, но лучше в лаптях. Ежели, конечно, не собираешься недруга ногами забить. Тогда тяжелый сапог нужен. А учиться - непременно в лаптях!

- Чтобы друг дружку не поранить? - догадался Данила.

- И это тоже. А другое - онучи толсто намотать. У человека, как у коня, коли лодыжку повредить - не бегун и не боец. Онучи правильно намотать - с них удар соскальзывает, ступню они крепко держат.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});