Прикосновение греха - Сьюзен Джонсон

— Не забывая при этом ежедневно упражняться в стрельбе, — заметил Паша с широкой усмешкой. — Практика и боеприпасы, спрятанные в монастырских подвалах, никому еще не помешали.

— Господь помогает тем, кто не сидит сложа руки, Паша-бей.

— Если Он сохранит леди Гросвенор целой и невредимой, я возведу после войны новую часовню.

— Ваша щедрость к нашему ордену всегда находила благосклонность в Его глазах, мой друг, — сердечно произнес архиепископ. — Он с добротой отнесется к вашей измученной душе, когда вы предстанете перед Ним. Я поставлю за вас свечи.

— Буду премного благодарен, отче. Особенно сейчас, когда Ибрагим перебрасывает с Крита новые войска. Вы должны усилить ночной дозор, — предупредил Паша. — Ходят слухи, что Хуссейн Джеритл намерен вернуть свой гарем.

— Мои шпионы утверждают, что он взялся за это дело лично. Берегитесь незнакомцев среди своих, мой друг. Награда за вашу голову достигла соблазнительных размеров.

— Я сплю с открытыми глазами, отче, с тех пор как началась война. Грошем больше, грошем меньше — не все ли равно.

— Возьмите с собой брата Займеса. Он чует предателя на расстоянии.

Трикси прислушивалась к беседе с нарастающей тревогой. Слово «награда» занозой засело у нее в голове.

— Паша, пожалуйста, — взмолилась Трикси. — Возьми монаха с собой.

— Не волнуйся, дорогая, — успокоил ее Паша, ничуть не переживая из-за нюансов риска на поле брани, где вел извечную борьбу за свое существование. — Я до сих пор жив, как бы Хуссейн ни исходил злобой. — Несколько лет назад на одном из аукционов в Константинополе Паша из добрых побуждений помешал Хуссейну купить себе новую рабыню, предложив за нее более высокую цену, после чего отправил женщину на родину в Грузию. Так что их вражда имела более глубокие корни.

— А я сказал, что у брата Займеса есть два новых ружья Беренжера? — справился святой отец.

Паша улыбнулся:

— Нет, не говорили. Ладно, ваша взяла. Давайте его мне. Эти Беренжеры стоят лишнего солдата. — Паша повернулся к Трикси, потому что время было на вес золота и он должен был выехать из Навплиона еще полчаса назад. — Теперь слушайся святого отца и делай, что он говорит, даже если тебе это покажется нелепостью. — Он взял ее руки в свои и нежно пожал. — Я вернусь, как только смогу.

— Будь осторожен, умоляю… пожалуйста. Как же тяжело было с ним расставаться.

— Я и тебя прошу о том же, — сказал он с печалью.

— Не хочешь поцеловать меня в последний раз, — прошептала она. — Я имею в виду на прощание…

Трикси бросила взгляд на его преподобие.

— Я поцелую тебя перед самим папой римским, если захочешь.

Он привлек ее к себе, склонил голову и легко коснулся губами ее губ. Оторвавшись от нее, Паша заглянул Трикси в глаза, не представляя, как сможет рисковать жизнью, зная, что она его ждет. И что, возможно, у нее будет ребенок. С прошлой ночи его мир изменился. Он снова привлек Трикси к себе и поцеловал, но на этот раз по-другому, горячо и жадно, с налетом отчаяния. Она прильнула к нему, словно надеялась удержать. По ее щекам заструились слезы.

Паша тыльной стороной ладоней вытер ей слезы:

— Не плачь, дорогая. Я вернусь.

— Береги себя… ради меня, — прошептала она с болью во взгляде.

— Непременно, — ответил он с наигранной веселостью. — Брат Займес будет меня охранять.

— А у меня есть святой отец, — ответила Трикси в тон ему, стараясь скрыть одолевший ее страх.

— С нами Бог, — пробормотал он с задорным блеском в глазах. — Теперь слушайся Жюля, святого отца и понапрасну не рискуй, — велел он отрывисто, с новой отрешенностью в голосе. — Я вернусь дня через три-четыре.

— Тебе пора ехать? — В ее голосе прозвучала мольба.

— Ты знаешь это не хуже меня, — ответил он спокойно и, кивнув его преподобию, добавил: — Отведите леди Гросвенор внутрь.

С этими словами Паша направился к Жюлю с Крисом, попрощался с ними, вскочил на коня и через несколько мгновений исчез за воротами.

Жером Клуар окончательно потерял покой и способность рассуждать здраво. Желание сохранить за собой миллионы Жерико превратилось в манию. И он не желал признать поражение, готовый на все. Алчность двигала его помыслами и поступками. Он должен победить во что бы то ни стало.

Он привел в порядок свои дела, оставив Филиппу длинный список распоряжений на несколько недель вперед, в течение которых рассчитывал отсутствовать. Потеряв надежду переубедить брата, Филипп спокойно выслушал его приказы и с нетерпением ждал, когда тот оставит его в покое.

Отправляясь на юг, Жером прихватил с собой целый арсенал. В Марселе, доки которого служили прибежищем для всякого рода преступников, он нанял убийцу, говорившего на всех языках Средиземноморья, что было особенно ценным для человека его специализации. Требуемая сумма быстро перекочевала из одного кармана в другой. Неделю спустя после отъезда Трикси Жером взошел на борт корабля и пустился в плавание в том же направлении, что и она. Невосприимчивый к красоте летнего моря, он всю дорогу ворчал, выражая недовольство скукой и медлительностью путешествия. Подгоняемый нетерпением, он мечтал ступить на берег Греции и начать преследование своей жертвы. о Второй человек, одержимый аналогичным желанием, сидел мрачнее тучи в своем шелковом шатре под жарким солнцем на холме близ Наварина. Трепеща перед разгневанным командиром, его лейтенанты ходили на цыпочках. Потерпев поражение от рук Макриянниса и Паши-бея, Хуссейн Джеритл распекал своих офицеров. Мало того что ему предстояло держать ответ перед Портой о причинах позорного поражения при грандиозном перевесе в военной силе, еще больше он скорбел о потере гарема. Но хуже всего было то, что этот удар Хуссейн получил от своего давнишнего врага — Паши-бея.

— У вас всего два дня, чтобы смыть позор нанесенного мне оскорбления, — неистовствовал он, сжимая подлокотники походного кресла, инкрустированного слоновой костью. — Я хочу, чтобы вы вернули мне гарем, а голова Паши-бея торчала на копье перед входом в мой шатер. — Его глаза холодно сверкнули, и он всем телом подался вперед. В отличие от свояка Ибрагима, дородного и рыхлого сибарита, получившего высокий пост в силу своего происхождения, Хуссейн добился занимаемого положения путем военных успехов, позволивших ему жениться на дочери Мехмета-Али. — Если, — произнес он вкрадчиво, от избытка переполнявших его чувств его голос вибрировал, — вы не справитесь с этим заданием, я вас закую в кандалы и отправлю в Порту.

Все без исключения поняли, что стоит за этой угрозой. В Порте их признают виновными в трусости и казнят, посадив на кол. Жертвы столь изощренной формы казни умирали мученической смертью. Услышав подобную угрозу, офицеры Хуссейна заметно побледнели.